Жизнь и приключение в тайге

Арсеньев Владимир Клавдиевич

хоть по одной версте в сутки, все же будем вперед подвигаться понемногу.

24 августа. Утром густой туман — все прозябли. Все чаще и чаще люди начинают болеть желудками. Я боюсь появления страшного гостя — голодного тифа. Все стали суеверные. Каждый начал придавать значение всякому сну, всякой примете. Торопимся делать оморочку. В протоке нет больше рыбьи. Я бегал на охоту. На горе я нашел горсть брусники — ее нельзя есть одному, надо снести товарищам. Целый день я проходил и убил только три ронжи и одну белку. Пожалуй, завтра лодку окончим. Ее долбит один казак Крылов. Или Дзен-Пау ушел вперед или, больной, где-нибудь завалился и покончил расчеты с жизнью. Всю ночь гольд не спал, ворочался и стонал. Вечером лодку кончили. Итак, двое уедут: самых слабых отправить нельзя — они не доедут, сами утонут и нам помощи не подадут. Если бы мимо ехали орочи, я отправил бы с ними наиболее слабых, а потом бы остальных нижних чинов, сам я и более крепкие остались бы последними. Ночью мы долго не спали — все мучились животами. Вдруг по реке далеко-далеко (внизу) прокатились выстрелы. Мы насчитали четыре выстрела. Решили не отвечать — вероятно, это орочи охотятся за медведем на протоках реки. Не надо их пугать. Новая искра надежды

зародилась в душе,

25 августа. Никто не спал всю ночь — все страдали животами. Особенно мучился гольд. К рассвету боли его усилились и дошли чуть не до обмороков. Он корчился и обливался потом. Сегодня двое должны уехать. В протоке нет рыбы. Надо торопиться переправляться на другую сторону и отпустить уезжающих. Невыносимая тоска легла на душу. Начали рубить шесты для лодки. Лихорадочная деятельность кипела на биваке. Вдруг совсем близко послышались выстрелы. Слух не обманывал нас — это выстрелы из трехлинейных винтовок. Несколько ответных выстрелов было тотчас же сделано людьми без всякого приказания. Все бросились к реке и с жадностью впились глазами вниз по течению. Еще две-три минуты, и из-за поворота реки появилась лодка. Люди на ней быстро и усиленно работали шестами. То штабс-капитан Николаев со встречным отрядом и с орочами торопился на помощь. Все ликовали.

Оказывается, что Дзен-Пау с громадными усилиями в два дня обошел гору, снова вышел на реку и больной, расслабленный тащился берегом. Его издали заметил штабс-капитан Николаев и был уверен, что тут весь отряд. Как только он увидел китайца и узнал у него, что наш отряд в самом критическом положении, он, наскоро захватив немного продовольствия и побросав на берег все лишние грузы, на одной небольшой легкой лодочке с орочами бросился к нам навстречу. Поздняя ночь остановила его верстах в 10 от нашего голодного бивака. Желая дать знать нам, что он недалеко, он ночью сделал четыре выстрела. Эти-то выстрелы мы и слышали, приняв их за охотничьи выстрелы орочей. Чуть стало брезжиться, он был уже в дороге, а в 9 ч. утра был у нашего голодного бивака. Великая была радость. Маленький глоток спирта подкрепил наши совершенно упавшие силы. Тотчас же сварили кофе. Чашка его с молоком и с сахаром, две-три ложки вареного рису, кусочек белого хлеба подняли на ноги и ослабевших. Совершенно противоположное действие произвела на меня подоспевшая помощь. Как только я увидел, что мы спасены — я сразу почувствовал полнейший упадок сил. Я не мог стоять на ногах и лег на землю. Тут только я почувствовал себя измученным и обессиленным, тут только почувствовал я, что устал и что дальше итти не в состоянии. В двое суток доехали мы до устья реки Хуту, где и остановились у орочей, а на другой день, 27-го вечером, были уже и на берегу моря. Три недели после этого мы все болели: 1) истощенный организм и отвыкший желудок отказывались принимать пищу; 2) люди имели вид больных, только что поднявшихся с постели после тяжкого брюшного тифа; 3) только во второй половине сентября мы немного собрались с силами и могли тронуться в новую дорогу; 4) для некоторых такая голодовка была очень тяжела. Они так и не могли оправиться в Императорской Гавани, и я вынужден был отправить их (одного стрелка и одного казака) обратно в Хабаровск.

XIII

При тех условиях, при которых нам пришлось пройти реки Буту и Хуту, трудно было интересоваться природой. Было не до того! Главная наша цель была — скорее добиться до людей и найти себе пропитание. Апатично мы подвигались вперед и равнодушно, без интереса смотрели на все окружающее. Только некоторые факты запомнились случайно, запомнилось то, что случайно бросилось в глаза и случайно же запечатлелось в памяти.

Течение реки Буту строго широтное. Долина ее то суживается там, где горы близко подходят к реке, то расширяется в тех местах, где в нее впадают многочисленные ее притоки. Она скорее имеет характер поперечной долины размыва, нежели долины продольной. Сама река очень извилиста: то она походит на горный ручей, то становится широкой и производит полное впечатление реки. Мы шли больше левым берегом. Если наблюдатель подымется на горный хребет, окаймляющий нижнюю часть долины с северной стороны, и взойдет на одну из многочисленных горных вершин, покрытых осыпями, — ему откроется далекий вид на реку Буту. Куда ни кинешь взор — всюду лес, бесконечный лес, всюду горы, бесконечные горы! Разнообразные острые и тупые вершины их поднимаются до самого горизонта. Ближайшие хребты видны ясно, дальше трудно рассмотреть их контуры и складки, а еще дальше — чуть виднеются причудливые, «как мечты», горные хребты Сихотэ-Алинь. Зубчатый гребень их тонет в синевато-белой мгле летнего воздуха, и от этого кажется он еще более далеким. Темные леса, одевающие склоны гор, исключительно хвойные: ель, пихта и лиственица — главные представители. Только около самой реки, прихотливо извиваясь по течению ее, тянется узенькая полоса яркой зелени пород лиственных: тополь, береза, ясень, ольха, тальники и черемуха. Около осыпей разрослись кусты жимолости и багульника, а рядом в стороне, под покровом лучей солнечных, нашли себе приют низкорослый корявый дубок, в виде поросли, и тощие осинники. Кора осинника обглоданная, и сучья все объедены почти до самого верху. Это лоси. Тут зимой было стойбище. Они кормились здесь во время глубокого снега. Маревые болота видны хорошо: редкие сухостои, растущие на них, резко выделяются из темной зелени Coniferae. Тихо. Ни один звук не нарушает мертвящей тишины этих мест; можно подумать, что здесь все живое вымерло сразу, как бы по мановению какой-то неведомой высшей силы. Кажется, будто в этих горах всякая жизнь давным-давно исчезла, прекратилась, и с тех пор она уже более не возобновлялась. Эта вечная тишина как-то особенно гнетуще действует на душу человека.

Насколько Южно-Уссурийский край и долина реки Уссури богаты зверем, настолько бедна и не разнообразна фауна северной части края: лось, медведь, росомаха, рысь, белки, кабарга, соболь — единственные и немногочисленные ее представители.

Кажется, выше я говорил, что летом лоси держатся у берега моря. Там на прибрежных песках они находят защиту от гнуса и лакомятся низкорослыми сочными Crassulaceae. Редко который из них останется в горах. Из медведей распространен Ursus torquatus ^[131]. Как и в других местах Уссурийского края,

весной медведи держатся по низинам и старицам рек — здесь они питаются жирными сочными листьями подбела (Petasites), позже — ищут ягоды и ломают черемушник. Мы застали медведей на протоках, где они в поисках рыбы протоптали вдоль берегов свои торные тропы. Стрельба по рыбе разогнала животных очень скоро, а преследовать их — сил нехватало. Кабарга попадается чаще других животных, хвойные леса и мхи всегда являются условиями, весьма благоприятными для ее обитания. У кабарги много врагов; бедному животному приходится всегда быть настороже: хитрая лисица не пропускает напасть на нее при всяком удобном случае; волки по нескольку вместе устраивают на нее настоящие облавы; рысь, притаившаяся где-нибудь на дереве, схватывает мимо проходящую кабаргу наверняка и без промаха; соболь и тот решается делать на нее нападения. Самым же злейшим врагом ее является росомаха. Это стопоходящее хорьковое ^[132] специально выискивает кабаргу, и охотится за нею. Средство защиты у кабарги-ее ноги. Большие верхние клыки, торчащие изо рта книзу, не могут служить ей защитой. На правом берегу реки Буту в нижней части ее течения есть много разрушенных ловушек- петель, расставленных на кабарговых тропах. Сущность ловли кабарги этими петлями заключается в следующем. Тропку преграждают забором, который наскоро устраивают из подручного хвороста и бурелома. Иногда нарочно для сего надрубают и валят деревья. На тропе в заборе оставляют узкое отверстие с петлей: петля эта прикреплена к ближайшему нагнутому дереву. Не найдя прохода, кабарга идет в отверстие, задевает петлю, срывает узелок с зарубки, и петля, подхватив животное за голову или за ногу, поднимает его разогнувшимся деревом кверху. Охотник не каждый день обходит свои ловушки, и несчастная кабарга мучается иногда очень долго. Виденные нами ловушки были старые, разрушенные: очевидно давно уже никто здесь не занимался этого рода охотой. Орочи считают, что и соболей на реке Буту тоже мало, хотя амурские гольды именно сюда и ходят на соболевание. Судя по тому, что и по реке Буту и по реке Хуту нигде орочи не живут, леса сохранились и не выгорели, охотников тоже немного — можно предположить, что в этих местах соболей должно быть больше, чем думают орочи.

Птицы на берегу реки Буту почти не видно. Даже такие обычные пернатые, как рябчики, утки, ронжи, дятлы и поползни- отсутствуют. Если они и есть, то очень мало. За всю дорогу мы только и видели двух черных уток. Впрочем, на самом хребте Сихотэ-Алинь мы нашли несколько штук «сапасе» — род рябчика, только более крупного по размерам и с более темной окраской оперения. Земноводных и пресмыкающихся, по словам орочей, совершенно нет. Действительно, за всю дорогу мы ни разу не видели ни одной лягушки, не заметили ни одной ящерицы и не встретили ни одной змеи. Из рыбы видели ленков, головлей и зубатку весеннего хода. Что же касается до насекомых, то Буту и в особенности р. Хуту — царство комаров, мошек, оводов, слепней и паута. Много ос, мало шмелей и вовсе нет пчел диких.

Скажу несколько слов о реке Хуту. Здесь, среди остроконечных вершин ели, пихты и лиственицы все чаще и чаще мелькают высокие, тупые вершины кедра. Где кедр — там больше жизни. Всюду в лесу слышны резкие крики кедровки, слышно, как долбит дерево дятел, чаще попадаются белки, на сухостоях заметны суетливые поползни, по кустам около проток видны сойки, а у самых берегов реки, там, где пышно разрослись кусты смородины, можно найти и рябчика. Чаще и чаще замечаются утки, и остроносые крохали быстро перелетали вдоль реки с одного места на другой. Эта жизнь влечет за собой и другую жизнь: на песке у самой воды следы выдры, изредка попадаются глубокие следы кабана, среди которых выделяются иногда большие отпечатки и сохатиного копыта.

В воздухе тоже жизнь. Высоко над лесом, описывая правильные круги, парят орлы и коршуны. Как жаль, что этих живых мест, где все же возможно было бы найти себе пропитание охотой, мы достигли обессиленные голодовкой и измученные дальней дорогой, к тому же и мошкара не менее изнуряла нас, чем самая голодовка и тяжелая дорога.

XIV

На сорокаверстной карте Уссурийского края река Хуту показана текущей с запада-юго-запада к северо-востоку; это совершенно неправильно. Река Хуту течет с севера и только в нижней части своего течения меняет меридиональное направление на широтное, сохраняя такое вплоть до своего впадения в реку Тумнин. Красивая и спокойная в среднем течении, Хуту становится бурливой и быстрой в низовьях, около устья. Здесь она часто разбивается на протоки, иногда такие узкие (но глубокие), что лодки наши едва могли в них повернуться, иногда очень широкие, но мелководные, порожистые. Черные утки и пестрые крохали то и дело поднимались из травы, кружились в воздухе, торопливо проносились мимо лодок над самой водой и, мелькнув около прибрежных кустарников, быстро исчезали за поворотом реки.

Острова между протоками заросли тонкоствольными тальниками, пригнутой к земле черемухой и корявой ольхой. Следы наводнений видны всюду: все занесено мусором и буреломом; молодняк пригнут к земле и тоже занесен песком и илом; пучки сухой травы застряли на ветвях деревьев: видно, что вода здесь шла быстро и чрезвычайно высоко. Картина разрушений, оставленных здесь последними наводнениями, невольно вызывает удивление и безотчетный страх перед стихийными силами природы. Чувствуется полнейшее бессилие, и у человека остается единственное спасение — это бегство.

Теперь несколько слов о геологических наблюдениях в этой местности. Начиная от самого хребта Сихотэ-Алинь по всей долине рек Паргами и Буту развиты глинистые, аспидоподобные сланцы. Особенного развития они достигают в нижнем течении реки Паргами с левой стороны ее близ устья. Пласты этих сланцев сильно нарушены. Здесь можно наблюдать пласты искривленные, поставленные на голову и даже опрокинутые. Под влиянием атмосферных агентов, выходы пластов на дневную поверхность подверглись местами сильному разрушению и превратились в россыпи (или в «осыпи», как их называют в Приамурском крае, что совершенно неправильно) ^[133]. Обломки, составляющие эти россыпи, очень малы; в руке под давлением пальцев они легко рассыпаются на мельчайшие частицы. Сама по себе россыпь очень подвижна, несмотря на то что откос ее находится под естественным углом падения свободно скатывающегося обломочного материала. Нечего и думать, что по ней можно подняться и она выдержит давление ноги человека — достаточно ее немного пошевелить палкой, чтобы она вся пришла в движение.