Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Пленников привели в большой деревянный сарай, находившийся за крепостным валом. Там их поставили на колени и начали вязать веревками толщиною в палец, причиняя мучительную боль.
Головнин успел заметить, что матроса Макарова среди захваченных в плен нет. Не убит ли он? Это еще больше увеличило тяжесть, лежавшую на его душе.
Между тем японские солдаты под руководством чиновников продолжали свое дело. Связав пленников толстыми веревками, они принялись вязать их еще тонкими, что было мучительнее, так как они глубже впивались в тело.
Но как ни больно было
Заметив, что солдаты вязали пленников совершенно одинаковым образом, делая совершенно одинаковые петли и узлы, он подумал: «Этот способ, надо быть, подробно разработан законами, кои жестоки в этой стране. Нам предстоят великие мучения».
Руки пленников были скручены так, что локти почтя сходились за спиной, а кисти были связаны вместе на груди. На шею были накинуты и в локти продеты петли, от которых шли длинные концы. Их, как вожжи, держали солдаты.
При малейшей попытке к бегству, стоило лишь натянуть такой аркан, и руки начали бы ломаться, а петля вокруг шеи перехватила бы дыхание.
Но и этого японцам показалось мало. Они туго-натуго перевязали своим пленникам тонкой бечевкой ноги выше колеи и под икрами, совершенно приостановив обращение крови.
Затем японцы перекинули свободные концы веревок через матицу сарая, натянули их так, что пленные не могли пошевелиться, и тогда не спеша, смело обыскали их. После этого японцы уселись в кружок на пятки и, не торопясь, закурили свои крохотные медные трубочки на длинных чубуках.
Под такой пыткой пленников продержали около часу. Потом солдаты, несколько ослабив веревки, стягивающие ноги, повели пленников в поле, а оттуда — к лесу, который начинался на ближних горах. При этом каждого из них держал за конец аркана особо приставленный к нему человек, а сбоку шел еще вооруженный солдат. К горам вела каменистая тропа. Итти по ней со связанными ногами было очень трудно. Пленники падали.
Но их поднимали и снова ставили на ноги. Взобравшись на первую возвышенность, они увидели море и на нем свои шлюп, сверкавший на солнце лебединой белизной своих распущенных парусов.
Вид его великой болью пронзил сердце Головнина. А когда шедший за ним Хлебников сказал: «Василий Михайлович! Взгляните в последний раз на нашу «Диану»!» — то оба они заплакали.
Больше они не оборачивались, чтобы не видеть ни «Дианы», ни моря, которое было безмятежно-спокойно, как небо, с которым оно сливалось на горизонте. Природе не было дела до того, что творилось в их душах.
Когда отошли на довольно большое расстояние от крепости, послышалась пушечная пальба.
Головнин ясно отличал выстрелы своих пушек от крепостных. Перестрелка хотя и возбудила в душе его необыкновенное волнение и даже мелькнувшую на мгновенье надежду спастись, но все же он прекрасно знал, что шестифунтовые ядра его орудий не могут причинить никакого вреда земляным валам крепости, а несколько десятков матросов, даже при полном самоотвержения, бессильны против многочисленного японского гарнизона.
Сейчас больше всего он боялся, чтобы
Василий Михайлович мысленно взывал к благоразумию своего друга Рикорда, с которым судьба так жестоко разлучила его.
Веревки, которыми были связаны пленники, все сильнее заставляли себя чувствовать. Головнин был особенно туго связан, я шея его была так перетянута, что, пройдя несколько верст, он начал задыхаться. Лицо его опухло и почернело. Он едва мог говорить. Тогда матросы и Хлебников стали знаками просить японцев ослабить веревки, которыми был связан Головнин. Но японцы были так напуганы пальбой, что бежали, не оглядываясь, и только подгоняли своих пленников.
Японцы не думали об их страданиях. Зато, переходя через самый малый ручей, брали русских под руки, опасаясь, как бы кто из них не бросился в воду. Должно быть, им было приказано доставить пленников живыми.
Выбившись из последних сил, Головнин потерял сознание. Японцы начали лить на него воду. Он пришел в себя, но из носа и изо рта у него шла кровь. Штурман Хлебников лег на землю, заявив, что пусть его убьют, но он не тронется с места, пека его капитан не будет развязан. И все пленники по его примеру повалились на каменистую тропинку. Да, пусть их лучше убьют!..
Японцы растерялись, о чем-то начали совещаться меж собой и, наконец, ослабили на Василии Михайловиче веревки.
После этого двинулись дальше. Вдали блеснуло море, по-прежнему спокойное и пустынное, а за ним виднелись далекие и смутные очертания какой-то земли. То был пролив и за ним остров Матсмай. Когда дошли до пролива, пленников ввели в низкий каменный дом и дали им по чашке рисовой каши. Сапоги со всех сняли и по-прежнему перетянули туго-натуго ноги веревками.
—Эх, и народ же эти японцы! — сказал Шкаев, глядя на суетившихся вокруг него солдат. — Связанных и то боятся!
Между тем японцы, очевидно уже считая себя в безопасности от всяких случайностей, уселись в кружок на полу среди комнаты и стали пить чай и курить, не забывая, однако, каждые четверть часа подходить к связанным и проверять крепость веревочных пут.
Вдруг к пленникам ввели Макарова, которого товарищи, да и сам Василий Михайлович уже считали погибшим.
—Макаров, друг мой, — сказал с волнением Василий Михайлович, — если бы у меня были свободны руки, я обнял и поцеловал бы тебя. Что с тобой было?
Макаров рассказал, что солдаты привели его не в сарай, а в казармы, где не было, должно быть, опытного тюремщика, поэтому его связали менее бесчеловечным образом, и его путь до встречи со своими был не столь тягостен, как их.
Наступил вечер. Стража зажгла тусклый бумажный фонарь.
В помещении было душно, веревки все глубже врезались в тело, руки и ноги опухли, порою мутилось сознание.
—Друзья мои, — тихо сказал Головнин, — как освободить мне вас, моих злополучных товарищей, коих бедствием я один причина?