Жизнь моя
Шрифт:
Саймон Тойнби в точности соответствовал своему имени: тонкий, хнычущий и подлый. Имена много значили для Моджи, поскольку свое она ненавидела, но особенно — свое прозвище.
Антония дала ей «Книгу имен», и она прочитала про каждого. Она ни капельки не удивилась, узнав, что ее сестра Нерисса (о, она выглядела так прекрасно, что это казалось невероятным) была названа в честь морской нимфы.
А ее собственное имя не значило вообще ничего и было еще чьим-то именем, неправильно записанным в какой-то пьесе. Это стоило обдумать, потому что Моджи однажды подслушала, как ее мать говорит подруге, что девчонка была «ошибкой». Моджи-Поджи — Толстушка Моджи. Как бисквит, кое-как сляпанный из остатков теста.
Патрик говорил ей, что она может поменять имя, когда станет старше, но он выразил надежду, что она этого не сделает, потому что ему ее имя нравится. Она не могла разобраться, он действительно так считает или только пытается сделать ей приятное?
— Твой язык кошка съела, а, Моджи-Поджи? — спросил Майлз.
Она вцепилась в сиденье и задумалась, что он имеет в виду. Звучало это не очень приятно. Альфонс бы такого никогда не сделал.
— Нет, — осторожно ответила она.
— Волнуешься перед свиданием со своим бой-френдом?
— Он не мой бой-френд!
Он засмеялся:
— Не лезь в бутылку!
Моджи вонзила в сиденье ноготь большого пальца.
— Я не лезу, просто он не мой бой-френд.
— Тогда почему ты так вырядилась? Колокольчики на носках и ленты в волосах?
У нее все сжалось внутри. Теперь, когда Майлз заметил ленты, она была готова снять их, потому что, если он скажет об этом Патрику, она умрет. Но если она снимет ленты, Антония может обидеться, так что она не имеет возможности от них избавиться. Кроме Патрика и Майлза (когда он не был таким противным) Антония была для нее самым любимым человеком во всей Галактике. Не считая маму, конечно.
— Не бойся, Моджи, я не скажу Патрику, — пообещал Майлз.
Она стрельнула в него взглядом. Это она уже слышала раньше.
«Андроид», — сказала она ему про себя. Это сразу принесло ей облегчение.
Она откинулась назад и углубилась в мысли о Патрике. До этого она видела его всего лишь однажды, в то Незабываемое Воскресенье, когда они с Майлзом без предупреждения зашли к ней в школу и взяли ее пить чай. Другие девчонки так завидовали! Еще бы: невероятно энергичные молодые люди, а один из них — настоящий американец! Потом она рассказывала девчонкам, какой Патрик умный. Он изучает что-то с длинным названием. По его словам, это связано с обнаружением люков в человеческих головах и очень осторожной их очистке от паутины. Ну, что-то в этом роде. Она не поняла точно, но это было так здорово, когда взрослые разговаривали с ней так, будто она тоже взрослая. И она подумала, что Патрик — самый подходящий человек, чтобы очищать вещи от паутины.
Они подъехали к аэропорту. Она боялась аэропортов, но знала, что Майлзу это лучше не показывать. Гудрон на парковке был горячим и мягким, он продавливался под ее сандалиями, а электрические двери издавали ужасный шипящий шум. Она хотела взять Майлза за руку, когда они через них проходили, но Майлз шел слишком быстро, так что она схватила свой рюкзак и поспешила за ним.
— Который час? — спросил он, когда они вошли внутрь и стали пробираться сквозь толпу. Он никогда не носил часов.
Моджи проконсультировалась с «Vulcan Time-Scaner» на своем запястье.
— Шесть минут четвертого.
Майлз вскричал:
— О люди! Это уж слишком даже для меня! Самолет бедного ублюдка приземлился в двенадцать!
Моджи разинула рот. Он хочет сказать, что они заставили Патрика ждать около трех часов?!
Черное отчаяние навалилось на нее. Патрик, наверное, взбешен, а может быть, он настолько взбешен, что, не дожидаясь их, развернулся и улетел обратно в Англию.
Потом он внезапно появился, и был даже красивее, чем она помнила. Он был и Ланселот, и Кассий, и Люк Скайуокер — один во всех лицах. И он ничуть не выглядел сердитым. Он улыбнулся и врезал Майлзу по животу, как это делают мальчишки, когда рады видеть друг друга, хотя удар, возможно, был довольно сильным, поскольку заставил Майлза ловить воздух ртом и согнуться пополам. Но когда Майлз выпрямился, он рассмеялся, и Моджи убедилась, что он невероятно рад видеть своего друга, хотя старается не показывать этого. Она робко ждала с рюкзаком у ног. Она была так счастлива, что хотела плакать.
Потом Патрик нагнулся и повесил рюкзак на одно плечо — в точности так, как ее учила делать Антония. Моджи небрежно проделала то же со своим. Она двинулась в сторону Патрика, надеясь, что Майлз этого не заметит. Майлз ничего не сказал ни о лентах, ни о том, что Патрик ее бой-френд, но она не хотела проверять его память. Патрик посмотрел на нее и усмехнулся. Настоящей усмешкой, как будто он действительно рад ее видеть.
— Привет, Имоджин! — сказал он.
К тому времени, когда они подъезжали к деревне Ля Бастид, Патрик уже был сыт по горло Францией, Майлзом и британцами. Но, главным образом, Майлзом.
— Что ж, это была твоя собственная гребаная ошибка — лететь в Тулузу, а не в Перпиньян, — сказал Майлз в аэропорту, закидывая рюкзак Патрика в джип. — Перпиньян намного ближе, он только вниз по дороге.
— Да, — сказал Патрик сухо, — и «Бритиш Эйрвейс» вдвое дороже, чем «Эйр Экспресс».
— Ах, деньги! И это все, о чем ты думаешь?
Патрик, разомлевший, усталый, голодный и не избавившийся от беспокойства, решил игнорировать его. Оставалось либо это, либо уложить друга на стоянке автомобилей.
Сознание собственной неправоты заставило Майлза вести машину еще кошмарней, чем обычно. Моджи сидела сзади, вцепившись в край своего сиденья, а Патрик сосредоточился на пейзаже.
Юг Франции оказался совсем не таким, как он ожидал. Он думал увидеть нечто вроде Беверли Хиллс. Пальмы, загородные клубы и бирюзовые бассейны. Вместо этого он оказался в суровой пустынной стране слепящих серебристых скал и пыльного колючего кустарника; сумасшедшая геометрия вызывающих головокружение ущелий, высоких башенок и выжженных солнцем нагорий.
«Фенойеды, — гласил путеводитель, который он нашел в оксфордской Центральной библиотеке, — это предгорье Пиренеев. Они гораздо более изолированы и гораздо менее исследованы, чем их именитые кузены».
Он понимал, почему: дороги были до нелепости узкими и до нелепости извилистыми, даже для Европы. В тех немногих деревнях, которые они проезжали, пешеходы вынуждены были отступать в дверные проемы, чтобы избежать столкновения с джипом. Да и деревни, к слову сказать, были практически вымершими. Каждая новая вершина несла развалины замка. Об этом он тоже читал. Сотни лет назад здесь проходила граница между Францией и Испанией: место кровавой вражды и ожесточенных схваток. Но путеводитель не подготовил его к такому количеству проклятых вещей.