Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров)
Шрифт:
— Помет перекрестила? Тю, дура! — гаркнул поп. — Вот я на тебя наложу эпитимию.
— Перекрестила, батюшка, перекрестила! Обезвредила.
Я захлопнул дверь своей комнаты и затрясся от хохота.
А уж как посмеется Зойка, когда узнает, какого страху нагнал ее Гриша на нашу сторожиху!
Но время шло, а Зойка не показывалась. Кончились занятия, ушла, убрав класс, Прасковья, сгустились на улице сумерки, а Зойки нет и нет. Ночь я не спал, прислушивался. Донесется в ночной тиши далекое ржание или стукнет ветер плохо прикрытой
Не появилась Зойка и в этот день.
Зато опять подкатил в своем тарантасе отец Константин. Вид у него был до крайности возбужденный.
— Вы извините меня, дорогой друг, но я хочу дать еще один урок, так сказать, авансом, — сразу же заговорил он при входе, будто предупреждая мое удивление. — Близится великий праздник Рождества Христова — так мне тогда не вырваться.
Признаться, наезды попа уже начинали мешать моим занятиям с ребятами. Но я все-таки сказал:
— Что ж, давайте.
Прямо из кухни он направился в класс, даже не заглянув в мою комнату.
Теперь уже голос его был слышен редко. Глухо и отрывисто он задавал вопросы. Ребята отвечали запинаясь и невпопад.
— А кто перескажет притчу о блудном сыне? — спросил он.
— Я, — донесся до меня знакомый голос Кузи.
— Как зовут?
— Кузьма Иванович.
— Как, как?…
— Кузьма Иванович.
— Гм… Ну, отвечай, Кузьма Иванович.
Тревожно было у меня на душе, но, слушая Кузькину наивную передачу евангельской притчи, я невольно улыбался.
— …А як прыйшов вин до дому, а руки у его в цыпках, под глазом синяк, на штанах бахрома. Прыйшов и каже: «Батя, я бильше нэ буду». А батько обрадувався, шо сын вернувся, та й каже своим батракам: «Ведыть сюды самого жирного теля. Зараз гулянку зробым». Зажарылы того теля и почалы горилку пить и писни спивать.
— Какие ж они песни пели? — поинтересовался отец Константин.
— Та разни: и «Гоп, мои гречаныкы», и «Гоп, кумэ, нэ журысь».
И опять класс хохотал.
— Ну, Кузьма Иванович, развеселил ты меня, — уже бодрым голосом сказал отец Константин.
Выйдя из класса, он подмигнул мне:
— Слышали? Я б этому Кузьме Ивановичу пять с плюсом поставил за такой вкусный рассказ. Но если бы его наш преосвященный услышал, то наверняка «благословил» бы Кузьку дланью по щекам за столь вольную интерпретацию Христовой притчи. — Отец Константин пощипал бородку и задумчиво сказал: — Да, неприятная история, сугубо огорчительная… Перед тем как подъехать к вам, заглянул я в лавочку, чаю купить осьмушку. Спрашиваю лавочника: «Что это племянницы вашей не видно, почтарки волостной?» А он мне: «Племянницу мою бешеная собака покусала. Уехала в Ростов на прививки».
Я почувствовал, как кровь отхлынула у меня от лица.
— А вы, юноша, впечатлительный, — сказал отец Константин, испытующе косясь на меня. — Весьма.
— Всю жизнь боялся бешеных собак, — попытался улыбнуться я.
— Кто их не боится, кто их не боится, — протянул он и вдруг, оторвавшись от меня взглядом, схватил пальто, шапку и вышел вон.
Я диктовал второму отделению задачу, упражнялся с первым в счете, писал на доске слова с новой для младших детей буквой, а в голове повторялось с мучительной назойливостью: «Зойку укусила бешеная собака. Зойку укусила бешеная собака».
Не выдержав, я отпустил ребят раньше времени и отправился в лавочку. Перед прилавком, как и в прошлый раз, хлопцы пили пиво. При виде меня лавочник посуровел.
— Дайте свечу, — сказал я, кладя на прилавок монету.
Лавочник взял деньги, завернул стеариновую свечку в бумагу, вырванную из старой книги, и подал мне.
— Значит, конкуренцию мне устраиваете, господин учитель? Что ж, так и запишем, — сказал он с каменным лицом.
— Так и запишите, — вызывающе ответил я.
Вошла женщина, вынула из-за пазухи яйцо и, положив на прилавок, сказала:
— Серныкив.
Лавочник подал ей коробочку спичек. Я зло усмехнулся:
— Да как же вы не грабите народ? Только на одних таких операциях вы скоро построите себе каменный дом.
— Ну и построю! — нагло ответил лавочник. — А вам что за дело?
Ничего не узнав о Зойке, я вернулся в школу. «Ах, Тарас Иванович, Тарас Иванович! — мысленно журил я лавочника. — Хоть бы какой-нибудь знак мне подал! Вот и гадай тут, что предпринять».
Еще одна бессонная ночь, еще один мучительный день — и когда следующей ночью я принял твердое решение бросить школу и ехать на поиски Зойки в Ростов, в дверь постучали. Готовый ко всему, я бросился к двери.
— Кто?…
— Давай, давай! Открывай!..
Илька! Какую весть принес он мне — радостную или печальную? Но какую бы ни принес, хорошо уж одно то, что он пришел!
— Входи, входи!.. Как я тут измучился! Что с Зойкой, говори скорее!
— С Зойкой? — слегка удивленно спрашивает Илька. — Ничего особенного. Вот она тебе записочку написала.
— Ничего?… Но ведь она… Но ведь ее собака покусала, бешеная.
— Сам ты бешеный! — смеется Илька. — Она по экстренному заданию отлучилась. Вернется — и опять будет «почтарить». А насчет собак — это мы утку пустили. Надо же чем-нибудь объяснить ее отсутствие.
— Фу, дьяволы! — вздохнул я с облегчением. — Измучили человека.
— Если ты будешь «измучиваться» по каждому такому случаю, тебя надолго не хватит, — сурово сказал Илька.
Теперь, когда на окнах висели занавески, можно было и лампу зажечь. В маленькой записке я прочитал: «Запасайся картошкой: вернусь — пир устроим». Вот как можно двумя строчками поднять человека с земли на небо.
Но с неба Илька меня спустил очень скоро.
— Ты какой заголовок дал заметке о повесившемся крестьянине? — строго спросил он.