Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Шрифт:
– Я рад, что мы с вами встретились. Я очень, очень рад. Теперь я могу облегчить душу, поговорив с вами откровенно. Мэри!
– лепетал мистер Пексниф самым нежным голосом, до того нежным, что он звучал почти как писк.
– Душа моя! Я люблю вас!
Невероятно, до чего доходит девическое жеманство! Мэри как будто вздрогнула.
– Я люблю вас, - говорил мистер Пексниф, - я люблю вас, жизнь моя, я к вам привязан так сильно, что даже сам этому удивляюсь. Я полагал, что это чувство похоронено в безгласной могиле той, которая уступала одной только вам по душевным и телесным достоинствам, но оказалось, что я ошибался.
Она попробовала вырвать руку, но с таким же успехом она могла бы вырваться из объятий влюбленного удава, если только позволительно сравнивать мистера Пекснифа с такой мерзкой тварью.
– Хоть я и вдовец, - говорил мистер Пексниф, разглядывая кольца на ее руках и проводя толстым большим пальцем вдоль нежной голубой жилки на запястье, - вдовец с двумя дочерьми, однако могу считать себя бездетным, душа моя. Одна дочь, как вам известно, замужем. Другая, по собственному почину, но также, имея в виду, - должен сознаться, а почему бы и нет!
– имея в виду мое желание переменить образ жизни, собирается покинуть отцовский дом. Моя репутация вам известна, я надеюсь. Людям доставляет удовольствие отзываться обо мне хорошо. По внешности и манерам я не совсем урод, смею думать. Ах, проказница ручка !
– воскликнул мистер Пексниф, обращаясь к сопротивляющейся добыче, - зачем ты взяла меня в плен? Вот тебе, вот!
Он слегка шлепнул ручку, чтобы наказать ее, но потом смягчился и приголубил снова, засунув себе за жилет.
– Мы будем счастливы друг с другом в обществе нашего почтенного родственника, душа моя, - говорил мистер Пексниф, - мы будем жить счастливо. Когда он вознесется на небеса и упокоится в тихой обители, мы будем утешать друг друга. Что вы скажете на это, моя прелестная фиалка?
– Возможно, я должна чувствовать благодарность к вам за ваше доверие, отвечала Мэри торопливо.
– Не могу сказать, чтобы я ее чувствовала, но я готова согласиться, что вы заслужили мою благодарность. Примите же ее и оставьте меня, мистер Пексниф, прошу вас.
Добрый Пексниф улыбнулся елейной улыбкой и привлек Мэри ближе к себе.
– Мистер Пексниф, оставьте меня, пожалуйста. Я не могу вас слушать. Я не могу принять ваше предложение. Многие, вероятно, были бы рады принять его, но только не я. Хотя бы из сострадания, хотя бы из жалости - оставьте меня!
Мистер Пексниф шествовал дальше, обняв Мэри за талию и держа ее за руку с таким довольным видом, как будто они были всем друг для друга и их соединяли узы самой нежной любви.
– Хоть вы и заставили меня силой, - говорила Мэри, которая, увидев, что добрым словом с ним ничего сделать нельзя, уже не старалась скрыть свое негодование, - хоть вы и заставили меня силой идти вместе с вами домой и выслушивать по дороге ваши дерзости, вы не запретите мне говорить то, что я думаю. Вы мне глубоко ненавистны. Я знаю ваш истинный характер и презираю вас.
– Нет, нет!
– кротко возразил мистер Пексниф.
– Нет, нет, нет!
– Мне неизвестно, какой хитростью или по какой несчастной случайности вы приобрели влияние на мистера Чезлвита, - продолжала Мэри, - оно, быть может, достаточно сильно, чтобы оправдать даже теперешнее ваше поведение, но мистер Чезлвит узнает о нем, можете быть уверены, сэр.
Мистер Пексниф чуть приподнял свои тяжелые веки и потом снова опустил их, словно говоря с совершенным хладнокровием: "Вот как! В самом деле!"
– Мало того, - говорила Мэри, - что вы оказали самое дурное, самое пагубное влияние на его характер, воспользовались его предубеждениями для своих целей и ожесточили сердце, доброе от природы, скрывая от него правду и не допуская к нему ничего, кроме лжи; мало того, что это в вашей власти и что вы ею пользуетесь, неужели вам надо еще вести себя так грубо, так низко, так жестоко со мной?
Но мистер Пексниф по-прежнему спокойно вел ее вперед и глядел невинней барашка, пасущегося на лугу.
– Неужели вас ничто не трогает, сэр?
– воскликнула Мэри.
– Душа моя, - заметил мистер Пексниф, преспокойно, строя ей глазки, привычка к самоанализу и постоянное упражнение... можно ли сказать в добродетели?..
– В лицемерии, - поправила она.
– Нет, нет, в добродетели, - продолжал мистер Пексниф, с укором поглаживая плененную ручку, - в добродетели... настолько приучили меня сдерживать свои порывы, что меня действительно трудно рассердить. Любопытный факт, но это, знаете ли, в самом деле трудно, кто бы за это ни взялся. Неужели она думала, - говорил мистер Пексниф, как бы в шутку все крепче сжимая руку Мэри, - что может меня рассердить? Плохо же она меня знает!
В самом деле плохо! У нее был такой странный характер, что она предпочла бы ласки жабы, ехидны или змеи - нет, даже объятия медведя заигрываниям мистера Пекснифа.
– Ну, ну, - сказал мистер Пексниф, - одно-два слова уладят это дело, и мы с вами отлично поймем друг друга. Я не сержусь, душа моя.
– Вы не сердитесь!
– Да, не сержусь, - сказал мистер Пексниф.
– Я это утверждаю. И вы тоже не сердитесь.
Сердце, сильно бившееся под его рукой, говорило совсем другое.
– Я уверен, что вы не сердитесь, - повторил мистер Пексниф, - и сейчас скажу вам почему. Есть два Мартина Чезлвита, моя прелесть, и то, что вы расскажете в гневе одному, может - кто знает!
– очень дурно отразиться на другом. А ведь вы не хотите повредить ему, не так ли?
Мэри сильно вздрогнула и посмотрела на него с таким горделивым презрением, что он отвел глаза в сторону - без сомнения, для того, чтобы не обидеться на нее, вопреки лучшим сторонам своей натуры.
– Не забывайте, моя прелесть, что простое несогласие может перейти в ссору. Было бы очень грустно еще больше испортить будущее молодого человека, когда оно и без того испорчено. Но как легко это сделать! Ах, как легко! Имею я влияние на нашего почтенного друга, как вы думаете? Что ж, пожалуй, имею. Пожалуй - имею.
Он заглянул ей в глаза и кивнул головой с очаровательной игривостью.
– Так-то, - продолжал он глубокомысленно.
– В общем, моя прелесть, будь я на вашем месте, я бы не стал разглашать своих секретов. Я не уверен, отнюдь не уверен, что это хоть сколько-нибудь удивит нашего друга, потому что мы имели с ним беседу не дальше как нынче утром, и он весьма и весьма озабочен тем, чтобы устроить вас и дать вам более определенное положение. Однако удивится он или нет, разговор этот приведет только к одному: Мартин-младший может серьезно пострадать. Я бы, знаете ли, пожалел Мартина-младшего, - говорил мистер Пексниф, вкрадчиво улыбаясь.
– Да, да. Он этого не заслуживает, но я его пожалел бы.