Жизнь из грязных кусочков… Я создал себе сам!
Шрифт:
У Елизаветы появился смысл жизни и она, во что бы то не стало, решила выходить этого ребёнка, она упросила режимника, за эту индульгенцию ей пришлось провести с ним ночь, делились с ним последним куском пайки, делала «соски» – размоченный кусок хлеба заворачивала в марлю и совала ребёнку в рот, как могла подкармливала его до трёх лет и не давала его никому в обиду. Это продолжалось пока ребенку не исполнилось три года и однажды ребенок исчез. В спецчасти на расспросы девушки ей ответили, что ребёнка отправили в детдом. Всё…следы затерялись.
Тётя Шура, трясущими руками, никак не могла прикурить папиросу, раз за разом спички ломались и не зажигались. По её глазам и по трясущим рукам я понял, что ей очень трудно и неприятно вспоминать об этом прошедшем кошмаре.
– Бывало, что в лагере сидели целые семьи, хотя обвинение в контрреволюционной деятельности был предъявлено только одному члену семьи.
– Как же так, – ведь дети за отца не отвечают, не так ли сказал ваш товарищ Сталин?
– Пацан наивный, в то время в нашей стране за отца отвечали все, начиная от сына, дочери, мамки, дедки, бабки, тётки, даже дворовый Тузик держал ответ, да любой человек, имеющий хоть малейшее родственное отношение к арестованному, должен быть репрессирован. На каждую семью "врага народа" составляли формуляр со списком всех родственников до седьмого колена. – жён, детей, престарелых родителей, дядек и тёток, невзирая на преклонный возраст и даже тяжело больных. Жены арестовывались в первую очередь, если только она не оказывалась беременной, за ней следовали дети старше 14 лет. В лагерь прибывали и больные, и пожилые, и беременные, и женщины с грудными детьми – никаких исключений не должно было быть. Идеологическая мясорубка работала на всю катушку!
– Из-за вас и нам… член вашей морде, – проговорил я зло, известную в зонах поговорку, политическая статья – это очень страшно!
– Ещё в лагере меня долгое время донимал другой вопрос, почему сестра не была освобождена по Ворошиловской амнистии, которая была в марте 1953-го года, еще до рождения ребёнка? Со мной-то понятно – я политический узник, и, как мы не ожидали долгожданной свободы, её так и не последовало, но она осуждена была по бытовой статье и должна была освободиться. Это долго оставалось для меня загадкой.
В 1956 году сестра наконец вышла по амнистии и разыскала меня, были слёзы, разговоры до утра и мы, крепко обнявшись, дали клятву, что больше никогда мы не будем переступать закон, а мерзкое прошлое забудем, как дурной сон.
Сестра рассказала мне всё, что произошло с ней за это время, но старательно обходила стороной годы военного периода, а ведь последний срок она отхватила в Киеве в мае 1941 года, за месяц до начала войны и скорее всего заключённых не успели вывезти до сентября 1941 года, когда в Киев вошли немецко-фашистские войска. Немцы в начале войны выпускали всех заключённых из тюрем, в надежде, что кто-то согласится на них работать, но потом просто расстреливали всех прямо в камерах.
– Где сейчас ваша сестра, опять на зоне?
– Нет, с прошлой жизнью благодаря мне она завязала, а живёт здесь неподалёку и о том, что она воровская "жучка" никто не знает, она сменила документы и у неё другое имя. Так вот, только осенью 1955 года, когда вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов из лагеря начали освобождать лиц, сотрудничавших с оккупантами в военный период, мне сразу стало понятно почему моя сестра старательно скрывала своё прошлое в военный период – она работала на немцев, то есть была пособником, а за это после войны судили очень строго. Подавленная этим неприятным известием я несколько дней не решалась поговорить с сестрой, но однажды потеряв терпение, я с пристрастием начала пытать сестру, – Ну-ка, моя дорогая сестрёнка, давай не придумывай ничего и выкладывай начистоту, ты работала на немцев? Как могло такое произойти?
Сестра смешалась и зло ответила, – Ты была в немецком плену, ты знаешь, что это такое? Это не сталинские лагеря, где худо-бедно есть шанс выжить, ежедневно подогревая себя надеждой, что однажды твой срок наконец закончится и ты выйдешь на свободу живой и невредимой. А там не было такой уверенности, ни тем более надежды, мы каждый день ждали неминуемой смерти. А я хотела жить, мне было всего чуть больше тридцати, понимаешь – жить! Хочу успокоить тебя, в карательных операциях я не участвовала, немцы нам не доверяли, но горюшка с ними я хлебнула сполна. Я работала в прачечной, теряя сознание, вытаскивала из камер пыток истерзанные трупы партизан и красноармейцев, а по ночам, эти немецкие кобели измывались над нами как хотели.
Когда немцы побежали с Украины, я срочно в 1946 году устроилась на маленький срок, совершив наглую кражу, чтобы скрыть своё незавидное прошлое, но мне это не удалось, выдал меня один из выживших красноармейцев. Влепив скоренько, мне в зубы, десять летлишения свободы по ст.58.3, с последующим поражением в правах на 5 лет, я оказалась в одном из сибирских лагерей. Спасибо, что не расстреляли, но легче мне от этого не стало, получив клеймо пособника нацистов, мне любезно предложили смерть в рассрочку. Подарив жизнь, наше долбаное государство предоставило мне возможность искупить свою вину ударным трудом. И если бы усатый не умер, то, при существовавших нормах выработки и крайне скудном питании, моего здоровья хватило бы ненадолго и потеряв всякую надежду, я оправилась бы в землю вслед за многими бедолагами. Но теперь я не могу умереть, мне надо жить, у меня есть цель, надо обязательно найти моего внука, хотя я не представляю себя в роли бабушки. Но это мой шанс начать другую жизнь и забыть этот кошмар.
– Да, неисповедимы пути Господни! Как же жизнь ломает людей. Я откупорил полную бутылку пива и начал неспешно отхлёбывать.
– То, что я тебе сейчас расскажу, будет похоже на фантастику, но эти события произошли реально и они напрямую касаются тебя. Делаю это я, по указанию твоей матери, сама она не решилась бы это тебе рассказать.
– Так, интересно девки пляшут – по четыре сразу в ряд. Я чего-то о своей семье не знаю?
– Александр, а ты в каком году родился и где?
– В 1953 году 3 октября, в Запорожской области на Украине.
– Ты в этом уверен? Это не совсем неверная информация, ты родился действительно в 1953 году, но совсем не на Украине. Дальше я расскажу, почему у тебя неверное место рождения.
– Но так написано в моём свидетельстве о рождении, что не так?
– А как полное имя твоей матери?
– Екатерина Ивановна Ярцева, 1924 года рождения, уроженка Курской области.
–– Твоя мама не Ярцева и не Екатерина Ивановна и к сожалению, она не твоя родная мама, не она тебя родила, но с малых твоих лет принимает непосредственное участие в твоём воспитании. Тебя воспитала моя сестра Тамара Прохоровна Зотова, нынешняя твоя мама!
От этой неожиданной новости я поперхнулся пивом, бутылка выпала у меня из рук на пол, и я медленно, вслед за бутылкой, стал оседать на пол. Тётя Шура, не давая мне опомниться, добила меня, – Твою настоящую маму звали Екатерина Ивановна Зотова, она погибла в запретке от пуль автоматчиков в 1957 году в Тайшетлаге, а моя младшая сестра, Зотова Тамара Прохоровна заменила тебе твою биологическую маму!
Я оглушённый этой убийственной новостью сидел на полу в полуобморочном состоянии и, как рыба, хватал открытым ртом воздух. Из бутылки, противно булькая, медленно вытекало пиво на туркменский ковёр ручной работы. В комнате повисла неприятная пауза. Наконец я пришёл в себя и пробормотал, – Выходит, моя мать ваша родная сестра Тамара и она мне не мать, а бабушка, а вы моя родная тётка?