Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Я понял свою ошибку, и после этого всегда репетирую каждый доклад, даже каждую лекцию. Иногда говорят, что экспромт покоряет слушателей. Так вот: самый лучший экспромт — это отрепетированный экспромт!
Теперь надо было доложить работу в головном институте по землеройным машинам — проклятом ВНИИСтройдормаше, которому ничего нового не нужно.
Мы с помощью молодых специалистов этого института — Малиновского, Гайцгори и Солнцевой, провели модное тогда математическое моделирование процесса копания грунта моим скрепером на аналоговых машинах. Моделирование показало полное подобие испытаниям, т. е. бесспорные преимущества новой машины. Я шел на доклад совершенно спокойным.
Но не тут-то было — я плохо знал институт, который Вайнштейн откровенно называл дерьмом. И вот после моего доклада об испытаниях, доклада Малиновского о результатах моделирования, выступил начальник отдела землеройных машин Андрей Яркин и осторожно, но непреклонно дал понять, что моя машина нашей советской промышленности не нужна. Испытаний недостаточно, математическое моделирование — как дышло, куда поворотишь, туда и вышло, да и кто сказал, что работать, как сейчас — с толкачом — это плохо? Пока скрепер ходит вхолостую, бульдозер-толкач подчистит грунт вокруг, подготовит забой.
— И вообще, не надо быть наивными детьми, если бы использование маховиков на скреперах имело хоть малейшие перспективы, такие машины давно были бы в США! — завершил выступление Яркин.
Чтож, таких машин действительно не было и, до сих пор нет в США. Но в США полно скреперов с двумя двигателями — на тягаче, как у нас, и сзади на скрепере, там, где у нас стоял маховик. США — богатая страна, она может позволить себе дополнительный двигатель в сотни киловатт. А маховик — в десятки раз дешевле, не расходует топлива, правда менее универсален. Но в то время новое запатентованное техническое решение (изобретение все-таки признали!) было бы полезным. Время энергосберегающих технологий еще впереди, и «банку энергии» — маховику здесь будет принадлежать одна из первых ролей!
Но докладом во ВНИИСтройдормаше Яркин буквально огорошил нас, представителей ЦНИИСа. Мы-то, согласовывая доклад, получили «добро» от того же Яркина. К чему было это предательство, мы не понимали.
Но тут, не выдержав, на трибуну выскочил Борис Вайнштейн. Яркин пытался, было, не давать ему слова, Вайнштейн же послал его подальше. Вайнштейн сказал, что он вначале не понял принципа действия новой машины, но теперь видит ее бесспорные преимущества. А выступление Яркина вызвано «окриком» руководства, полученным в последний момент. ВНИИСтройдормашу не нужны новые машины, институт не хочет новых разработок, ему и так хорошо.
Я советую не связываться с нашим институтом, который погубит любое новшество. Разрабатывайте ее сами и внедряйте у себя в Министерстве! — так закончил выступление Вайнштейн. Мы ушли из ВНИИСтройдормаша «не солоно хлебавши».
Но с Яркиным вышел курьез. Мы с ним должны были защищать кандидатские диссертации практически одновременно. У Яркина была очень слабая работа, и Федоров решил дать ему резко отрицательный отзыв. Об этом он сообщил мне. А потом, засмеявшись, сказал:
Поговорите с этим конъюктурщиком и скажите, что его может спасти только блестящий отзыв на вашу работу. Тогда я как бы «не замечу» его работы и не буду давать отзыва вообще. Я и не обязан это делать!
Я позвонил Яркину и мы договорились о встрече. Я, не выбирая слов помягче, изложил ему суть дела. Назавтра же был готов именно блестящий отзыв Яркина на мою диссертацию, утвержденный руководством института.
— Вот лицемеры, — подумал я, — но отзыв взял.
Теперь нужно было думать об отзыве передовой организации, и такой мог быть завод, производящий скреперы. Один был далеко — в Челябинске, а другой ближе — в Белоруссии, в городе Могилеве — завод подъемно-транспортного оборудования им. Кирова. Игорь Недорезов созвонился с этим заводом и получил согласие Главного Конструктора на рассмотрение моей работы. Мне надо было ехать в Могилев.
Железнодорожный билет, как я уже говорил, у меня был бесплатный, я взял с собой том моей диссертации и поехал в Могилев. Предварительно созвонился с Главным Конструктором завода — Петром Идилевичем Ревзиным и договорился о встрече. Он обещал забронировать мне место в гостинице «Днепровская».
Я благополучно доехал до Могилева и уже узнавал на вокзале, как мне доехать до гостиницы, как вдруг меня тихо окликнули сзади: «Наум!» Я обернулся — мне в лицо улыбалась женщина лет сорока с золотыми зубами. Она пристально всматривалась в меня, а потом извинилась, сказав, что обозналась.
Одет я был несколько необычно, даже вызывающе. Пальто у меня было сине-зеленого цвета, сильно зауженное книзу и с большими «липами». Пуговицы, которые я выточил сам из латунного прутка, были крупными и вогнутыми, отчего они сияли, как фары. Кепочка из каракульчи и модные тогда мокасины довершали мой туалет.
Гостиница находилась в центре Могилева на улице Первомайской. Мне дали место в «люксе», но на двоих; один жилец уже ночевал в номере. Меня удивило чрезвычайно вежливое поведение персонала гостиницы, причем именно со мной. Бесцеремонно разбудив моего соседа, горничная показала мне мою постель и, пожелав счастливого пребывания, ушла.
Сосед мой оказался тоже москвичом, лет сорока, командированным на тот же завод, что и я. Он представился Мишей. Миша был каким-то неадекватным по поведению, нервным, что ли. Потом все прояснилось — он еще не выпил с утра.
День был воскресный, нам можно было расслабиться. Мы взяли в магазине много дешевого портвейна и оставили «про запас» в номере. А сами зашли в гостиничный ресторан. К нам за столик подсел хорошо одетый человек, лет тридцати, по его словам — тоже москвич. Сказал, что он за рулем — он показал на черную «Волгу» во дворе гостиницы, которая хорошо была видна из окна.
Подошла официантка, которая тут же широко открыла глаза на меня; меню взял новый знакомый, который оказался тоже Мишей. Миша «второй» заказал «царские» закуски и дорогую выпивку. Сказал, что за деньги мы можем не беспокоиться, они у него есть.
— Бизнесом занимаюсь! — улыбнулся Миша.
Бизнесом тогда называлась спекуляция. Сейчас это слово используют с положительным оттенком, но тогда «спекулянт» — это было приговором. Как впрочем, и «проститутка», особенно валютная. Сейчас это — уважаемые люди, пример для подражания, а тогда — страшные отбросы общества.