Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Оставив всякие опасения, Василий Михайлович велел спустить на воду свою капитанскую шлюпку, чтобы ехать на берег. При этом он запретил своим спутникам вооружаться и сам оставил в каюте пистолеты, что накануне брал с собой.
— В гости не ездят с оружием! — сказал он.
При себе у офицеров были только полагавшиеся по форме сабли, да Хлебников, человек предусмотрительный при всяких обстоятельствах, в последнюю минуту все же сунул себе в карман маленький одноствольный пистолет.
Кроме Хлебникова, Василии Михайлович взял с собой мичмана Мура, курильца Алексея и четырех матросов
Было восемь часов утра 11 июля 1811 года.
На берегу Головнина встретили Оягода и два вчерашних японца, которые просили русских немного подождать, пока в крепости все будет готово к приему гостей.
Чтобы окончательно устранить возможность каких-либо подозрений или сомнении со стороны японцев в добрых намерениях русских, Василий Михайлович приказал матросам вытащить до половины на берег свою тяжелую шлюпку.
Оставив при ней лишь одного матроса, Василий Михайлович велел остальным троим нести за ним в крепость стулья для сиденья, несколько штук алого сукна и хрустальную чашу, предназначенные в подарок японцам.
Наконец ворота крепости распахнулись, и Оягода предложил гостям следовать за ним. И тут им прежде всего бросилось в глаза множество находившихся в крепости людей, среди которых одних солдат, вооруженных фитильными ружьями, луками и копьями, было человек четыреста.
Одетые в кимоно с широкими рукавами, они молча сидели тесными рядами, опустив глаза в землю, вокруг просторной площади, на которую выходили крепостные ворота, и столько же курильцев, вооруженных луками и стрелами, окружали палатку из полосатой бумажной ткани, стоявшую немного в стороне от ворот. Курильцы тоже почему-то старались не смотреть на гостей, словно это было им запрещено.
Сколь торжественно нас принимают, Василий Михайлович! — удивился Хлебников.
Каждый народ по своему обыкновению выражает гостеприимство, — отвечал Головнин и первым вошел в полосатую палатку.
Здесь против входа в неподвижной позе сидел на стуле японец в искусно расшитом цветами шелковом халате, в полном воинском снаряжении. За поясом у него торчали две небольшие сабли в ножнах из кожи акулы. Через плечо спускался длинный желтый шнур, на одном конце которого была укреплена кисть такого же цвета, а другой конец был привязан к стальному жезлу, видимо служившему эмблемой его власти. Жезл он держал в руках.
То был главный начальник. За ним на полу, на корточках, сидели его оруженосцы. Второй японец, очевидно рангом пониже, помещался со своими оруженосцами по левую руку первого. И стул его был несколько ниже, чем у главного начальника.
По сторонам начальников, вдоль стен палатки, на цыновках сидели, поджав под себя ноги, по четыре чиновника, лица которых ничего не выражали. У них тоже были сабли, а поверх халатов надеты латы.
При входе гостей оба начальника встали. Головнин поклонился им. Японцы ответили ему своим поклоном, очень низким и учтивым, точно так же, как вчера кланялся Оягода. Затем гостей пригласили
Когда было покончено с приветствиями, слуги принесли и поставили перед гостями лакированные деревянные подставки с чаем. Чай был хороший, душистый. Пили его без сахара, дабы не портить вкуса столь прелестного напитка. Чашечки были маленькие и без блюдцев. Потом принесли табак.. Гости закурили.
Василий Михайлович в первые минуты с любопытством наблюдал за японцами. Затем начался разговор. Японец, сидевший на самом высоком стуле, стал задавать Головнину вопросы о чинах — его собственном и его офицеров, об их именах, о названии судна, на котором они пришли, откуда и куда идут, зачем пришли к острову Кунаширу. Переводчиком служил тот же курилец Алексей.
Затем японец сделал приятное лицо и ласково спросил очевидно, имея в виду Николая Александровича Хвостова:
— А почему Николай Сандреич напал со своими кораблями на наши селения?
Василий Михайлович понял, что этот вопрос имеет для него особенно важное значение, и потому сказал Алексею, стараясь выражаться самыми простыми и понятными для него словами:
— Передай японцам, что он сделал это своевольно и за своевольство был наказан русскими властями.
Но как перевел курилец его слова японцам, Василий Михайлович не мог знать. Алексей между тем продолжал, обращаясь к Головнину:
— Начальник еще спрашивает, сколько у тебя людей. «Ого, о чем спрашивает!» — подумал Василий Михайлович, нахмурясь, и сказал, что на борту у него достаточно народу. Вряд ли курилец Алексей даже знает такое число. Японец спокойно выслушал этот ответ и по-прежнему ласково спросил:
— Есть ли у вас в здешних местах еще корабли такой величины, как тот, на котором вы пришли?
И этот вопрос весьма не понравился Василию Михайловичу.
«Лукавый народ», — подумал он снова и ответил с улыбкой:
— О, много! И в Охотске, и на Камчатке, и в Америке. Японец опустил глаза, затем шумно втянул в себя воздух. Головнин вдруг понял, что допустил какую-то ошибку.
В то время как шли переговоры, Мур, наскучив сидеть в бездействии, встал и выглянул за полотнище палатки, но тотчас же возвратился на свое место и с тревогой шепнул Головнину:
— Василий Михайлович, солдатам во дворе раздают обнаженные сабли...
— Это вам, надо быть, показалось, — отвечал Головнин, занятый разговором с японцами.
Но Мур не ошибся. Во дворе действительно шли какие-то приготовления. Вскоре второй японец, что сидел пониже, встал и вышел из палатки, затем возвратился и что-то сказал первому.
Тот встал со стула и тоже хотел выйти.
Считая, что прием окончен, Василий Михайлович поднялся и на прощанье спросил, когда японцы смогут доставить на шлюп съестные припасы для команды. Но японец, почему-то начавший проявлять признаки волнения, снова опустился на стул и неожиданно приказал подавать обед, хотя для этого было еще очень рано.