Жизнь и судьба: Воспоминания
Шрифт:
В общем, каждый день мой, школьницы седьмого класса, весь загружен то уроками, а то и походами в кино, театры, не считая школьных вечеров. Мы с Туськой увлекаемся фильмом «Дети капитана Гранта», смотрим несколько раз. Смотрим «Остров сокровищ» и наигрываем песенку Дженни, которой в книге Стивенсона и следа нет, а здесь она героиня, и они с доктором Ливси любят друг друга. Как же фильм да без любви: «Если ранили друга, омоет подруга кровавые раны его…» Идем на «Грозу» Островского в Художественный театр и на «Плоды просвещения», заседаем в Пушкинском комитете, веселимся на моем дне рождения, смотрим в Театре юного зрителя «Гимназистов», потом «Сережу Стрельцова» (это уже из жизни наших старшеклассников), и не один раз — очень нам нравится одинокий, мятежный Сережа с его любимым поэтом Лермонтовым, идем на оперетту «Продавец птиц» — и все это октябрь месяц.
В результате столь нагруженной жизни получаю по контрольным слабенькие оценки: геометрия — 3, алгебра — 3, даже любимый немецкий — 3. А ведь специально занималась с
Хожу в наш парк в школу бальных танцев. Прошу маму показать, как танцевали мазурку. Даже папа, вернувшись из Кисловодска, показывает по моей просьбе танго и фокстрот. Так что мы танцуем с папой. Хорошо. И дядя Гамид с некоей интересной дамой у нас в гостях.
А кошка намывает все новых и новых гостей, потому что близится Новый год. Уже с Туськой готовимся к елке. К ней домой приглашены и мальчики, да еще в школе маскарад. Вскорости и сам Новый год приходит — опять гости. Теперь уже елка у нас дома, а в первые же дни Нового года идем на спектакль «Ромео и Джульетта» в театр Революции на Никитской. А тут и у Мурата 9 января день рождения. Опять гости, подарки. Приехал дядюшка Леонид Петрович (проездом в Ленинград) — значит, приглашена вся родня. А Махачик тоже празднует день рождения — 28 января ему исполняется 12 лет. Папа между тем принес пригласительные билеты на оперу «Абесалом и Этери» Палиашвили [94] , идет декада грузинских творческих достижений, и мы в Большом, где в ложе сам Иосиф Виссарионович. Но уроки делать надо, с мамой опять занимаюсь математикой, которая в голову не лезет, — уж что-то очень веселый январь 1937 года, и Пушкинские торжества все затмевают. Смотришь, а уж май.
94
В. П. Палиашвили (1871–1933) написал эпическую оперу «Абесалом и Этери» в 1918 году на основе средневековой грузинской легенды.
И мы впервые с Туськой решаем идти на демонстрацию. То ли погода соблазняет, то ли стихия захватила перед экзаменами напоследок повеселиться. Идем в колонне со школами, все наши несут плакаты, транспаранты, флажки, знамена. Мы, к счастью, только с флажками — в красных шапочках-испанках, белых кофточках, синих юбочках, белых носочках. Но пока добираемся среди всех колонн, идущих непробиваемой массой до Красной площади, уже раскаиваемся в нашем походе. Ноги едва держат, жара, пыль, солнце печет, перед глазами мелькает алое, зеленое, желтое, голубое, все сливается вместе. Но вот и мавзолей, вот перекатывается несмолкаемое «ура». Выкрики: «Сталин! Сталин!» Мы, охваченные энтузиазмом, приветствуем вождя, товарища Сталина, хотя ни его, ни правительство совсем не видим.
Вот, наконец, спускаемся вниз, заворачиваем за спасительный угол. И тут начинается для меня нечто, потрясающее, ошеломляющее своей непосредственностью (а для многих, бывалых, вполне обычное, обыденное). Демонстранты, замученные жарой, торжеством, сильнейшим внутренним напряжением, мокрые от пота, растрепанные, бросают, как один, все, что носили с таким трепетом и восторгом (как же — им доверили), швыряют на землю, втаптывают — знамена, транспаранты, лозунги, флаги, значки, флажки, и всё — под ногами, и бегут врассыпную, скорее, быстрее, домой.
Мы с Туськой до того обессилены, что стаскиваем с ног туфли на низком каблуке (все болит, все жмет, все горит) и в одних носочках удираем, падая от смеха, усталости и неожиданного эпилога за сценой. Домой, скорее домой. Да здравствует 1 мая, день солидарности трудящихся всего мира! Ура!
На экзаменах я отличилась по физике и географии. Получила пятерки и даже отвечала без билетов. О других экзаменах даже не упоминаю — я отличница. Спасибо терпеливой маме, благодаря ей математика у меня теперь идет хорошо. Сколько счастливых дней, сколько впечатлений, книг, музыки, театров и радостного общения с близкими в конце 1936-го и в первые месяцы 1937 года. Я часто во сне вижу свою школу. Коридоры всех этажей, классы — в какой ни войду, не мой, сидят чужие. Хочу выйти — выхода нет. Поднимаюсь, спускаюсь несколько раз (причем школа соединяется во сне с Музеем изящных искусств) и наконец выхожу во двор из каких-то непонятных дверей. С большим облегчением просыпаюсь. Все-таки выбралась из путаницы ходов на свет Божий.
Мы не живем в замкнутом пространстве, мы читаем не только «Пионерскую правду» (ее выписываем на дом), но и взрослые газеты, слушаем передачи, частенько доходят до нас разного рода слухи.
Среди всего многообразия событий во весь рост встает Испания — наша любовь. Несчастная страна борется с фашизмом генерала Франко и Муссолини, итальянского дуче. Кто не знает испанских детей и Долорес Ибаррури, несгибаемую Долорес? Мы собираем деньги для этих несчастных детей, которых готова воспитать и вырастить наша родина. Ах, если бы тогда знали, что через много-много лет, когда в Испании будут король Хуан Карлос Бурбон и королева София (Франко передаст власть королевской семье), выросшие, взрослые, солидные люди, бывшие испанские дети, бросятся назад в родную Испанию на законных основаниях и найдут наконец свой настоящий дом, а на испанской земле воздвигнут памятник — величественный крест в память погибших с обеих враждебных сторон, знак примирения, покаяния и прощения мертвых и живых! Но предвидеть будущее не дано. Поэтому мы, юные души, в экстазе поем гимн республиканцев «Красное знамя» — Bandera roja(у меня, конечно, есть ноты этого гимна) в память генерала Рафаэля Риего, восставшего против королевского деспотизма и погибшего за идею республики [95] . Все, от мала до велика, расхватывают шапочки-испанки, алые с белыми кисточками, даже моя маленькая сестренка с гордостью носит именно такую и читает стихи о том, как республиканец-летчик сбил «Черный Капрони» фашиста-итальянца.
95
Рафаэль Риего (1785–1823) успешно сражался с воинскими частями Наполеона, борясь за освобождение Испании. Его республиканские идеи подняли народ на борьбу с королевской властью, восстановленной после падения Наполеона. В 1823 году французские монархисты выдали генерала Риего королю Фердинанду VII, и он был предан казни. Героя даже не расстреляли, позорно повесили.
Мы ликуем, когда слышим о победах «наших» республиканцев. Знаем, где сегодня дерутся части полковников Листера и Модесто или генерала Миаха. Мы восхищаемся подвигами добровольцев со всей Европы (есть сведения, что и наши военные тоже в Испании) — они защищают республику. Плачем, узнав о гибели поэта Федерико Гарсия Лорки. Следим за каждым шагом в боях за Мадрид — вот Карабанчель Альто, а там Карабанчель Бахо, шаг за шагом приходится отступать ко всеобщему горю. Да, испанская эпопея почти заслоняет от нас развертывающуюся у нас в стране многоактную драму.
Начинается как будто достаточно безобидно, с исправления партией и правительством разных отклонений от прямого пути социалистической культуры, ну, хотя бы с того, что я помню, — с искусства. Борются с формализмом в живописи, взялись за формализм в музыке.
Оказывается, наши композиторы сочинять не умеют, иначе не сняли бы оперу известного Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» («Катерина Измайлова») — либретто по знакомой и мне повести Лескова. Опера еще в 1932 году написана. У нас дома есть красивое с фотографиями исполнителей либретто, целый альбом. Папа его как-то принес. Мы-то все пели песни Шостаковича из фильма «Встречный» и какие-то тоже его «Златые горы». И еще, говорят, у него был «производственный» балет под названием «Болт». Я все интересовалась: как там винтики и шпунтики разные танцевали, и кордебалет, и ансамбль? А прима-балерина была? Очень любопытно. И балет «Светлый ручей» есть в 1935 году. Это, наверное, «хозяйственный», из колхозной жизни? Толком ничего не могу добиться, а тут вдруг сама читаю в газете большую статью «Сумбур вместо музыки» [96] : прорабатывают — так это называется — и указывают ему правильный путь.
96
Правда. 28 января 1936. Статья без подписи.
Жаль, что в современной шеститомной «Музыкальной энциклопедии» [97] , я уж не говорю о БСЭ или словарях музыкальных, ничего не говорят об этих печальных событиях биографии знаменитого композитора. Как будто никогда никто его не мучил, никогда он не страдал, и весь путь его — путь триумфатора. А откуда же трагичность музыки Дмитрия Дмитриевича? Стоит только посмотреть в его глаза. Видно же, что человек — жертва. Разве может жить без страданий человек в стране социализма, да еще человек творческий? Хорошо, что еще в лагерь не отправили, как других — например, философов. Но там в книгах идеи, слова сразу в глаза бросаются и совращают читателя. А музыка — тонкая материя, пойди растолкуй, да пойми. Можно и так, и этак. Но наши руководители — мудрые. В музыке понимает Андрей Андреевич Жданов (да он и в истории, и в литературе, в стихах и в прозе — удивительный критик). Все-таки родился в семье инспектора народных училищ (совсем как Ленин), окончил реальное (редкость среди наших членов правительства), сам, говорят, играет на фортепьяно и любит классическую музыку. Уж куда бедному Шостаковичу с ним тягаться! Один сумбур.
97
Том VI (М., 1982), статья «Шостакович»; Музыкальный энциклопедический словарь (М., 1990), в обоих изданиях автор статей М. Д. Сабинина. Любопытно, что в БСЭ 1933 года говорится, что в 1928–1929 годах у Шостаковича «углубление сознательной тематики и реалистического воспроизведения действительности», а во втором издании БСЭ (том 48) указаны в 1927–1931 годы «черты абстрактного рационализма конструктивистского типа и натурализма». Злосчастные «Катерина Измайлова» и «Светлый ручей» — только «противоречия сложного творческого пути» композитора. В третьем издании БСЭ эта опера — «творческая зрелость композитора» (Л. В. Данилевич). Ни слова о позорной клевете. И только в 2004 году (четвертое издание, том «Россия») сказано об «уничтожающей критике 1936 года оперы и балета Шостаковича».