Жизнь на палубе и на берегу
Шрифт:
– Курс?
– Вест!
– Как ходит руль?
– Полтора шлага под ветер!
– Есть курс вест! Руль ходит полтора шлага под ветер, – скороговоркой повторяет заступающий и принимает штурвальное колесо из рук в руки.
Отстоявший вахту офицер еще немного стоит рядом со сменщиком. Негласные корабельные традиции не позволяли офицеру, сдав вахту, сразу покидать шканцы.
– Ну, ладно, друг любезный, паруса и снасти в твоей власти! Пойду-ка я сосну часок.
В тесной и сырой выгородке тускло мерцает сальный огарок свечи в фонаре с водой. Пахнет мокрой одеждой и давно
Ровно без минуты шесть на квартердеке корабля замаячила коренастая фигура корабельного боцмана.
– Дозвольте побудку отсвистать? – боцман подходит к вахтенному начальнику.
Тот молча кивает, просьба эта излишняя, но таков порядок.
После этого боцман подносит дудку к губам и, страшно надувая щеки, пронзительно засвистел:
Боцман встает и дудку дает.
– Мигом всем вставать и койки закатать!
Сразу показываются вылезающие из люков матросы, шлепают босые ноги. Времени у них мало. За несколько минут надо свернуть в кокон свою койку и установить ее в свою бортовую ячею, добежать до носового гальюна, наконец, хотя бы, наскоро, ополоснуть лицо морской водой.
И вот уже опять свистит дудка, но теперь команду иную:
Иван Кузьмич, бери кирпич,Драй, драй, драй!Начинается малая утренняя приборка. Порошком кирпичным драили матросы до блеска медь, доски палубные до желтизны янтарной. Шканцы, палубу драили и посыпали песком, чтобы на качке не скользили ноги, так сегодня посыпают зимнюю наледь на тротуарах.
Качество работы проверялось просто. Бросал небрежно вахтенный офицер платок свой, затем поднимал, если чист – хорошо, грязный – переделать.
Не успели дух перевести, снова дудка. На этот раз свистел боцман к кашице. Побежали артельные с бачками на камбуз. Сегодня вторник, а значит, положена служителям на завтрак каша густая, мясом заправленная. На брезенте разложили артельщики сухари ржаные, расставили чайники со сбитнем горячим, посреди медный бак с кашей. Расселись матросы «по кашам», вынули ложки и, достоинство соблюдая, за еду принялись. Котел общий, потому и черпают так, чтобы всем поровну. Едят матросы вроде бы не спеша, а все же поторапливаются. Вот-вот дудка к учению свистнет, тогда не до еды будет…
Если позволяет обстановка на море и погода, начинаются корабельные учения парусные и артиллерийские. Немногословный старший офицер судна спокойно отдает команды, прохаживаясь туда-сюда по шканцам. Командиры стоят молча и наблюдают за происходящим. Свою оценку выучке команды они дадут после окончания учений с тем, чтобы или похвалить отличившихся, или, наоборот, наказать нерадивых.
– По местам! – кричали, срывая голоса, батарейные офицеры. – Жай!
Заряжающие ловко засовывают в разгоряченные стволы пороховые картузы, быстро принимают от подавальщиков ядра. Секунда и черные шары тоже исчезли в пушечных жерлах, затем туда же досылаются в два удара
– Готово! – кричит прислуга.
– Пальба по порядку номеров! – несется откуда-то сверху сквозь клубы пороховой гари.
Следующим образом выглядит в описании лейтенанта В. И. Зарудного артиллерийское ученье на парусном судне середины XIX века: «Артиллерийское, так же как и всякое другое ученье, производилось на „Бальчике“ всегда под непосредственным надзором Павла Степановича. Как заклятый враг бесполезной формальности, стесняющей не вполне развитых простолюдинов, Павел Степанович доводил все приемы до возможной простоты и свободы, но требовал строгого исполнения всего необходимого и полезного; он не любил также сухости и бесполезной строгости артиллерийских педагогов, часто сам вмешивался в объяснения и был неподражаем в этом отношении.
В последнее время вошли в моду в Черноморском флоте вопросы и ответы, относящиеся до артиллерийского дела, род уроков и экзаменов для матросов. Эти экзамены составляли камень преткновения для многих. Умный, лихой матрос, который не задумался бы решиться на самое отчаянное дело, робел перед экзаменатором и с бледным лицом давал нелепые ответы; у иных губы дрожали, и это, по непростительной ошибке, некоторые относили к трусости и неспособности к военному морскому делу. Тысячи примеров доказывали неосновательность подобных заключений. Павел Степанович упрощал и облегчал подобные экзамены донельзя.
– Что за вздор-с, – говорил он офицерам: – Не учите их, как попугаев, пожалуйста, не мучьте и не пугайте их; не слова, а мысль им передавайте.
– Муха! – сказал Павел Степанович одному молодому матросу, имевшему глуповатое выражение лица, – чем разнится бомба от ядра?
Матрос дико посмотрел на адмирала, потом ворочал глазами во все стороны.
– Ты видал бомбу?
– Видал.
– Ну, зачем говорят, что она бомба, а не ядро?
Матрос молчал.
– Ты знаешь, что такое булка?
– Знаю.
– И пирог знаешь что такое?
– Знаю.
– Ну, вот тебе: булка – ядро, а пирог – бомба. Только в нее не сыр, а порох кладут. Ну что такое бомба?
– Ядро с порохом, – отвечал матрос.
– Дельно! Дельно! Довольно с тебя на первый раз.
Не все понимали величайшее значение подобного вмешательства адмирала в военную педагогию, и редко кто постигал всю утонченность ума, избирающего кратчайший путь к цели. Некоторые слушали подобные объяснения с двусмысленной улыбкой и приписывали счастливой простоте то направление, которое внушено высшим умом и оправдано трудовым опытом».
Если судно шло в виду береговой черты, то штурманы, сверяясь с лоцией, уточняли место по счислению, если же вокруг было только открытое море, то приходилось вычислять обсервованное место по звездным светилам. Ночью это были звезды, а днем солнце.
За несколько минут до полудня штурманы выносили из своей каюты величайшую ценность – Гадлеев квадрант в XVIII веке и секстан в XIX.
– Ну-ка, – кричали штурманы своим помощникам, – тащите сюды карту меркарторскую, синусы со склонениями солнечными да таблицы майеровские! Счас колдовать будем!