Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
На ночь нас определили в пустующий амбар под номером 628, где уже были нары. Дали по тоненькому байковому одеялу, матрасу, соответствующее белье и подушки. Амбар № 628 принадлежал Чендакскому зерносовхозу, и мы поступили в распоряжение отделения этого совхоза.
Все было бы ничего — я выздоровел, погода была хорошая, только из-за запасов зерна под полом в амбаре водились крысы с кролика величиной. Они были здесь хозяевами, мы — гостями. Крысы вынужденно мирились с нами, по-видимому, понимая, что если мы уйдем из амбара, придут местные, которые хуже. Но замахиваться, а тем более бить себя — не позволяли: по-звериному скалились и угрожающе пищали. Часто они ночевали в наших
«Притирка»
Рядом с амбаром была кухня в виде в виде вагончика, а также туалет, правда без дверей, но со входом, обращенным в поле. Дня через два-три после выздоровления, ко мне вернулись прежние сила и наглость. Я подобрал где то пилу-ножовку, заточил ее на круге с двух сторон кинжалом и сшил из кирзы чехол. Еще я сшил себе широкий пояс из сыромятной кожи, а потом надеялся изготовить и самодельную штангу. А пока прицепил к поясу чехол с импровизированным кинжалом.
Штангу я все-таки себе сделал из длинной стальной оси, с посаженными на нее катками от тракторной ходовой части, где катки эти катятся изнутри по гусеницам. Штангу я поставил посреди амбара и стал регулярно тренироваться.
Витька, спасший мне жизнь, как-то снисходительно отозвался о штанге, назвав ее «жестянкой». Я обиделся и предложил поспорить на две бутылки водки
— если она меньше 100 килограммов, выигрывает Витька, а больше — я. Тут же нашлись помощники, погрузили штангу на телегу и гурьбой отправились в магазин — взвешивать. Выиграл я — штанга оказалась весом 105 килограммов. Витька купил две бутылки водки (уборочная еще не началась и водка пока продавалась), которые тут же и выпили: первый стакан — я, второй — Витька, а остальное — выпили помощники.
Витька быстро захмелел, кричал, что зря дал мне дорогие лекарства, что лучше бы я подох, и тому подобное. А вскоре он сильно заболел (уже не помню, чем) и его отправили домой. Оставшиеся матрас, одеяло и подушку, я забрал себе, сказав, что Витька «завещал» это добро мне. Матрасы я положил друг на друга, а байковые одеяла сшил по периметру, набив между ними сухое сено. Как я оказался прав, что сделал это — грядущие холода я перенес сравнительно легко, по крайней мере, не спал в телогрейке и сапогах, как другие.
По праву сильнейшего я вел себя в группе по-хозяйски, но у меня обнаружился конкурент. Это был староста группы — Володя Прийменко, прошедший армию и знавший некоторые приемы самбо. Володя был худ, белоглаз, похож на Иудушку Головлева по рисункам Кукрыниксов, зол и достаточно силен. Мы с ним периодически цеплялись друг к другу, но пока по-мелочи. Володя был очень нудным парнем и все доносил нашему куратору — члену парткома факультета Тоточава. Последний был добрым и неплохим человеком, но как партиец должен был реагировать. А как мегрел (Тоточава — мегрельская фамилия), наверное, симпатизировал мне, если это вообще можно было сделать при моем поведении.
Причина моего раздора с Володей была одна — кухня. Не знаю медицинского обоснования этого явления, но после моего кишечного заболевания неизвестной мне этиологии, у меня проснулся бешеный аппетит. Я ел все, что попадет под руку — зерно молочно-восковой спелости, кашу, остающуюся в котле, не съеденные яйца, которых было так много, что и съесть их все оказалось невозможным. Иногда я по ночам вставал, будто в туалет, а сам шел на кухню, вскрывал дверь ножом и быстро поедал оставленные там припасы. Я вынужден был поедать быстро потому, что минут через десять Прийменко, убедившись, что меня нет в туалете, бежал на кухню и мешал мне утолять голод. Какое ему было дело до этого — не понимаю, нудный и вредный был он, и все тут!
А время от времени мы схватывались. Я старался захватить его в мои смертельные объятья, он же предпочитал удары. В конце концов, мы сваливались на землю и как два зверя катались, пытаясь укусить друг друга. Услышав мат и рычанье, ребята вставали и отдирали нас друг от друга.
Я знал, что Володька «обхаживал» нашу повариху Марту, он постоянно просиживал с ней на кухне. Ребятам это не очень нравилось. И когда Тоточава объявил, что надо назначить ответственного по кухне, то я и Прийменко одновременно выставили свои кандидатуры. Вопрос решался голосованием.
— Он же обожрет вас, вам это надо? — приводил свой довод Прийменко.
— А Прийменко будет на кухне трахаться с Мартой, это вам понравится? — приводил я свой довод.
— Пусть подерутся, и кто выиграет, тот и будет зав. кухней! — предложил Гога Тертерян.
Меня ребята не очень любили, но Володю за его доносительство и нудность, просто ненавидели. Наша драка была бы для них неплохим шоу.
Уговаривать нас не надо было. Мы вскочили на нары — а они были, как одна площадка 5х2 метра и покрыты матрасами — и сцепились. Мне удалось ухватить противника за шею согнутой правой рукой, которую я дополнительно сгибал левой. Прийменко, пользуясь тем, что руки у меня заняты, стал пальцами выдавливать мне глаза. Я пытался укусить его, бил его коленом в пах, но не помогало. Только когда он стал хрипеть от удушья, а у меня пошла кровь, как показалось, из глаз (на самом деле кровь пошла из носа), нас растащили, как двух питбулей.
Вопрос о зав. кухни оставался открытым, пока его не разрешил Тоточава.
У вас есть староста, пусть он будет и ответственным за кухню, и причем здесь Гулиа? — провозгласил Тоточава и ребята неохотно, но согласились. Я грозился поджечь кухню, но потом понял, что первым пострадаю от этого я сам. К тому же мы стали менять зерно у местных жителей на самогон, сало и другие съестные продукты.
Делалось это так. В то время хлеба убирали раздельным способом — сперва косили и укладывали в валки, а потом, когда зерно недели через две дозревало в валках, подборщиками подбирали и молотили это зерно. Этот метод, пригодный для высоких, крепких колосьев, например, на Кубани, плохо подходил для целины 1958 года.
Колосья были слабые, часто шли дожди, и подбирать жиденькие, прибитые к земле валки было очень трудно. Все комбайнеры понимали это, но было указание партийного руководства, то ли области, то ли Казахстана, то ли самого Хрущева — косить враздельную. Мы же с моим комбайнером Толиком на нашей самоходке, косили впрямую по диагонали поля — «напрямки» к какой-нибудь деревне. Там медленно ехали вдоль домов и громко предлагали: «Кому пшеницы?»
Покупатель находился тут же. Мы высыпали ему за забор наш бункер — 11 центнеров, а он давал за это четверть самогона, огромный кусок сала, засоленного мяса, маринованных огурцов и другой снеди. Так что, водкой и закуской мы были обеспечены! В свое слабое оправдание могу только, забегая вперед, сказать, что к середине августа пошли непрерывные дожди, когда подбирать валки было нельзя, а к концу месяца повалил снег, засыпав всю скошенную пшеницу толстым слоем. Только весной такой хлеб частично подбирали и отправляли на спиртзаводы. А мы косили «по уму» — напрямую, спасали зерно, отдавая его труженникам деревни, а спирт получали тут же, минуя спиртзаводы. И быстро и экономично!