Жизнь и приключение в тайге

Арсеньев Владимир Клавдиевич

Здесь высоких гор с резко очерченными вершинами нет. Берега слагаются исключительно из базальтов и туфа. Последний преимущественно залегает в виде отдельного пласта в четыре метра толщиной между двумя лавовыми потоками, причем один поток является подстилающим туф, другой — кроющим его. Верхний слой лавы достигает местами мощности до 20 метров. Впрочем, утесистый мыс около селения Дата состоит из одних только туфов. Берега эти круто обрываются в море: намывная полоса прибоя отсутствует. Разрушение лавы глыбное — полиэдрическое, со слабым намеком на столбчатую отдельность ^[158]. Подстилающей породой всего лавового покрова, вероятно, будет серый гранит, обнажения которого можно видеть на мысе Св. Николая.

Местами базальтовые туфы под влиянием атмосферных агентов и главным образом под влиянием всеразрушающей деятельности

моря подверглись сильной метаморфизации и превратились в рыхлую глинистую массу красноватого цвета. Вода, просачивающаяся сквозь эти туфы, так сильно окрашивается, что становится похожей на разведенный сурик. Лучшие места, где можно видеть эту метаморфизацию базальтовых туфов, находятся в бухте Труженик с северной ее стороны и в середине Императорской Гавани, близ того места, где построен склад для маяка и начинается ведущая к нему колесная дорога.

XXI

На другой день мы уехали.

На дворе стояла свежая погода и довольно большое волнение.

На пути к Императорской Гавани представился прекрасный случай познакомиться с нравами «каменушек» и других нырков.

Бесчисленное множество нырков Fuligula (histrionica?), по-орочски «холока», плавало на воде и летало по воздуху. Сильное волнение с «беляками» нисколько их не смущало: напротив, они как будто нарочно шли к бурунам берегового прибоя и, видимо, ни мало не опасались быть ушибленными о камни. Они держались головой против воды и, как только сильная волна собиралась накрыть их своим пенистым гребнем, каменушки эти каждый раз с удивительной быстротой ныряли навстречу ей и выплывали на поверхность уже по другую ее сторону, отряхивались, оправлялись и снова ныряли в волны, и ни разу не промахнулись, не ошиблись в расчете, хотя внимание их и было сосредоточено на совершенно другом предмете: они опасались приближения нашей лодки. Такое занятие, казалось, не было для них утомительным. Невольно удивляешься приспособленности этих уток жить и выискивать себе корм в такой стихии, которая постоянно находится в сильном движении. Большая же часть нырков избегает моря (за исключением глубоких бухт, лагун и заливов) и предпочитает такие места, где вода находится в спокойном состоянии.

Окраска этих нырков чернобурая, вернее совсем черная. Самка несколько крупнее самца (длина птицы 45 см, ширина размаха крыльев 62 см). Европейские нырки отличаются от местных серо-стальным цветом с ржавчиной по бокам. У нашей каменушки клюв черный, а ноги красные.

Каменушки летают хорошо и подолгу могут держаться в воздухе, но тяжело подымаются от воды и долго хлопают по поверхности крыльями, волоча некоторое время зад и ноги. При полете они мало соблюдают порядок, часто сбиваются в кучу, перегоняют друг друга и летят в разных горизонтальных плоскостях. Не совершая осенью далекого пути к тропикам и весной обратно к берегам Уссурийского края, они не нуждаются потому в известном линейном строе треугольником, который значительно облегчает стойкое путешествие перелетных птиц.

Каменушки вполне оправдывают свое название. Если они не плавают, то сидят обыкновенно на прибрежных камнях парами (самец и самка) или по нескольку вместе, или же подымаются на скалы, садятся на карнизы и на выступы их, иногда очень высоко над водой. У них есть излюбленные места, где они постоянно держатся и гнездуются. В углублениях и трещинах породы они кладут свои яйца, выводят птенцов, натаскивают туда сухой травы, перьев и пуху и считают такое гнездо своим постоянным жилищем и разве только какая-нибудь особенная причина может заставить каменушку перекочевать на другое место.

Говорят, что они питаются рыбой, хотя мясо их совершенно не имеет этого запаха. Они любят держаться у таких берегов, где мелкое морское дно густо поросло бурыми водорослями и пузырчаткой. Здесь рыбы оставляют свою икру во время нереста. Это привлекает каменушек, и они слетаются сюда в большом количестве. Среди них «моумэ» и другие утки. Вид подымающейся от воды стаи способен вызвать удивление наблюдателя.

Неизвестная мне порода уток, которую орочи называют «моумэ», очень многочисленна. У Силантьева и Холодковского я не нашел представителей, похожих на упомянутую «моумэ». Мы убили их несколько штук. Величиной эти утки такие же, как и каменушки, но хвост у них длинный, клиновидный. Оперение их очень оригинальное. Общая окраска черная. Самки однообразного цвета. Самцы пестрые. У последних передний

край оперения щек белый и вдается в сторону клюва изогнутой линией. Позади глаз небольшие белые пятна, ниже около головы, ближе к шее, продолговатое, тоже белое пятно. Темя и затылок очень красивы. Сверху от основания клюва назад на шею спускается трехцветная стреловидная полоса, состоящая из чередующихся черного, белого и ржаво-желтого цветов. На шее ровное снежно-белое кольцо, затем два больших, опять-таки белых, пятна располагаются на плечах птицы и два коричнево-красных крупных пятна находятся по сторонам тела; сбоку под крыльями, ближе к концам их, зеркал нет. Клюв и ноги черные. Осенью такое оперение имеют только немногие самцы, весной же все без исключения. Интересно, почему брачную окраску эти пернатые приобретают и осенью и почему только некоторые из них!? Такое оперение как нельзя лучше скрывает «моумэ» от взоров врага и является для них в полном смысле слова окраской защитного цвета.

И действительно, будут ли утки эти плавать по темным волнам, окаймленным белой пеной, или будут сидеть на черных камнях (на которых их часто можно видеть), опачканных белым птичьим пометом, и в том и другом случае они едва заметны, и только движения их могут выдать их присутствие.

Как и каменушки, они хорошо ныряют, но не могут так долго держаться под водой, как первые… Они менее пугливы, чем другие им родственные породы, и легко поддаются обману. «Моумэ» не кричат, но свистят. Орочи-охотники, заметив пролетающую мимо стайку, подражают их свисту и тем заставляют свернуть их с дороги и опуститься около лодки на расстоянии ружейного выстрела.

Я собрал «Fuligula» ^[159] и «моумэ» по нескольку экземпляров. Шкурки их хорошо препарированы. По окончании экспедиции я намерен по вопросам меня интересующим обратиться за разъяснениями к опытным орнитологам и по получении от них этих сведений мною будут сделаны дополнительные описания ^[160].

Но вот и Императорская Гавань.

Несколько японских шхун стояло на якоре в заливе Константиновском. Стройные, изящные, с высокими мачтами, они тихо покачивались на легкой зыби, проникающей сюда с моря. Там и сям с правой стороны около «кошки» виднелись японские рыбалки. Они бездействовали. Кета не шла; японцы решили переждать еще одну-две недели и затем итти на родину с тем, что поймали сами и что скупили у орочей и русских рыболовов в бухте Ванина. По берегам кое-где виднелись бревна, унесенные наводнением из лесной концессии. Морским прибоем их высоко выбросило на камни, где они и застряли. Рассказывают, что по ночам японцы подбирали этот лес, делали из него рейки, пилили доски и увозили их в Японию. Едва ли такое хищничество было в широких размерах. Быть может одна или две шхуны и стащили несколько бревен, остальные же занимались исключительно рыболовством. Дальше, в глубине бухты, против острова Устрицы и в устье реки Хади виднелись одинокие домики русских торговцев, скупщиков соболей, рыбаков и т. п.

Лесной концессии не было видно. И только, когда катер дошел до конца залива и повернул влево за последний мыс, вдруг сразу появились постройки. Белые, новенькие, только что выстроенные домики были разбросаны по всему левому берегу. Кругом местность совершенно оголена от леса пожарами: молодняк лиственицы, как бы стараясь прикрыть собой наготу сухостоев, густо разросся среди горы. За постройками и рядом с ними виднелись палатки: новые белые и пестрые, рваные, старые — они были очень живописны в своем беспорядке. Около палаток дымились костры и копошились люди. Это тоже рабочие, для которых не было места в бараках, вследствие ограниченного количества последних. Множество оцепленных бревен плавало на воде около берега. Несколько человек с шестами в руках ходили по бревнам и что-то делали около одного места, действуя палками, как рычагами. Два буксира — один большой, другой маленький, стояли в стороне около пристани. Посредине бухты на якоре стояла небольшая шхуна, конфискованная у японцев в бухте Ванина.

Рабочие, среди которых было немало и пьяных, в грязной одежде, в засаленных картузах и шляпах, медленно расхаживали по берегу, стояли кучками, о чем-то громко говорили и нестерпимо ругались между собой. Другие лежали на траве, курили или спали. Чистенькие, опрятные китайцы, повара или бойки, состоящие на службе у администрации в качестве прислуги, торопливо бегали по дороге от одного дома к другому.

Несколько баб с засученными рукавами и с подоткнутыми юбками занималось стиркой белья около бараков.