Жизнь и творчество Р. Фраермана
Шрифт:
Была и другая причина, по которой советские люди не спускали глаз с Дальнего Востока. На дальневосточных рубежах в те годы было очень неспокойно. Пограничные стычки, диверсии, нагнетание напряженности, воинственные угрозы империалистов — все это призывало к бдительности, заставляло быть в постоянной мобилизационной готовности. Именно тогда на страницах нашей печати снова замелькали ленинские слова о том, что хотя Дальний Восток и далеко, но край-то это нашенский. И народ преисполнился решимости отстоять этот край, чего бы это ни стоило. Мы помним эти слова великого Ленина и сегодня, их всегда будут помнить советские люди, и свое, кровное, родное они будут защищать всеми силами и средствами.
Одним из самых ощутимых результатов действительно творческой командировки на Дальний Восток явилась совсем небольшая, едва превышающая три авторских
Начиная с самого заглавия, повесть «Шпион» приобретает остроприключенческий характер. В этом жанре Р. Фраерман больше ничего не написал. Но какое мастерское владение продемонстрировал он в весьма скромном по размеру произведении. Само место действия продумано и строго выдержано в духе этого завлекательного жанра. Глухая тайга и океан, дальняя пограничная застава, колония прокаженных, рыбацкая бухта, все это расположено компактно, позволяет концентрировать описываемые события на сравнительно небольшом пространстве. Подбор персонажей в повести продуман с драматургическим лаконизмом. В «Шпионе» действуют пионеры, из них особо выделены двое — двенадцатилетний корейский мальчик Ти-Суеви и русская девочка Натка, пограничники, из которых читатель знакомится достаточно близко только с начальником заставы и рядовым Сизовым, влюбленный в тайгу лесовод, прокаженный, изуродованный страшной болезнью старик, стоящий у ворот колонии, которую местные жители называют домом ленивой смерти, страшная старуха Лихибон и, наконец, японский шпион майор Исикава Санджи Маленький. Описанные в повести события разворачиваются напряженно и сжато всего на протяжении двух-трех суток. На этом отрезке времени писателю удалось познакомить нас с напряженной жизнью пограничной заставы, мирным трудом дальневосточных рыбаков, с далекой таежной школой, бегло нарисовать колонию прокаженных, рассказать о заражении и гибели леса, убийстве замечательного человека-лесовода, о задержании и разоблачении матерого и ловко замаскировавшегося шпиона.
Уже по одному этому можно судить о том, с каким лаконизмом написана повесть. И хотя события в ней развернуты поистине с драматическим напряжением, и стрельба, и злодейское ночное убийство, и время от времени появляются страшные прокаженные, но и при всем этом повесть не утратила столь характерного для Р. Фраермана светлого и мягкого лирического звучания. Она вся пронизана светом, добром, сердечной теплотой и оставляет в душе читателя радостное чувство, укрепляет в нем веру в торжество справедливых и подлинно человеческих начал. А сверх всего этого она пронизана еще сильным патриотическим чувством, стремлением отдать все для любимой Родины. Вот Натка и Ти-Суеви, копаясь в яме, обнаруживают сверкающий камень.
«— Быть может, это золото? — сказала она.
— Может быть.
Ти-Суеви медленно закрыл глаза.
Он хотел представить себе эту яму полной золота, но не мог, так как никогда не видел его.
— Но если это золото, — задумчиво добавил Ти-Суеви, — то оно нужно нам самим, а не старухе Лихибон.
— Зачем нам золото? — спросила Натка.
— Мы сделали бы много самолетов и танков для Красной Армии, и сам Ворошилов сказал бы нам: «Ирбо, Ти-Суеви и Натка, — спасибо!» Сказал бы, как ты думаешь?
— Сказал бы, — горячо подтвердила Натка.
А Ти-Суеви продолжал мечтать:
— Я срыл бы горы, размолол бы скалы в песок и в глину, сделал бы берег ровным.
— Зачем? — снова спросила Натка.
— Чтобы наши танки могли ходить повсюду».
Вот чувства, определяющие мироощущение юных героев, да и не одних только юных героев повести.
Произведение это написано в трудный и напряженный 1937 год. На дальневосточных рубежах нашей страны тогда складывалась особенно тревожная обстановка. И недаром внимание всего народа, и нашей литературы в частности, было привлечено к этому краю. «Правда» и другие центральные газеты посылали на Дальний Восток писателей. Они выступали не с одними только очерками и корреспонденциями, а и с повестями, романами. Так, в те годы над своим большим романом «Последний из Удэге» работал А. А. Фадеев, из-под пера П. А. Павленко вышла повесть «На востоке», С. Диковский печатал свои патриотические повести, нашедшие самый горячий прием в широких читательских кругах, большой популярностью пользовалась и книга Л. Рубинштейна «Тропа самураев». Очерки, рассказы и повесть «Шпион», привезенные Р. Фраерманом из поездки на Дальний Восток, были ощутимым вкладом в это важное дело, взволнованным и горячим откликом на жившую в людских сердцах потребность.
Есть основания предполагать, что поездка на Дальний Восток ускорила созревание замысла самой знаменитой книги Р. Фраермана — «Дикой собаки Динго...». Замысел этот вынашивался долго, а написалась она поразительно быстро. Сам автор с некоторым изумлением признавался в этом: «И удивительно, эту книгу я написал быстро и даже с легким сердцем, в Солотче, в декабрьские морозы, за один месяц. Работал по ночам, выходил ненадолго подышать свежим морозным воздухом, когда ослепительно чистый снег был залит фосфорическим светом полной луны.
В январе 1939 года я ее перепечатал и отнес в журнал «Красная новь» Фадееву, даже не думая о том, какова будет ее судьба. Она была принята хорошо и напечатана в седьмом июльском номере журнала».
Итак, повесть, адресованная прежде всего юным читателям, увидела свет на страницах взрослого толстого литературного журнала, получив самое горячее одобрение его редактора А. А. Фадеева, человека доброжелательного, но одновременно и взыскательного. «Красная новь» в предвоенные годы пользовалась репутацией лучшего литературно-художественного журнала, в котором с особенным вниманием относились к художественным достоинствам и общественной значимости публикуемых произведений. Так что сам факт публикации того или иного произведения на страницах этого журнала являлся своеобразной аттестацией его несомненных достоинств.
Повесть сразу же была горячо принята читателем, хотя в критике единодушия в ее оценке и не было. Наряду с положительными отзывами появились и отрицательные, высказанные довольно авторитетными критиками, оспаривавшими главным образом не художественные достоинства произведения, а его якобы нежизненную основу, обвинявшие автора в том, что в основу повести он положил нехарактерную для нашей действительности ситуацию. К примеру, один из авторов на страницах журнала «Литературный критик» так и писал: «...в повести Р. Фраермана много реакционных черт». Он усмотрел в ней ложную проблему. Он утверждал, «что «Повесть о первой любви»... ставит проблему «простой», «естественной» жизни, проблему «возврата к природе», взаимоотношения цивилизации и природы».
Но время, к счастью, со всей определенностью рассудило, кто был прав: читатели или вот такие критики, даже мнимые свои претензии облекавшие в форму окончательного приговора, который никакому обжалованию не подлежит.
Что же в повести о первой любви, в ее содержании могло вызывать расхождения во мнениях? Сейчас, спустя три с лишним десятилетия после ее выхода в свет, при самом придирчивом чтении невозможно найти в ней то, против чего стоило бы с достаточным основанием, а тем более со страстной непримиримостью возражать. Сам предмет — первая любовь, зарождение в отроческой душе первого чистого, поэтического и прекрасного чувства, казалось бы, не дискуссионен, тут вроде бы не о чем спорить. На эту тему и до Фраермана написано достаточно много произведений, об этом писали и после него и еще будут писать, потому что тема первой любви относится к числу вечных, всегда волновавших и постоянно волнующих сердца людей.