Жизнь Микеланджело
Шрифт:
Предположим, однако, что глаз умеет видеть, а душа чувствовать. Подняв глаза к своду Сикстинской капеллы, вы замечаете секции различной формы и воспроизведенные всюду под любым предлогом человеческие фигуры.
Свод плоский, и Микеланджело решил создать иллюзию ребер, поддерживаемых кариатидами; эти кариатиды, естественно, увидены в соответствующих ракурсах. По краям свода и между окон находятся фигуры пророков и сивилл. Над алтарем, где папа служит мессу, можно видеть фигуру Ионы, а в середине свода, начиная с Ионы и вплоть до входа, чередуются большие и малые прямоугольные секции, в которых представлены сцены из Книги Бытия. Эти секции необходимо мысленно отделить от всего окружающего и оценивать как картины. Юлий II был прав: эта работа выиграла бы, если бы сюжеты были написаны на золотом фоне, как в Зале папирусов. На таком расстоянии
Греческая скульптура не стремилась изображать ужасное, поскольку в реальной жизни нам и без того хватает несчастий. Таким образом, в сфере искусства нет ничего, что может быть сравнимо с фигурой Предвечного, извлекающего из небытия человека (четвертый прямоугольник). Поза, рисунок, драпировка – все это поражает. Душа волнуется впечатлениями, которые она не привыкла получать посредством зрения. Когда во время нашего несчастного отступления из России мы были внезапно разбужены посреди ночи упорной канонадой, которая, казалось, приближалась с каждой минутой, все силы человека концентрировались в его сердце, он находился перед лицом судьбы и, не растрачивая себя более на суетные интересы, готовился оспаривать у рока свою жизнь. Картины Микеланджело напомнили мне это почти забытое ощущение. Великие души наслаждаются сами собой, остальные же трепещут и сходят с ума.
Было бы абсурдом пытаться описать эти картины. Воображаемые чудовища складываются из различных частей, которые можно встретить в природе. Но если ни один читатель, не видевший фресок Микеланджело, не видел также ни одной из частей, составляющих эти существа – сверхъестественные и в то же время естественные в созданном им мире, приходится отказаться от мысли дать о них хоть какое-то представление. Можно прочесть «Апокалипсис» и однажды в поздний вечерний час, когда воображение охвачено гигантскими образами из поэмы св. Иоанна, рассмотреть в совершенстве выполненные гравюры по изображениям Сикстинской капеллы. Но чем сюжеты выше человека, тем более искусными должны быть гравюры, чтобы привлечь взор.
Картины этого свода, будучи выполненными на холсте, образовали бы сотню полотен столь же огромных, как «Преображение». Здесь можно найти образцы совершенства во всем, даже в светотени. В небольших треугольниках над окнами расположены группы, почти все исполненные грации [17] .
А. Р. Менгс. Триумф Истории над Временем. 1772 г. Зал папирусов библиотеки Ватикана.
17
Этих треугольников, которые большинство путешественников даже не замечает, общим счетом 68. Нужно иметь смелость обойти капеллу по галерее, тянущейся вдоль окон. (Эта глава написана на этой самой галерее 13 января 1807 г.)
Сикстинская капелла (продолжение)
На картине «Потопа» изображена лодка, заполненная несчастными, которые тщетно стремятся причалить к ковчегу: захлестываемая огромными волнами, лодка лишилась паруса, и ей уже не спастись, вода заполняет ее, и видно, что судно идет ко дну.
Рядом расположена вершина горы, которая из-за поднявшейся воды превратилась в остров. Толпа мужчин и женщин, совершающих разнообразные движения, но одинаково ужасных на вид, пытается хоть как-то укрыться в палатке; однако гнев Божий удваивается и добивает их молниями и дождевыми потоками [18] .
18
Католический Бог мог уничтожить их без страданий в мгновение ока. Страдания без свидетелей бессмысленны. См. Бентама.
Зритель, потрясенный таким количеством страданий, опускает глаза и уходит. Однажды я не сумел удержать в Сикстинской капелле новых посетителей, которых туда привел. В последующие дни я не мог заставить их остановиться в римских церквах ни перед одним произведением Микеланджело. Напрасно я им говорил: «Выше сил человека, как бы велик он ни был, угадать не отдельную истину, но общее состояние рода человеческого в будущем. Мог ли Микеланджело предвидеть, какое направление изберет человеческая мысль – например, подчинится ли она влиянию свободы слова или влиянию инквизиции?»
Понятно, что было совершенно невозможно обрести или признать красоту богов, или античный идеал красоты, при полном господстве какого-нибудь предрассудка столь же дикого, как тот, который представляет Бога существом в высшей степени злым [19] . Религия, которая допускает предв'eдение Божества и добавляет: Multi sunt vocati, pauci vero electi («Много званых, но мало избранных») – навсегда лишает своих Микеланджело возможности стать Фидиями (сравните мифологию и Библию с точки зрения искусства). Она, правда, тоже всегда творила своего Бога по образу человека, но, идеализируя его в обратном направлении, лишала его доброты, справедливости и других привлекательных чувствований, оставляя ему лишь бешенство мести и самую темную жестокость.
19
Как истинный христианин во Франции, который, читая мудрого аббата Флери, с гордостью видит, что нет ничего более противоположного, чем итальянское суеверие XV века и возвышенная и утешительная религия таких людей, как де Беллуа и дю Вуазен. Если мы имеем счастье следовать религии Евангелия, освобожденной от всех суеверий, личный интерес которых ее осквернил, перед кем имеем мы таковое обязательство, если не перед французским духовенством, одинаково замечательным как своей просвещенностью, так и высокой чистотой нравов?
Как историк, я всегда прошу читателя помнить, что Микеланджело не мог жить и употреблять свой гений, как только под влиянием идей XV века. Именно поэтому мы вынуждены входить в исследование этих идей и признавать их следствия. Со страхом мы затрагиваем в этой книге, предназначенной анализировать действие наиболее земных страстей, самые грозные христианские истины. Р., Ш.
Как были бы изображены на «Страшном суде» Юпитер Кроткий или Аполлон Бельведерский? Они выглядели бы там глуповатыми. Друг Савонаролы не видел доброты в этом жестоком судье, который за мимолетные проступки нашей короткой жизни ввергает в вечные страдания.
Основу всякого великого гения составляет логика. В этом была единственная вина Микеланджело. Похожий на тех несчастных, которых мы время от времени видим на скамье подсудимых и которые убивают детей только для того, чтобы они превратились в ангелов, он развивал последовательно жестокие принципы.
Быть слишком сильным в том, чего недостает большинству великих людей, – в этом состояло единственное несчастье этого удивительного человека. Природа наделила его гением, железным здоровьем, долголетием, и, чтобы завершить свое творение, она должна была произвести его на свет при господстве разумных верований, среди народа, чьи боги были бы, как в Греции, всего лишь богатыми и счастливыми людьми, или в стране, где Высшее существо было бы в наивысшей степени справедливым, как в учениях некоторых английских сект.
Микеланджело Буонарроти. Всемирный потоп. 1508–1512 гг. Плафон Сикстинской капеллы. Ватикан.
Микеланджело Буонарроти. Всемирный потоп. Фрагмент. 1508–1512 гг. Плафон Сикстинской капеллы. Ватикан.
Чем именно он отличался от древних
Развивая эти мысли перед вновь прибывшими, я повел их в музей Пио-Климентино, поскольку в Риме тот, кто приехал раньше, становится проводником-чичероне.