Жизнь на кончиках пальцев – 2
Шрифт:
– Хорошо, – кивнула женщина и направилась к выходу из комнаты вслед за врачом.
***
– Ну что ты так разволновалась, моя хорошая? – у изголовья кровати Звездинской стояла уже не молодая женщина и следила за показаниями датчиков. – Успокойся. Иначе поднимется давление. А это плохо и для тебя, и для ребенка.
– Какой ребенок? – шептала Мстислава. – Я ничего не понимаю! – спросила: – А может – ошибка? Может, неверный анализ?
– Нет никакой ошибки, – медсестра села на стоявший в ногах кровати круглый табурет. – Ты их вчера до смерти перепугала,
– А как операция? – Звездинская не была готова думать о каком-то там ребенке. – Со мной все в порядке? Боль такая, что хоть на стену лезь!
– Он хоть и жлоб первостатейный, – медсестра усмехнулась, говоря о хирурге, – но врач от Бога. Так что все с тобой будет в порядке. А боль – ну так чего же ты хотела? Так и должно быть. Сейчас принесу тебе лекарство, – вышла из палаты.
Мстислава выцедила через трубочку принесенную микстуру. Отдала пустой стакан. Переспросила:
– Почему вы сказали, что так должно быть? – напомнила. – Это я о боли.
– Ты ведь из Южной Пальмиры? – медсестра снова сидела на табурете.
– Угу, – пробормотала Мстислава, не понимая к чему здесь её место жительства.
– Значит, умеешь делать фаршированную рыбу? – продолжала вопрошать женщина. Добавила, увидев, как презрительно блеснули глаза Мсти, которую заподозрили в собственноручном приготовлении рыбы фиш: – Или, по крайней мере, имеешь общее представление о процессе? – продолжила, не дожидаясь подтверждения:
– Ты делаешь надрез по коже, вставляешь в него пальцы и начинаешь потихоньку, аккуратненько отделять кожу от мяса. Здесь, в пластической хирургии, то же самое. Подтяжку не напрасно называется круговой. Делается надрез по кругу. Кожа отделяется от мышц от периферии к носу. Натягивается. Отрезается все лишне. Пришивается. Вот и все!
– Как все? – Звездинская растерялась, подумав, что лучше бы не знала всех этих ужасающих подробностей. – Как пришивается? А шрамы? Их не будет видно?!
– Косметические швы почти не заметны, – поспешила успокоить медсестра. – если на них, конечно, не попадают прямые лучи солнца. Ну да это не страшно! – добавила. – Изменишь прическу. Челку отрежешь.
– А под подбородком?! – не унималась Мстя.
– Тональный крем нанесешь, – усмехнулась женщина. – Делов то! Ты, главное, не пугайся того, что примерно с год, иногда, больше, не будешь чувствовать кожу лица при прикосновениях. Пока не прорастут нервные окончания. Но это проходит, – добавила, желая успокоить, – у всех проходит. Сейчас тебе нужно о другом думать. О ребеночке.
– Нужен мне этот выблядок! – Звездинская вспомнила о причине сердечного приступа. – Аборт сделаю, едва очухаюсь!
– Ну не скажи, – покачала головой женщина. – В твоем возрасте беременеют только от любимых. Какой тут выблядок?
Мстислава задумалась.
Много лет назад она, еще выступая на сцене, сделала аборт. И не очень переживала по поводу того, что не стала матерью. Правда, спустя год после начала романа с Гассертом, подумала, что ребенок сподвигнет женатого любовника бросить семью и жениться на
Из этой затеи у Звездинской ничего не вышло. Беременность все не наступала, а гинеколог, к которому она обратилась спустя какое-то время от начала безуспешных попыток, поставил диагноз: вторичное бесплодие. Сказал, что зачатие возможно только после длительного и весьма болезненного лечения.
Ни тратить драгоценное время, ни, тем более, подвергать себя процедурам, от которых еще не известно будет ли толк, Мстя не желала. А потому на идею с беременностью плюнула и принимать противозачаточные препараты прекратила, посчитав бесплодие неожиданным бонусом в получении сексуального удовольствия.
И вот, спустя много лет, случилось то, чего она не ожидала совершено.
Мстислава прекрасно понимала, что отцом будушего младенца может быть, как Гассерт, так и Истомин. Сексуальный контакт с разницей во времени в пару дней, у неё был как с первым, так и со вторым!
Но что там сказала эта «накрахмаленная тётка»?! В её возрасте беременеют только от любимых! Гассерта она никогда не любила! А вот Сереженьку – да.
– Я подумаю над вашими словами, – пробормотала Звездинская, чувствуя, как под действием микстуры, начинают слипаться глаза.
– Подумай, – кивнула медсестра. – А пока – поспи. Вечером принесу тебе бульон. Нужно начинать понемногу кушать, – вышла из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Ну что там? – в сестринскую снова заглянул хирург, оперировавший Мстиславу.
– Не волнуйтесь, – улыбнулась женщина. – Думаю, все будет в порядке.
– Я знал, что вы найдете общий язык, – довольно усмехнулся. – Теперь эта дамочка до самой выписки под твоим контролем! Чтобы никаких эмоциональных всплесков! Никакой агрессии! Подпишет бумаги о том, что не имеет к клинике претензий, и пусть катится на все четыре стороны! – строго посмотрел на медсестру. – Я все понятно изложил.
– Понятно, – кивнула, – все сделаю.
***
Дренажи, катетеры и прочие приспособления о которых не принято даже упоминать в приличном обществе, были удалены на третий день после операции во время ежедневного осмотра и перевязки, с каждым днем становившейся все более тугой.
Мстислава не могла дождаться, когда ей подадут зеркало и разрешат посмотреть на себя.
И, не смотря на приказ врача воздержаться от бурного проявления эмоций, заорала во все горло, увидев свое отражение на пятый день после операции.
Её лицо, покрытое синяками и отеками, с ярко-красными хорошо видимыми швами, вызывало ужас и отвращение.
– Вы что наделали?! – Мстислава оттолкнула руку медсестры, державшую зеркало.
– Не волнуйтесь, голубушка, – успокаивал хирург, – это нормально. И это пройдет, – разозлился на себя за то, что оправдывается перед этой бабенкой: – Да и потом, вы ознакомились с возможными последствиями и подписали все документы еще до начала операции! Нужно было читать внимательнее и думать, прежде чем ложиться под нож! – повернулся к медсестре: – Обычная терапия шестого дня! – быстро вышел из палаты.