Жизнь и приключения Мартина Чезлвита
Шрифт:
— Ничего, спасибо, сэр.
— Очень рад это слышать. Передайте им, что я о них справлялся, Джейн. Мистер Чезлвит где-нибудь здесь, Джейн?
— Да, сэр. Он в гостиной, читает.
— Ах вот как, он в гостиной, читает, Джейн? — сказал мистер Пексниф. — Очень хорошо. Так я, пожалуй, пойду к нему, Джейн.
Никогда еще домашние не видели мистера Пекснифа в более приятном настроении.
Однако, войдя в гостиную, где старик читал, как и говорила Джейн, имея под руками чернила, перо и бумагу (ибо мистер Пексниф весьма заботился о том, чтобы письменные принадлежности были у него всегда в изобилии), он стал менее жизнерадостен. Его снедал не гнев, не мстительная ярость, не раздражение, не досада, но уныние,
— Что случилось? — спросил старый Мартин. — Пексниф, что вас беспокоит, любезный?
— Я сожалею, что помешал вам, дорогой мой сэр, и еще более сожалею о причине этого. Мой добрый, мой почтенный друг, я обманут!
— Вы обмануты!
— Да! — скорбно воскликнул мистер Пексниф. — Обманут в нежнейших моих чувствах. Жестоко обманут тем, сэр, кому я оказывал самое безграничное доверие. Обманут Томасом Пинчем, мистер Чезлвит.
— Плохо, плохо, плохо! — сказал Мартин, кладя книгу на стол. — Очень плохо! Надеюсь, что это не так — уверены ли вы?
— Уверен ли, уважаемый сэр! Свидетели тому мои глаза и уши. Иначе я бы не поверил. Я бы не поверил, мистер Чезлвит, если б огненный змий возвестил мне это с колокольни солсберийского собора! Я бы поклялся, — восклицал мистер Пексниф, — что змий лжет. Такова была моя вера в Томаса Пинча, что я упрекнул бы змия во лжи и прижал бы Томаса Пинча к моему сердцу. Но я не змий, к моему прискорбию, и у меня не остается больше никаких сомнений и надежд.
Мартин очень встревожился, увидев мистера Пекснифа в таком волнении и услышав такие неожиданные новости. Он попросил его успокоиться и пожелал узнать, в чем именно состоит вероломство мистера Пинча.
— Вот это-то и хуже всего, сэр, что дело близко касается вас. О, мало того, — произнес мистер Пексниф, возводя глаза к небу, — что эти удары сыплются на меня, они еще поражают моих друзей!
— Мужайтесь, мой благородный друг, — сказал мистер Пексниф, набираясь храбрости, — и мы с вами поступим, как должно. Вы узнаете все, сэр, и получите полное удовлетворение. Но прежде всего извините меня, сэр, извините меня. У меня есть обязанности перед обществом.
Он позвонил в колокольчик, и явилась Джейн.
— Пошлите сюда мистера Пинча, Джейн, будьте любезны!
Том пришел. Не зная, как себя держать, угнетенный и расстроенный и как нельзя более смущенный, он избегал смотреть в лицо Пекснифу.
Этот честный человек метнул в сторону мистера Чезлвита взгляд, как бы говоря: «Вы видите!» — и обратился к Тому со следующими словами:
— Мистер Пинч, я оставил окно ризницы незапертым. Сделайте одолжение, пойдите и заприте его, а потом принесите мне ключи от священного здания.
— Окно ризницы, сэр? — воскликнул Том.
— Вы, я думаю, меня понимаете, мистер Пинч, — возразил его патрон. — Да, мистер Пинч, окно ризницы. Должен, к сожалению, сказать, что, задремав на церковной скамье после утомительной прогулки, я невольно подслушал отрывки, — он подчеркнул это слово, — из разговора двух особ, и так как одна из них по уходе заперла за собой церковь, мне пришлось выйти через окно ризницы. Сделайте мне одолжение запереть это окно, мистер Пинч, а потом вернитесь сюда.
Ни один физиономист на свете не в силах был бы истолковать выражение лица Тома, после того как он услышал эти слова. И удивление было в нем, и мягкий упрек, но уж конечно не раскаяние и не страх, хотя множество сильных чувств боролось в его душе. Он поклонился и, не сказав ни слова, худого или доброго, вышел из комнаты.
— Пексниф, — воскликнул Мартин, весь дрожа, — что все это значит? Надеюсь, вы не совершите ничего такого,
— Нет, мой добрый сэр, — твердо сказал мистер Пексниф. — Нет. Но у меня есть долг перед обществом, который я обязан выполнить; и он будет выполнен, мой друг, любой ценой!
О, неоплаченный, часто забываемый, крикливый, хвастливый долг, который редко платят иной монетой, кроме наказания и гнева, — когда же человечество вспомнит о тебе! Когда же люди признают тебя в твоей заброшенной колыбели и в искалеченной юности, а не в греховной зрелости и жалкой старости! О судья в горностаевой мантии, чей долг перед обществом ныне состоит в том, чтобы осуждать бродягу в лохмотьях на кару и смерть, неужели ты не знал, что истинный твой долг — захлопнуть сотню открытых ворот, ведущих на скамью подсудимых, и распахнуть настежь врата, ведущие к достойной жизни! О прелат, прелат, чей долг перед обществом — оплакивать в скорбных речах печальный упадок своего времени, неужели ничего не было важнее твоего восшествия на почетное место, откуда ты теперь проповедуешь другим охотникам до почестей, которые, как и ты, меньше всего думают о своем долге перед обществом! О вы, деревенские власти, вы, добрые помещики и честные дворяне, неужели у вас не было долга перед обществом, пока не запылали скирды и не взбунтовалась чернь! Или он возник из земли во всеоружии, в виде конного отряда йоменов [105] ?
105
Йомены — свободное английское крестьянство эпохи феодализма; йомены были искусными лучниками и до широкого распространения огнестрельного оружия составляли основную часть английского войска, созываемого во время войны. Отряды йоменов сыграли решающую роль в Английской буржуазной революции, так как именно они явились главной ударной силой армии Кромвеля.
Долг мистера Пекснифа перед обществом не мог быть выполнен до возвращения Тома Пинча. Тем временем мистер Пексниф усиленно совещался со своим другом, так что, когда Том вернулся, оба они были вполне готовы принять его. Мэри сидела в своей комнате наверху, где мистер Пексниф, как всегда осмотрительный, посоветовал ей, через старика Мартина, задержаться еще полчаса, дабы чувства ее не были оскорблены.
Когда Том вернулся, он застал старого Мартина сидящим у окна, а мистера Пекснифа — у стола, в величественной позе. С одной стороны подле него лежал носовой платок, а с другой — маленькая кучка (очень маленькая) золота и серебра и в придачу несколько медяков. Том с одного взгляда понял, что это его собственное жалованье за текущую четверть года.
— Заперли вы окно ризницы, мистер Пинч? — спросил Пексниф.
— Да, сэр.
— Благодарю вас. Положите, пожалуйста, ключи на стол, мистер Пинч.
Том положил. Он держал всю связку за ключ от органа, хотя этот ключ был один из самых маленьких, и пристально смотрел на него, кладя связку на стол. Это был старый, старый друг Тома, добрый товарищ многих и многих его дней!
— Мистер Пинч! — сказал Пексниф, качая головой. — О мистер Пинч! Я удивляюсь, как вы можете смотреть мне в глаза!
Однако Том смотрел ему в глаза; и хотя он обычно сутулился, сейчас он стоял и держался как нельзя более прямо.
— Мистер Пинч, — сказал Пексниф и схватился за платок, словно предчувствуя, что он ему скоро понадобится, — я не буду останавливаться на прошлом. Я избавлю вас и самого себя по крайней мере от этого.
Глаза у Тома были не очень живые, но они заблестели весьма выразительно в ту минуту, когда он взглянул на мистера Пекснифа и сказал:
— Благодарю вас, сэр. Я очень рад, что вы не будете касаться прошлого.