Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Шрифт:
Прошло больше недели, прежде чем показался пароход; и, наконец, ранним утром их разбудило энергичное пыхтенье "Исава Слоджа", названного в честь одного из самых замечательных людей в стране, который где-то там чем-то отличился. Они побежали к пристани, благополучно сдали письмо и, мешая другим пройти по сходням, все ждали, пока пароход отойдет. Наконец капитан "Исава" выразил пожелание, чтобы его "смололи в муку и настругали из него стружек, если он не спихнет их сию минуту в это пойло", - что в переносном смысле означало намерение сбросить их в реку.
Ответ они могли получить не раньше как через
По вечерам, когда Марк с Мартином оставались одни, они часто говорили перед сном о родине, о знакомых местах, домах, дорогах и людях, которых они прежде знали: иногда с живой надеждой увидеть их вновь, иногда - с тихой грустью, словно эта надежда погибла. Во время этих разговоров Марк, к великому своему изумлению, стал замечать в Мартине странную перемену.
"Не знаю, что и думать, - рассуждал Марк про себя однажды вечером, - он совсем не то, что я полагал. Гораздо меньше занят собой. Ну-ка, попробую еще".
– Спите, сэр?
– Нет, Марк.
– Думаете о родине, сэр?
– Да, Марк.
– Вот и я тоже, сэр. Я думал, сэр: что-то поделывают теперь мистер Пинч и мистер Пексниф.
– Бедняга Том!
– произнес Мартин задумчиво.
– Недальнего ума человек, сэр - заметил мистер Тэпли.
– На органе играет задаром. О себе не умеет позаботиться!
– Да, хотелось бы, чтобы он немножко больше о себе думал, - сказал Мартин.
– Хотя, может быть, я вздор говорю. Пожалуй, мы бы тогда не так его любили.
– Все им помыкают, - намекнул Марк.
– Да, - сказал Мартин, помолчав немного.
– Я это знаю, Марк.
В голосе Мартина звучало такое сожаление, что его компаньон оставил этот разговор и перешел на другое.
– Ах, сэр!
– вздохнул Марк.
– Боже ты мой! Многим же вы рискнули из любви к молодой леди!
– Знаете, что я вам скажу, Марк, я в этом не уверен, - ответил Мартин быстро и решительно, он даже приподнялся и сел в постели.
– Я начинаю сомневаться; мне это далеко не так ясно, как раньше. Вот она так в самом деле очень несчастна. Ведь она жертвует душевным спокойствием, жертвует кровными интересами, она не может убежать оттуда, где ей завидуют и мешают жить, как убежал я. Она должна терпеть, Марк, терпеть со связанными руками, бедная девушка! Я начинаю думать, что ей приходится выносить гораздо больше, чем мне, честное слово!
Мистер Тэпли широко раскрыл глаза в темноте, но слушал, не перебивая.
– Скажу вам по секрету, Марк, - продолжал Мартин, - раз мы уже заговорили об этом. Кольцо...
– Какое кольцо, сэр?
– спросил Марк, раскрывая глаза еще шире.
– То кольцо, что она подарила мне на прощанье, Марк. Она купила его; купила, зная, что я беден и горд (помоги мне, боже! горд!) и нуждаюсь в деньгах.
– Кто это вам сказал, сэр?
– спросил Марк.
– Я это говорю. Я знаю. Я думал об этом сотни раз, мой милый, когда вы лежали больны. А я, как бессмысленное животное, снял кольцо у нее с руки, надел себе на палец и больше не думал о нем, даже в ту минуту, когда расставался с ним и должен был бы заподозрить правду! Но уже поздно, сказал Мартин, спохватываясь.
– Вы еще слабы и устали, я знаю. Вы говорите со мной только для того, чтобы подбодрить меня. Спокойной ночи! Благослови вас боже, Марк!
– Господь с вами, сэр!
"Меня решительно провели, - с улыбкой думал мистер Тэпли, поворачиваясь на бок.
– Это надувательство! Я не затем поступал в услужение. Невелика честь быть веселым у такого хозяина".
Время шло, и немало обратных пароходов приставало к берегу набрать дров, а ответа на письмо все не было. И по-прежнему поселенцев изводили дожди, жара, болотная гниль и вредные испарения, порождавшие болезни и всякую нечисть. Земля, воздух, растительность, даже вода, которую они пили, - все дышало гибелью. Их бывшая спутница давно уже потеряла двоих детей и теперь схоронила последнего. Все это самое обыкновенное дело, такие вещи никого не тревожат, и никто не желает их знать. Именитые ловкачи богатеют, а безродные бедняки умирают в забвении. Вот и все.
Наконец к пристани пыхтя подошел пароход. Марк дожидался его у дровяного склада, и с борта парохода ему передали письмо. Он понес его Мартину. Оба они переглянулись в волнении.
– Тяжелое, - едва выговорил Мартин. И когда он вскрыл конверт, из него выпала небольшая пачка долларов.
Что оба они говорили, делали и чувствовали в первую минуту, никто из них не помнил. Марк знал только одно, что он бегом бросился на пристань, пока не ушел пароход, спросить, когда он пойдет обратно и остановится в Эдеме.
Ответ был - дней через десять или двенадцать; однако они в тот же вечер начали укладывать и увязывать вещи. Как только первое волнение прошло, каждый из них подумал (в этом они признались друг другу позже), что не доживет до возвращения парохода.
Однако оба они остались живы, и пароход пришел через три долгие, бесконечно тянувшиеся недели. В один осенний день, с восходом солнца, они уже стояли на палубе.
– Мужайтесь! Мы еще встретимся с вами в Старом Свете!
– кричал Мартин, махая рукой двум исхудалым фигурам, стоявшим на берегу.
– Или на том свете, - прибавил Марк, понизив голос.
– А они так спокойно стоят рядышком - вот что всего тяжелей видеть.
Пароход тронулся, и они посмотрели друг на друга, потом оглянулись назад, на то место, откуда он так быстро уносил их. Бревенчатый домик с открытой настежь дверью и наклонившимися над ним деревьями; стоячий утренний туман, и тускло проглядывающее сквозь него красное солнце; испарения, поднимающиеся от земли и воды; полноводная река, рядом с которой ненавистные берега кажутся еще более унылыми и плоскими, - сколько раз все это повторялось потом во сне! Какое счастье было просыпаться, зная, что это только тени, которые исчезли навсегда!