Жизнь и творчество Р. Фраермана
Шрифт:
Весьма характерен в этом отношении, на мой взгляд, очерк «Минометчик Мальцев». Герой этого очерка осознает войну прежде всего как работу. Во время боя он ведет такой разговор:
— Это разве рана, — сказал он своему командиру, лейтенанту Тихонову, когда тот предложил ему уйти с поля боя. — Только чуть-чуть хряпнуло. А вы меня хотите, товарищ лейтенант, от работы отставить. Нет уж, дайте-ка мне поработать...
И далее Фраерман пишет:
«И надо правду сказать, славно «поработал» минометчик в эти дни. Каждая мина ложилась в цель. Одним только расчетом уничтожили целую роту противника. Разбили в прах вражеский танк и батарею. В землю вогнали три пулеметных гнезда.
— Ну, как работа, товарищ Мальцев? — спрашивает у него командир.
— Ничего, товарищ лейтенант, кидаем картошку, как
Именно работниками войны, ее отважными тружениками предстают и другие герои фронтовых очерков Фраермана. Таков военный хирург Николаев, старший сержант Беридзе, человек горячего сердца, артиллерист Степан Рыбка, санитар Бахарев, разведчик Пиксайкин, капитан Хуртин и майор Хотелев, равно как и другие герои фронта.
Война была неустанной, опасной и трудной работой не только для героев фронтовых очерков писателя, но и для него самого. Можно без преувеличения сказать, что он трудился самозабвенно. Его материалы, публиковавшиеся на страницах армейской газеты «Защитник Отечества», писались не по следам событий, а прямо в ходе событий. Он работал оперативно, упорно, неустанно. Интересно отметить, что Фраерман писал не только тогда, когда его зачислили в штат армейской газеты, но и до этого, будучи рядовым бойцом дивизии народного ополчения, часто проработав целый день саперной лопатой на рытье окопов или траншей. Писал он и потом, когда оказался в эвакогоспитале. Так, под очерком «Партизаны» помечено «эвакогоспиталь № 5023». Очутившись на госпитальной койке, писатель встретился с отважным партизаном и не упустил случая, чтобы написать о нем.
И потом, когда по болезни был уволен из армии, он не оставил военной темы. Великая Отечественная война характеризовалась массовым героизмом. Самые отважные проявляли буквально чудеса отваги, самопожертвования, воинского мастерства. ГлавПУР время от времени обращался к писателям с предложением написать об особо выдающихся героях. На долю Фраермана выпало встретиться со старшим сержантом Сергеем Ивановичем Шершавиным, удостоенным высшего отличия — звания Героя Советского Союза. О многих Героях Советского Союза писались очерки, в дни войны они, как говорится, сыграли свою роль, но в литературе не остались. Очерк о С. И. Шершавине перерос затем в чеканный и емкий, поражающий своей выразительностью рассказ «Подвиг в майскую ночь».
Писать о героическом подвиге невероятно трудно. Об одном лишь подвиге, как правило, избегают писать даже самые искусные авторы. Они обставляют описание героического поступка изображением многих сопутствующих обстоятельств, привлекая к этому все возможные в данном случае ассоциации. А кроме всего прочего, героический поступок, являясь концентрированным и высшим напряжением человеческой воли и силы, требует и от художника невероятного напряжения, умения найти самые сильные и яркие средства выражения. Словом, изобразить героическое деяние, и в особенности сам подвиг, в большинстве случаев сравнительно краткий во времени, дело невероятно трудное. Можно смело утверждать, что такая задача по силам далеко не всякому художнику.
И тем не менее Р. Фраерман взялся за решение именно такой сложной задачи. И приступил к ней с такой смелостью, как будто и не подозревал об ожидавших его трудностях. Если очерк «Подвиг» начат с воспоминаний детства, первых впечатлений бытия героя, то рассказ «Подвиг в майскую ночь» начат с основных событий. Известно, с какой ответственностью писатель относился к первой фразе, определяющей, по его признанию, «тон всей вещи, ее ритм». Он ей, первой фразе, придавал решающее значение, уподоблял камертону, который «выверяет ритмику всего произведения». Так вот, в очерке первой фразы нет, она заменена стихотворной цитатой. Разумеется, и цитата, да еще стихотворная, могла служить хорошим камертоном для всего последующего повествования. И все же редко цитата, в принципе все же чужеродное тело, органически вплетается в повествовательную ткань. Для газетного очерка цитата еще в какой-то мере и годилась, а для рассказа не подошла. Писатель решительно отказался от нее, как и от всего прежнего начала. Повествование Фраерман теперь начинает так: «Немцы стояли на правом берегу Донца. Мы держали оборону на левом».
Начало спокойное, ясное, точно определяющее место действия и расположение противоборствующих сил. И вместе с тем в этих двух начальных фразах мы можем уловить метрику последующего повествования, его ритм, даже его деловитость, продиктованную документальной основой. Трудно, пожалуй, по этим начальным фразам предположить, насколько тонким и поэтичным будет дальнейшее повествование. А ведь с каждой страницей рассказ несколько даже неожиданно все больше и больше наполняется поэтическим описанием пробудившейся весны, редкой красоты родной земли, очарования окружающей природы. Это тем более неожиданно, что предпосланное рассказу краткое введение как бы подготавливает читателя к сугубо протокольному воспроизведению описываемых событий.
В нем автор уведомляет: «Пусть читатель, которому доведется прочитать этот рассказ о подвиге старшего сержанта Сергея Ивановича Шершавина, не заподозрит автора в каком бы то ни было вымысле. Здесь все правда. Но рассказанные события столь необыкновенны, что автор не решился бы их выдавать за истинные, если бы сам не слышал из уст героя этого рассказа».
Как мы уже обратили внимание, рассказ начинается с краткой дислокации противоборствующих сил. Внимание, таким образом, с первой строки приковывается к главным событиям. Правда, прежде чем начнет действовать герой, мы получим возможность взглянуть на него как бы со стороны, познакомиться с ним, оглядеть его. Писатель подчеркивает, что во внешности сапера нет ничего необычного, «ничто как будто не предвещало героя в этом простом рабочем человеке, всегда очень опрятном в одежде, с худощавым смуглым лицом и зоркими, близко поставленными друг к другу глазами». О глазах будет еще сказано, что «они темного цвета, узкие, но с блестящим, внимательным взглядом и смотрели всегда прямо перед собой».
Все это отмечено, впрочем, как бы вскользь, основное наше внимание, как и в очерке, будет привлечено к рукам героя. Они описаны в рассказе более сжато, но и более выразительно, нежели в очерке, тут с большей тщательностью отбираются слова и отдельные черточки, характеризующие эти действительно «золотые руки». Но любопытно отметить, этого очеркового упоминания о «золотых руках» мы в рассказе не встретим. В рассказе руки — это часть портретной характеристики героя.
«Но больше, пожалуй, чем глаза, обращали на себя внимание руки старшего сержанта.
Широкие и очень твердые в ладонях от вечной солдатской лопаты, но с гибкими пальцами инструментальщика и токаря, привыкшими держать и крупные и мелкие детали, — это были настоящие руки сапера, верные в движениях и ловкие во всяком труде».
В рассказе дальнейшее развитие получит мысль о том, что труд является основой подвига. Мысль эта, как мы знаем, является основной и в очерке «Подвиг», и в других фронтовых очерках Фраермана. Писатель подчеркивает, что Шершавин «не любил плохой работы», начиная «бесшумно трудиться над немецкими минами», он испытывает при этом «то чувство удовлетворения, какое испытывал он при всякой работе». Даже потом, после взрыва вражеской переправы, наткнувшись на минное поле врага, он обрадуется, начав действовать. «Забыв о своей усталости, слепоте и мучительных ожогах, он гордится своей работой...» И сама война опять воспринимается как работа. «В густом предрассветном воздухе носились светлые пули. Шла неторопливая ночная перестрелка — обычная на войне работа, которая в ту минуту была гораздо милее сердцу сапера, чем самая глубокая тишина».
Сохраняя основные мысли, высказанные в газетном очерке, писатель в рассказе стремится изобразить отмеченный чертами своеобразия героический характер, для которого подвиг и все, что затем последовало, является не чем-то мгновенным, внезапным, а естественным, предопределенным всем человеческим складом героя как личности.
Взрывая вражескую переправу, Шершавин сознательно идет на верную смерть. Сомнений в его гибели не было и у автоматчиков, которые должны были прикрыть его огнем. Вернувшись, они доложили о гибели сапера. И к награде его представили уже посмертно. Но герой чудом остался жив. Отброшенный взрывной волной, он оказался в реке. «И воды степной русской реки приняли его, качали, лечили его ожоги. Намокшая одежда охлаждала обожженную кожу, а волна потихоньку толкала его к отмели и вынесла наконец на берег».