Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта
Шрифт:
Напрасно, пламенный поэт,
Свой чудный кубок мне подносишь —
И выпить на здоровье просишь:
Не пью, любезный мой сосед!
и которая без пояснения остается каким-то темным намеком. Всего любопытнее, что когда несколько лет спустя Катенин спрашивал у него, почему не приложил он к «Старой были» и послания, то в ответах Пушкина ясно увидел, что намеки на собратию были истинными причинами исключения этой пьесы. Так вообще был осторожен Пушкин в спокойном состоянии духа!
35
«Сплетни, комедия в трех действиях в стихах» Павла Катенина, подражание Грессетовой комедии «Le Mechant» (С.-Пб., 1821) представлена была в Петербурге 31 декабря 1820 г. Клеон Грессета переродился у П. А. Катенина в Зельского, но мы никак не могли угадать в тирадах последнего какого-либо намека на Пушкина. Следует сказать, между прочим, что выходки Зельского против современных странностей и обычаев были предтечами, а может быть, и родоначальниками сатирических вспышек Чацкого… Кто знает связь идей, которая существует в известные эпохи между писателями, тот поймет наше предположение. Мы имели, например, в руках неизданную рукописную комедию в прозе «Студент», соч. Катенина и Грибоедова. Действие в ней очень просто. Взбалмошный и упрямый Звонов хочет выдать воспитанницу свою за студента, который говорит не иначе как тирадами из модных писателей. Дело кончается женитьбой молодого, умного человека на воспитаннице. Комедия осталась под спудом, но мысль ее одинакова с «Новым Стерном» князя Шаховского. Все это было только косвенным ответом «арзамасцам».
36
Падать,
37
Здесь не место для этого (лат.).
38
Настоящий стих Горация в его оде к Постуму (книга 2, ода XIV) таков:Heu heu fugaces, Postume, Postume,
Labuntur anni.
(Увы, Постум, утекают бегущие годы.)
39
В альманахе «Русская Талия», изд. г-на Булгарина (1825), где было помещено несколько явлений 3-го действия «Андромахи» г-на Катенина.
40
В том же альманахе г-на Булгарина было напечатано несколько сцен из трагедии «Венцеслав», соч. Ротру, переделанной А. А. Жандром.
41
Прощай, поэт, до свиданья, но когда? (ит.).
42
«Невский альманах» г-на Аладьина, в судьбе которого П. А. Катенин принимал участие.
43
«Эдинбургское обозрение» (англ.).
44
Гвардейскому офицеру Дм. Петр. Зыкову, умершему 30 лет от роду, как поясняет П. А. Катенин.
Вот как описывает он молодого автора. «Сочинителя статьи открыл я несколько недель спустя в Дм. Петр. Зыкове. Этот умный молодой человек, страстный к учению, несмотря на военного ремесла заботы, успел ознакомиться почти со всеми древними и новыми европейскими языками, известными по изящным произведениям. Он был не только скромен, но даже стыдлив и, не доверяя еще себе, таил свои занятия от всех. Ранняя смерть на 30 году не позволила ему сотворить имя свое общеизвестным и уничтожила надежды его приятелей». Любопытно, однако ж, что Пушкин приписал «Вопросы» Катенину и при первом свидании с ним в театре сказал: «Критика твоя немножко колется, но так умна и мила, что за нее не только нельзя сердиться, но даже…» П[авел] А[лександрович] перебил его, отказываясь от незаслуженной чести, и даже устроил очную ставку с первым распускателем ложного слуха, но, кажется, это не помогло. Пушкин притворился, что верит отречению, но через год писал опять из Кишинева к брату своему, остававшемуся тогда в Петербурге: «Что делает Катенин? Он ли задавал Воейкову вопросы в «Сыне отечества» прошлого года? Кто на ны?»
45
И потом над этим смеются, и это всем доставляет удовольствие (фр.).
46
Эпиграмма эта, вместе с другой, тогда же была напечатана в «Сыне отечества», 1820, № XXXVIII. Кстати о журнальных толках. Прилагаем еще первые строки рецензии на поэму, какие находим в журнале «Невский зритель» 1820 г. (часть третья, июль). Они особенно замечательны тем, что составляют отголосок мнения даже друзей Пушкина. (Известно, что в числе редакторов журнала были многие короткие приятели поэта): «Чрезвычайная легкость и плавность стихов, отменная версификация составляли бы существенное достоинство сего произведения, если бы пиитические красоты, в нем заключающиеся, не были перемешаны с низкими сравнениями, безобразным волшебством, сладострастными картинами и такими выражениями, которые оскорбляют хороший вкус».
Глава V
47
Выписываем здесь из журнала «Русский вестник» (1841, № 1) любопытную статью доктора Рудыковского, встретившего Пушкина в Екатеринославле.«Встреча с Пушкиным.
(Из записок медика)
Оставив Киев 19 мая 1820 года, я, в качестве доктора, отправился с генералом Р[аевским] на Кавказ. С ним ехали две дочери и два сына, один – полковник гвардии, другой – капитан. Едва я, по приезде в Екатеринославль, расположился после дурной дороги на отдых, ко мне, запыхавшись, вбегает младший сын генерала: «Доктор! Я нашел здесь моего друга; он болен, ему нужна скорая помощь – поспешите со мною!»
Нечего делать – пошли. Приходим в гадкую избенку, и там, на дощатом диване, сидит молодой человек – небритый, бледный и худой.
– Вы нездоровы? – спросил я незнакомца.
– Да, доктор, немножко пошалил, купался: кажется, простудился.
Осмотревши тщательно больного, я нашел, что у него была лихорадка.
На столе пред ним лежала бумага.
– Чем вы тут занимаетесь?
– Пишу стихи.
«Нашел, – думал я, – и время, и место». Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь теплого, я оставил его до другого дня.
Мы остановились в доме губернатора К[арагеорги]. Поутру гляжу – больной уж у нас: говорит, что он едет на Кавказ вместе с нами. За обедом наш гость весел и без умолку говорит с младшим Р[аевским] по-французски.
После обеда у него озноб, жар и все признаки пароксизма.
Пишу рецепт.
– Доктор, дайте что-нибудь получше, – дряни в рот не возьму.
Что будешь делать? Прописал слабую микстуру. На рецепте нужно написать кому. Спрашиваю: «Пушкин». Фамилия незнакомая, по крайней мере, мне. Лечу как самого простого смертного и на другой день закатил ему хины. Пушкин морщится. Мы поехали далее. На Дону мы обедали у атамана Денисова. Пушкин меня не послушался: покушал бланманже и снова заболел.
– Доктор, помогите!
– Пушкин, слушайтесь!
– Буду, буду!
Опять микстура, опять пароксизмы и гримасы.
– Не ходите, не ездите без шинели.
– Жарко, мочи нет.
– Лучше жарко, чем лихорадка.
– Нет, лучше уж лихорадка.
Опять сильные пароксизмы.
– Доктор, я болен.
– Потому что упрямы. Слушайтесь!
– Буду, буду!
И Пушкин выздоровел. В Горячеводск мы приехали все здоровы и веселы. По прибытии генерала в город тамошний комендант к нему явился и вскоре прислал книгу, в которую вписывались имена посетителей вод. Все читали, любопытствовали. После нужно было книгу возвратить и вместе с тем послать список свиты генерала. За исполнение этого взялся Пушкин. Я видел, как он, сидя на куче бревен на дворе, с хохотом что-то писал, но ничего и не подозревал. Книгу и список отослали к коменданту.
На другой день, во всей форме, отправляюсь к доктору Ц…, который был при минеральных водах.
– Вы лейб-медик? приехали с генералом [Раевским]?
– Последнее справедливо, но я не лейб-медик.
– Как не лейб-медик? Вы так записаны в книге коменданта; бегите к нему, из этого могут выйти дурные последствия.
Бегу к коменданту, спрашиваю книгу, смотрю: там в свите генерала вписаны – две его дочери, два сына, лейб-медик Рудыковский и недоросль Пушкин.
Насилу убедил я коменданта все это исправить, доказывая, что я не лейб-медик и что Пушкин не недоросль, а титулярный советник, выпущенный с этим чином из Царскосельского лицея. Генерал порядочно пожурил Пушкина за эту шутку. Пушкин немного на меня подулся, а вскоре мы расстались. Возвратясь в Киев, я прочитал «Руслана и Людмилу» и охотно простил Пушкину его шалость».
Рудыковский.
48
Эпилог «Руслана» вместе с добавлениями к шестой его песни напечатаны в «Сын отечества» 1820 года, № XXXVIII. Первый после имени Пушкина имел еще пометку: «26 июня 1820. Кавказ».
49
В тетради, с которой печатались «Стихотворения» 1826 года и о которой мы уже говорили, пьеса названа была просто «Черное море». Пушкин зачеркнул заглавие и написал вместо него «Подражание Байрону».
50
Путешествие по Тавриде в 1820 г., соч. Муравьева-Апостола. 1823 г., С.-Пб.
51
Иван Матвеевич Муравьев.
52
Старое название Гурзуфа. – Прим. ред.
53
Нищего (ит.).
54
Материалы наши для биографии Пушкина были уже окончательно составлены, когда мы получили это письмо Пушкина вполне. Из него оказывается, что оно писано было к Льву Сергеевичу Пушкину из Кишинева, от 24 сентября 1820 года. Так как вместе с тем оно содержит автобиографическое подтверждение всего сказанного нами о пребывании поэта на Кавказе и в Крыму, то и прилагаем его целиком:
«Милый
Прости, мой друг, обнимаю тебя. Уведомь меня об наших; все ли они еще в деревне. Мне деньги нужны, нужны! Прости. Обними же за меня К[юхельбекера] и Дельвига. Видишь ли ты иногда молодого Молчанова? Пиши же мне обо всей братии».
Элегия, написанная Пушкиным на корабле, есть, по всем вероятиям, стихотворение «Погасло дневное светило…», о котором уже упоминали.
55
«Руслан и Людмила» тоже не принесли автору почти ничего, но второе издание двух первых поэм его уже куплено Смирдиным за 7 тысяч рублей ассигнациями. Кстати будет сообщить здесь анекдот о Н. И. Гнедиче, который был одним из первых и самых жарких поклонников зарождающейся славы Пушкина. По прочтении стихов «Бахчисарайского фонтана»
Твои пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи
будущий переводчик «Илиады», один глаз которого, как известно, был поражен давней болезнию, говорил шутя, что готов за них отдать и последнее свое око.
56
См. Вольтера: «Histoire des voyages de Scarmentado». («История путешествий Скарментадо» ( фр. )).
57
Спешим сказать, что со всеми этими стихотворениями не имеет ничего общего одно стихотворение Пушкина, где тоже говорится о юге Европы, об Италии, и всем ее чудесам противопоставляется вдохновенный образ женщины, любующейся ими. Стихотворение это, начинающееся стихами «Кто знает край, где небо блещет…», написано в 1827 году, а сделалось известно только в 1838-м, уже после смерти автора. В рукописи оно носит двойной эпиграф, в следующем виде: сперва написано Пушкиным «Kennst du das Land…» «Vilh. Meist.» («Ты знаешь ли тот край…» «Вильгельм Мейстер» ( нем. )), вслед за тем прибавлено «По клюкву, по клюкву, По ягоду, по клюкву…» Эпиграф, кажется, объясняется известным в свое время анекдотом: одна молодая русская путешественница после долгого пребывания за границей сказала, что по возвращении на родину весьма обрадовалась клюкве. Пушкин намеревался выразить в стихотворении каприз красавицы, но отделал только поэтическую часть пьесы, соответствующую эпиграфу из «В[ильгельма] Мейстера», и не приступил даже ко второй ее половине… Пародия, мы увидим, не была в его таланте и часто принимала у него серьезные, вдохновенные звуки, ей несвойственные.
58
Продолжение этой выдержки из письма от 3 декабря 1825 г. тоже прилагаем здесь: «Кстати: кто писал о горцах в «Пчеле»? Какая поэзия! Я[кубович] ли герой моего воображения? Когда я вру с женщинами, я их уверяю, что я с ним был на Кавказе, простреливал Грибоедова, хоронил Шереметьева. В нем много, в самом деле, романтизма. Жаль, что я с ним не встретился в Кабарде – поэма моя была бы еще лучше. Важная вещь! Я написал трагедию и ею очень доволен, но страшно в свет выдать: робкий вкус наш не стерпит истинного романтизма. Под романтизмом у нас разумеют Ламартина. Сколько я ни читал о романтизме – все не то». Последние слова Пушкина мы объясняем далее в наших материалах.
59
Так, брат поэта рассказывает в своей записке, что однажды, оскорбясь замечанием одной женщины, он потребовал отчета у мужа ее и на нем выместил обиду. Много и других анекдотов от этой эпохи можно было бы собрать. Раз, заметив привычку одной дамы сбрасывать с ног башмаки за столом, он осторожно похитил их и привел в большое замешательство красивую владелицу их, которая выпуталась из дела однако ж с великим присутствием духа, и проч., и проч.
60
Может быть, на это письмо Пушкин отвечал стихами, первый оригинал которых, весьма несовершенный, разумеется, остался в его бумагах: