Жизнь, как морской прилив
Шрифт:
— Остановитесь! Остановитесь!
Одна из женщин посмотрела на нее и, остановившись, бросила:
— Ты ничуть не лучше этого парня, раз защищаешь его после того, что он сделал с твоей младшей сестрой.
Эмили уставилась на женщину с открытым ртом, а потом, с надрывом в голосе, ответила:
— Он ничего не сделал моей сестре. У нее не будет ребенка; у нее проблемы с кишечником. Так сказал доктор.
— Ха! Только послушайте ее. Ты такая же отвратная, как тот выскочка в доме! — Женщина плюнула на телегу и побежала вслед за остальными.
— О Боже! О Боже! — Эмили схватила Джемси за руку и крикнула
Она почти столкнула парня с сиденья, и он, как бы приходя в себя после страшного сна, сказал:
— Да. Да, конечно, — и быстро побежал по улице, свернул в проход между домами и скрылся из виду.
Держа в руках вожжи, Эмили кричала на лошадь, пытаясь повернуть ее обратно, но, даже когда девушка отдавала команду, она заметила лица, выглядывающие из-за занавесок в домах по обе стороны улицы.
— Но, быстрее! Но! — Эмили никогда в жизни не правила лошадью, у нее даже не было желания попробовать, но она помнила, как Кон с ними обращался. Девушка чуть не слетела с сиденья, когда лошадь, развернувшись, помчалась через деревню. Когда повозка достигла развилки, лошадь, из-за неумелости Эмили, повернула не на ту дорогу, по которой они приехали из Феллберна, а на более узкую, которая вела к карьеру.
Когда девушка поняла, что произошло, она начала дергать и тянуть вожжи, крича, в попытке остановить лошадь или по крайней мере замедлить ее ход. Потом, так же неожиданно, как начала движение, лошадь резко остановилась, из-за чего Эмили чуть не перелетела через нее.
Хватая ртом воздух, она снова села на сиденье и посмотрела вперед: то, что увидела девушка, заставило ее отпустить вожжи и закрыть лицо руками. Кон был на дальнем конце карьера. Он бежал по узкому каменному выступу карьера, окруженный приближавшимися недоброжелателями...
Эмили снова выпрямилась во весь рост, взобралась на сиденье телеги и кричала, на гране плача:
— Не надо! Не надо! Послушайте!
Потом в два прыжка она оказалась на земле и помчалась вдоль карьера. Когда она бежала, человек, вышедший из-за валуна, крикнул ей:
— Уйди! Не вмешивайся в чужие дела!
Затем, точно так же, как и лошадь, девушка резко остановилась и снова схватилась руками за лицо. Она с ужасом смотрела, как два человека медленно приближались к Кону, который стоял без движения, как скала, находившаяся за ним. Она видела, как он отчаянно оглядывался, а в следующий момент кузнец протянул руку, чтобы схватить его. Ее сердце болезненно сжалось, она убрала руки от лица и прижала их к груди.
Сначала Эмили подумала, что Кон поднялся в воздух, как птица, - казалось, что его подхватило теплое течение; потом он начал падать, отскакивая от выступов скалы, пока не достиг дна карьера, и остался там лежать совершенно неподвижно.
Девушка завизжала. Она слышала, как эхо от ее криков разносится по всему карьеру. Под ее ногами каменистый спуск в карьер был не так крут, вниз шла едва заметная тропинка, по которой когда-то подтягивались тележки. Эмили ступила на нее и, как обезумевшее животное, перескакивая с валуна на валун, начала спускаться вниз. На дне ее ноги
Эмили поскользнулась, упала в грязь на колени, подалась вперед, затем вдоль стены карьера подползла к тому месту, где он лежал.
Кон лежал на боку, положив голову на руку, другая рука касалась колена, которое было приподнято. Казалось, что он спит, его глаза были закрыты. Но из ноздрей сочилась кровь. Эмили стояла на коленях и, подняв его голову, пыталась позвать:
— Кон, Кон. — Но не смогла выдавить из себя ни звука. Когда она дотронулась до его лица, на нем остались следы мокрой серой глины, которой были испачканы ее пальцы.
Тело было мягким и теплым. Она прижала его к себе и начала баюкать, а все ее существо продолжало безмолвно кричать: «Кон, Кон». Еще сегодня утром Эмили думала, что могла бы любить его, а сейчас она знала, что любила его. Странным образом девушка любила этого отставшего в развитии парня - так, как она уже никогда никого не будет любить. За этот короткий миг прошли годы, которые дали девушке опыт любви во всех ее проявлениях: она была матерью, женой, любовницей и даже больше. Эмили поняла, что никогда больше не будет чувствовать по отношению к кому-либо того, что она чувствовала в этот момент. Ее ноги до самых бедер были испачканы мокрой грязью, тело замерзало; но девушка не осознавала этого, она осознавала только то, что любовь означала страдания, что любовь - это боль и что все разговоры о Боге и его доброте были пустой болтовней, вызванной страхом перед неизвестностью. Не было никакого Бога, по крайней мере доброго Бога, потому что добрый Бог не допустил бы, чтобы такое приключилось с невинным парнем, каким был Кон, который страдал от чужой злобы. Это было не из-за несправедливого осуждения... его убила чужая злоба.
Эмили медленно подняла голову и огляделась в поисках источников этой злобы, но, насколько она могла охватить глазами карьер, она не увидела ни одного человека.
Девушка не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она обняла Кона, и до момента, когда Лэрри забрал его у нее; она не слышала, как подошел молодой моряк Джемси, но, когда он отвел ее руки от неподвижного тела, она чуть не упала на бок. Эмили чувствовала себя такой затвердевшей, что могла бы переломиться надвое, как кусок льда, на который наступили. Поддерживаемая Джемси, она смотрела на Лэрри, обнимавшего Кона, как это делала она, зарывшись лицом в шею юноши.
Когда Лэрри и моряк наконец подняли тело Кона, Джемси повернулся к ней и мягко сказал:
— Останьтесь здесь; через минуту я вернусь и помогу вам.
Но они не сделали и полдюжины шагов по валунам, как она поднялась на ноги и побрела за ними, но большую часть пути перемещалась, как краб, пользуясь руками, чтобы не упасть.
Девушка уже добралась до тропинки, по которой вытягивали тележки, когда моряк вернулся за ней и, обняв ее одной рукой, помог подняться по склону и взобраться в телегу. Она была удивлена, увидев лошадь и повозку там, где оставила их. Половина мешков была скинута на дорогу, а остальные ровно разложены по телеге, а на них лежал Кон, слегка вытянувшись.