Жизнь коротка
Шрифт:
По счастью, у него хватало ума, чтобы понять, где фантазии переходят в откровенную глупость, — это больше, чем боги даруют многим. У отца Тогло, безусловно, множество гораздо лучших партий для дочери, чем, в сущности, самый заурядный биолог. Столкновение с фактами суровой действительности не могло удержать Рэднала от мечтаний, но с успехом удерживало от чересчур серьезного к себе отношения.
Он улыбнулся, доставая из поклажи грузовых ослов спальные мешки. Туристы по очереди надували их ножным насосом. В такую жару многие предпочитали ложиться поверх спальников, а не забираться внутрь. Кто-то оставался в том, в чем ходил днем, кто-то переоделся; некоторые вообще решили не обременять себя одеждой. В Тартеше существовало табу на нудизм — недостаточно сильное, чтобы Рэднал приходил в ужас при виде голого тела, но вполне достаточное, чтобы не отрывать глаз от Эвилии и Лофосы, беспечно скидывающих с себя рубашки и брюки. Они были молоды, привлекательны и даже мускулисты для узкоголовых. Их тела казались оттого еще более обнаженными, что были менее волосаты, чем тела широкобровых. К облегчению Рэднала, мантия полностью скрывала его реакцию на увлекательное зрелище.
— Постарайтесь хорошенько выспаться, — сказал он, обращаясь к группе. — Не засиживайтесь допоздна. Почти весь завтрашний день мы проведем в седле, а местность будет потяжелее.
— Слушаюсь, отец клана! — отозвался Мобли, сын Сопсирка, словно юноша на приказ главы семейства; но посмел бы этот юноша ответить с такой иронией, немедленно получил бы зуботычину в назидание.
В конце концов большинство туристов прислушались к здравому смыслу. Они не представляли трудностей пути, однако, за исключением, возможно, четы Мартос, никак не были дураками; дурак вряд ли накопил бы серебра на экскурсию в Котлован-Парк. Как обычно в первую ночь с новой группой, Рэднал не последовал собственному совету. Человек выносливый, он к тому же хорошо знал, что их ждет впереди, и не собирался тратить лишние силы.
В дупле пальмы заухала сова. В воздухе стоял острый пряный запах; шалфей и лаванда, олеандр, лавр, чабрец — многие местные растения выделяли ароматические масла. Тончайший слой масла уменьшал потерю воды — что имело здесь первостепенное значение — и делал листья несъедобными для насекомых и животных.
Затухающие костры привлекали мошкару, иногда выхватывая из темноты более крупные тени — летучих мышей и козодоев, явившихся полакомиться объедками. Туристы не обращали внимания ни на насекомых, ни на хищников, их храп перекрывал уханье совы. После нескольких походов в качестве гида Рэднал был убежден, что храпят практически все, вероятно, и он сам, хотя собственного храпа слышать ему не доводилось.
Рэднал потянулся на спальном мешке, положил руки под голову и уставился на яркие звезды, будто выставленные на черном бархате. Да, такого не увидишь в огнях большого города — еще одна причина для работы в Парке… Ни о чем не думая, он смотрел, как они искрятся и мерцают в бездонном небе — лучший способ расслабиться и уснуть.
Его веки уже смыкались, когда кто-то поднялся со своего спального мешка — Эвилия направилась за кусты в кабинку туалета. Потом глаза Рэднала невольно расширились: в тусклом свете умирающего костра она казалась ожившей статуей из полированной бронзы. Как только девушка повернулась к нему спиной, он облизнул пересохшие губы.
Но вернувшись, вместо того чтобы забраться в свой мешок, Эвилия присела на корточки возле Лофосы. Подружки тихо засмеялись. Еще через секунду они встали и направились к Рэдналу.
Его похоть превратилась в тревогу — что они затеяли?
Девушки опустились рядом с ним на колени, слева и справа.
— Мы думаем, ты интересный мужчина, — прошептала Лофоса.
Эвилия положила руку на завязку его мантии и начала расшнуровывать.
— Вы обе? — пробормотал Рэднал.
Похоть вернулась — теперь очевидная, так как он лежал на спине. Вместе с похотью пришло чувство невероятности происходящего. Тартешские женщины — даже тартешские шлюхи — не были столь вызывающе бесстыдными; не были такими и тартешские мужчины. Не то чтобы тартешцы не тешились порой похабными фантазиями; просто об этом обычно помалкивали.
Узкоголовые девушки вновь затряслись от сдавленного смеха, словно его осторожность была самой смешной вещью на свете.
— Почему бы и нет? — спросила Эвилия. — Троим доступно много такого, что никак не доступно двоим.
— Но… — Рэднал махнул в сторону спящих туристов, — но если они проснутся?
— Может, научатся чему-нибудь, — ответила Лофоса, и тела девушек затряслись еще более соблазнительно.
Рэднал точно кое-чему научился. Во-первых, он понял, что на четвертом десятке ему уже трудно удовлетворить за ночь более чем одну женщину, хотя от таковой попытки он получил колоссальное удовольствие. Во-вторых, приобретенный опыт помог осознать, что в условиях повышенного обилия стимулов, воздействующих на все органы чувств, даже пытаться удовлетворить двух женщин сразу гораздо труднее, чем хлопать себя одной рукой по голове, а другой в то же время чесать себе живот. И, в-третьих, он понял, что есть женщины, подобные Лофосе и Эвилии, которые не знают запретов касательно собственного тела.
Рэднал был совершенно обессилен; завтра слабость неминуемо разольется по всем его членам.
— Сжалимся над ним? — спросила Эвилия — по-тартешски, чтобы он смог понять ее поддразнивание.
— Пожалуй… на первый раз! — согласилась Лофоса. Она изогнулась, как змея, мимолетно коснувшись губами губ Рэднала. — Спи спокойно, свободный.
Девушки скользнули к своим спальным мешкам, оставив его в изумлении гадать, не приснилось ли ему все это, однако слишком разбитым, чтобы долго ломать себе голову.
Погружение в сон походило скорее на нырок. И все же прежде, чем поддаться, Рэднал обратил внимание, как возвращается из туалетной кабинки Тогло зев Памдал. Сперва до него не дошло. Потом… Если сейчас она возвращается, то уходила, следовательно, когда ему было ни до чего… И, значит, наверняка видела его самозабвенно занятым.
Рэднал прошипел сквозь зубы, — как песчаная ящерица, хотя все же скорее покраснел, чем позеленел. Тогло забралась в свой мешок, не глядя ни на него, ни на узкоголовых девушек. Все его фантазии о ней померкли и развеялись. В лучшем случае можно рассчитывать впредь на холодную вежливость, какой благородная персона удостаивает невежественную мелкую сошку. В худшем…
Что, если она расскажет об увиденном всем в группе? Ладно, стиснем зубы и будем делать свое дело. А если она нажалуется Наследственному Тирану? — спрашивал себя Рэднал. Лишусь работы — первое, что приходило в голову, и далеко не самое страшное.
Ну почему не Мобли, сын Сопсирка, поднялся среди ночи, чтобы опорожнить свой мочевой пузырь?! Он бы почувствовал лишь зависть, а не отвращение, как Тогло!
Рэднал снова прошипел. Конечно, содеянного не вернешь, остается вести себя как ни в чем не бывало и решать проблемы по мере их возникновения.