Жизнь насекомых
Шрифт:
— Еще там был ленинский кооперативный план, — бормотал Никита, — план индустриализации и план построения социализма в отдельно взятой стране.
— А где «там» — там, где ты брал, или у Ленина?
— Да, — сказал Никита.
— А шалаш, — догадался Максим, — так назывался, потому что весь из шалы был сделан!
— Но плана Маршалла там не было, — заключил Никита.
Планом Маршалла назывался один удивительный сорт с Дальнего Востока, который в прошлом году проходил на дальней периферии Никитиного мира, там, где уже начинались сложные уголовные расклады и за траву намного охотнее брали патроны для «макарова», чем деньги. Плана Маршалла перепало совсем немного, но он так запомнился, что каждую новую партию неизбежно сравнивали с ним.
Добив косяк, Никита взял лупу и склонился над листом бумаги, усеянным зелеными точками.
— Что это ты разглядываешь? — поинтересовался Максим.
— А это конопляные клопы, — сказал Никита.
— Какие конопляные клопы?
— Никогда не видел? — меланхолично спросил Никита. — Ну так посмотри.
Максим переместился поближе к листу бумаги. На нем лежали обломки сухой конопли примерно одного размера, миллиметра два-три длиной, состоявшие из черенка листа и коротенького отрезка ножки, — поэтому все они были одинаковой треугольной формы. Максим прикинул, сколько времени у Никиты должно было уйти, чтобы просеять целую гору травы, собирая эти кусочки, и с уважением посмотрел на приятеля.
— Так это ж шалашка, — сказал он, — какие это клопы?
— Я тоже так думал, — сказал Никита. — А ты в лупу посмотри.
Максим взял лупу и склонился над листом. Сначала он не заметил ничего необыкновенного в увеличившихся в несколько раз обломках листьев, но потом увидел на них странные симметричные полоски и внезапно узнал в этих полосках прижатые к брюшку лапки. И сразу же, как это бывает с ребусами, где нужно выделить осмысленный рисунок в хаотическом переплетении линий, произошла удивительная трансформация — весь лист, который только что был покрыт конопляным сором, оказался усеянным небольшими плоскими насекомыми буро-зеленого цвета с длинной продолговатой головкой (ее Максим принимал за обломок ножки листа), треугольным жестким тельцем (у клопов остались, видимо, рудиментарные крылья — можно было даже различить разделяющую их тоненькую линию) и лапками, которые были поджаты к телу и сливались с ним.
— Они дохлые, — спросил Максим, — или спят?
— Нет, — ответил Никита. — Это они притворяются. А если на них долго не смотреть, то они ползать начинают.
— Никогда бы не подумал, — пробормотал Максим. — Во, один шевелится. И давно ты их заметил?
— Вчера, — сказал Никита.
— Сам?
— Не, — сказал Никита. — Показали. Я тоже не знал.
— А много их в траве?
— Очень, — сказал Никита. — Считай, в каждом корабле штук двадцать. Это как минимум.
— А почему ж мы их раньше не замечали? — спросил Максим.
— Так они же очень хитрые. И планом прикидываются. Но зато такая примета есть — за день до того, как менты придут, клопы бегут с корабля — ну, короче, как крысы. Поэтому умные люди как делают — берут коробок травы, кладут его на шкаф, а сверху накрывают трехлитровой банкой. И если клопы выползают и забираются на стены банки, умные люди сразу собирают всю траву и везут на другой флэт.
— Так что, — сказал Максим, — выходит, они в каждом косяке есть?
— Практически да. Замечал — бывает, когда куришь, что-то трещит? И запах меняется?
— Так это же семена, — сказал Максим.
— Вот, — сказал Никита, — я тоже так думал раньше. А вчера специально косяк забил одними семенами — ничего подобного.
— Так что, это…
— Да, — сказал Никита. — Они.
Косяк в руке Максима щелкнул и выпустил тонкую и длинную струю дыма, словно в нем произошло извержение микроскопического вулкана. Максим испуганно поглядел на папиросу и перевел взгляд на Никиту.
— Во, — сказал Никита. — Понял?
— Так это ж на каждом косяке бывает раза по три, — побледнев, сказал Максим.
— О чем я и говорю.
Максим замолчал и задумался. Никита сел на пол и стал надевать кеды.
— Ты чего это? — спросил Максим.
— Стремак, — объяснил Никита. — Надо погулять пойти. У тебя часы есть?
— Нету.
— Тогда включи радио. Там объявят. В три часа надо на рынке быть.
Максим протянул руку к старому «ВЭФу» и щелкнул ручкой. Передавали новости.
— Выступая на сессии Организации Объединенных Наций, — заговорил ксилофонический женский голос, — король Иордании Хусейн отметил, что американский план ближневосточного урегулирования представляется ему малоэффективным. Он заявил, что у арабских народов имеется свой план, о котором необходимо шире информировать международную общественность. А теперь несколько слов о событиях внутри страны. Из Кузбасса сообщают — на Новокраматорском металлургическом комбинате задута седьмая домна с начала пятилетки. Поясним радиослушателям, что в ранее принятой терминологии одна домна составляет десять стаканов, или сто кораблей, или тысячу косяков. Таким образом, семь ты…
Никита нагнулся над приемником и выключил его.
— Не дождемся, — сказал он. — Лучше на улице спросим.
— Тысяча косяков, — мечтательно повторил Максим и выпучил глаза. — Эй, ты слышал, что сейчас передали?
— Да, — отозвался Никита. — А что?
— И тебя ничего не удивило?
— Нет.
— Ну ты даешь, — засмеялся Максим. — Совсем скурился чувак. Ты правда, что ли, ничего не заметил?
— А что я должен был заметить?
— Про пятилетку. Ведь пятилеток нет больше.
— Пятилеток нет, — сказал Никита. — Но пятилетний план остался. Его же на пять лет вперед сушили.
— А-а! — понял Максим.
— Пойдем быстрее, — сказал Никита, выглянув в окно, — пока во дворе пусто. Еще косяк возьмем?
— Не вопрос, — сказал Максим и сунул папиросу в карман.
Никита задержался у двери.
— Стой, — сказал он, с сомнением глядя на Максима, — так не пойдет.
— Чего не пойдет?
— Вид у тебя стремный, вот чего. Переверни пилотку.
Максим послушно снял пилотку и нацепил ее желтой кисточкой вперед. Никита остался доволен и открыл дверь.
На улице дул ветер и было прохладно. Недавно прошел дождь, но асфальт уже успел высохнуть. Максим с Никитой вышли на дорогу и двинулись в гору, по направлению к блестящим воротам, образованным трубой теплоцентрали, которая выгибалась над дорогой в форме буквы «П».
— Слушай, — сказал Никита, — туда не пойдем.
— А чего?
— Вон, видишь, — сказал Никита, указывая на арку. — Что это за «Пэ» такое?
Максим поглядел вперед.
— Брось, — сказал он, — это у тебя думка начинается. Идем.