Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта
Шрифт:
Что белеется у рощи – у зеленыя?
Снег ли то, или белые лебеди?
Кабы снег, он скоро растаял бы;
Кабы лебеди были, улетели бы прочь.
Не снег то, не белые лебеди,
А белеется шатер Ассан-Аги,
Где он лежит тяжко раненный.
Его мать и сестра посещали там;
Молода жена прийти постыдилася.
Когда легче ему стало от тяжких ран,
Он послал сказать молодой жене:
Не жди меня больше в дому моем,
Ни в дому, ни во всем роду-племени!
Вняла жена таковы слова и проч.
240
По обыкновению Пушкина, стихам этим еще предшествовал начальный опыт, который тоже выписываем здесь:
Над Петербургом
Осенний ветер тучи гнал;
Нева в теченьи возмущенном,
Шумя, неслась. Угрюмый вал,
Как бы проситель беспокойный,
Плескал в гранит ограды стройной
Ее широких берегов. Среди бегущих облаков
Вечерних звезд не видно было.
Огонь светился в фонарях;
На улицах взвивался прах,
И буйный вихорь выл уныло,
Клубя капоты дев ночных
И заглушая часовых.
Порой той поздней и печальной
В том доме, где стоял и я,
Неся огарок свечи сальной,
В конурку 5-го жилья
Вошел один чиновник бедный,
Задумчивый, худой и бледный;
Вздохнув, свой осмотрел чулан,
Постелю, пыльный чемодан,
И стол, бумагами покрытый,
И шкап со всем его добром;
Нашел в порядке все – потом,
Дымком своей сигарки сытый,
Разделся сам и лег в постель
Под заслуженную шинель.
241
Мы еще до сих пор ничего не сказали о драматической пьесе Пушкина «Сцены из рыцарских времен». По бумагам его видно, что это собственно не настоящее произведение, а только план произведения. Сверху рукописи написано: «План» и затем вместо того, чтоб изложить программу драмы в описании, Пушкин прямо начал сцены и, раз начав, дописал их. Так составились они, не получив последующего развития и представляя еще один остов произведения и сухость, свойственную плану вообще, хотя бы он был и в драматической форме.
242
До сих пор многие критики еще затрудняются определением намерений поэта при переложении в рассказ Шекспировой драмы «Measure for measure» («Мера за меру»). Рассказ «Анджело» написан Пушкиным тоже в 1833 году. Только одним обстоятельством и поясняется мысль Пушкина – именно последним направлением его. Эпический рассказ сделался столь важен и так завладел всей творческой способностью его, что, может быть, хотел он видеть, как одна из самых живых драм нового искусства отразится в повествовании. Сознаемся, что предположение это имеет для нас уже очевидность, не подлежащую сомнению.
243
Село, где проживало его семейство.
244
Все это черты добродушия, которые иногда идут рядом с обыкновенной его решимостью и пылким характером, а иногда рядом с самым простосердечным выражением благородного характера, ясной и любящей души. Мы имеем еще три письма 1834 года к Нащокину, в которых качества эти обнаруживаются с особенной силой.
Первое письмо : «Vous etes eminemment un homme de passion («Ты, по преимуществу, человек страстный» – фр. ) – и в страстном состоянии духа ты в состоянии сделать то, о чем и не осмелился бы подумать в трезвом виде… как некогда переплыл ты реку, не умея плавать. Нынешнее дело на то же похоже… Теперь скажу тебе о своем путешествии. Я совершил его благополучно. При выезде моем из Москвы Гаврила мой так был пьян и так меня взбесил, что я велел ему слезть с козел и оставил его на большой дороге в слезах и в истерике; но это все на меня не подействовало; я подумал о тебе. Вели-ка своему Гавриле… слезть с козел – полно ему воевать. Дома нашел я все в порядке… Денежные мои обстоятельства без меня запутались, но я их думаю распутать. 24 ноября 1834».
Второе письмо : «Все лето рыскал я по России и нигде тебя не заставал; из Тулы выгнан ты был пожарами, в Москве не застал я тебя неделю, в Торжке никто не мог о тебе дать известие. Рад я твоему письму, по которому вижу, что твое добродушие, удивительная и умная терпеливая снисходительность не изменились ни от хлопот новой для тебя жизни, ни от виновности дружбы перед тобою. Когда бы нам с тобою увидеться? Много бы я тебе наговорил, много скопилось для меня в этот год такого, о чем не худо бы потолковать у тебя на диване, с трубкой в зубах… Пиши мне, если можешь, почаще: на Двор[цовой] набережной в доме Валашева у Прачеч[ного] моста (где жил Вяз[емский]. С любопытством взглянул бы я на твою семейственную и деревенскую жизнь. Я знал тебя всегда под бурею и в качке. Какое действие имеет на тебя спокойствие? Видел ли ты лошадей, выгруженных на С-П[етербургской] бирже? Они шатаются и не могут ходить. Не то ли и с тобою?..».
Третье письмо : «Ты не можешь вообразить, милый друг, как обрадовался я твоему письму. Во-первых, получаю от тебя тетрадку: доказательство, что у тебя и лишнее время, и лишняя бумага, и спокойствие, и охота со мною болтать… Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному, какова твоя, мой друг, какова и моя, как тебе известно…»
245
Госпожи де Сталь (фр.).
246
Госпожу де Ментенон, госпожу Ролан (фр.).
247
Гоголь если и принялся за историю русской критики, то вскоре покинул ее. Из критического его труда осталась только статья о движении журнальной литературы в 1834–1835 годах, написанная им для первого № «Современника» 1836 года, где она и помещена.
248
На днях будет представлена на здешнем театре его комедия «Ревизор» – Прим. Пушкина.
249
В общем, в целом, всего (фр.).
250
Пушкин объяснил это сам в третьем томе «Современника», уведомляя, что обещание разобрать все книги, помеченные в реестре новых книг звездочкой, дано было не им и не может быть исполнено: «Обстоятельства, – говорит он, – не позволили издателю лично заняться напечатанием первых двух нумеров своего журнала; вкрались некоторые ошибки, и одна довольно важная, происшедшая от недоразумения: публике дано обещание, которое издатель ни в каком случае не может и не намерен исполнить, – сказано было в примечании в статье «Новые книги», что книги, означенные звездочкой, будут со временем разобраны. В списке вновь вышедшим книгам звездочкою означены были у издателя те, которые показывались ему замечательными или которые намерен он был прочитать; но он не предполагал отдавать о всех их отчет публике: многие не входят в область литературы, о других потребны сведения, которых он не приобрел».
251
Между прочим, вслед за реестром новых книг было еще в третьем томе «Современника» объявление о новом романе: «Недавно одна рукопись под заглавием «Село Михайловское» ходила в обществе по рукам и произвела большое впечатление. Это роман, сочиненный дамою. Говорят, в нем много оригинальности, много чувства, много живых и сильных изображений. С нетерпением ожидаем его появления». Кому мог принадлежать этот роман, носивший имя села Пушкиных, нам неизвестно. В бумагах поэта, по крайней мере, не осталось никаких признаков существования его. Его нет в русской литературе. Несмотря на расспросы наши, мы не могли даже узнать намерения, понудившего Пушкина к такому объявлению или к допущению такого объявления.
252
Заметки были изложены в письме за подписью: «А. Б. Тверь. 23 апреля 1836».
253
Один из лицейских товарищей Пушкина передал нам трогательный анекдот. Известно, что воспитанники лицея всегда собирались 19 октября – день основания Лицея – к одному из товарищей, читали стихи, беседовали о прошлом и записывали слова и речи присутствующих, обозначая последних школьными именами и указывая, где находились те из них, кого не было налицо. Пушкин писал к этому дню все свои пьесы, известные под заглавиями «19 октября». По обыкновению, и к 1836 году он приготовлял лирическую песнь, но не успел ее докончить. В день праздника он извинился перед товарищами, что прочтет им песню, не вполне доделанную, развернул лист бумаги, помолчал немного и только что начал, при всеобщей тишине, свою удивительную строфу: