Жизнь наверху
Шрифт:
Она топнула ногой.
— Я не люблю тебя, когда ты без мохнатого халатика, — сказала она. — Не позволю тебе быть моей лошадкой.
— Ну и не надо, — сказал я.
Глаза ее наполнились слезами. Она не была плаксой, но могла заплакать в любую минуту по собственному желанию. Мне не следовало подстрекать ее к шантажу, но после такой ночи нервы у меня были напряжены до предела, и я плохо владел собой.
— Хорошо, подожди здесь, — сказал я. — Только стой тихонько, как мышка.
Когда я вошел в спальню, Сьюзен спала. Я снял халат с вешалки за дверью, но не ушел сразу, а немного постоял там. Ее черные волосы разметались по подушке; она казалась совсем юной, и я вдруг отчетливо почувствовал, что мне ее жаль. «Ты просто использовал меня, — сказала она мне ночью. — Ты с самого начала просто использовал меня в своих целях».
Увы, это была правда: давно, уже очень давно я совсем не думал о ней самой.
«А Марк всегда слушает, — сказала она. — А ты никогда не слушаешь, тебе совершенно все равно…»
Я надел халат и вышел из спальни. Перед дверью ванны я опустился на колени, и Барбара вскарабкалась мне на плечи. На площадке лестницы она потянула меня за волосы и заставила остановиться возле окна. Я поднял штору.
— Великан сделал большую-большую уйму денег, — сказала она. — Большую уйму, высокую-высокую, до самого неба. И как побежит-побежит в замок и положил деньги под окном, взял и положил… — Она снова потянула меня за волосы: это было сигналом трогаться с места.
— Давай дальше, — сказал я. — Что сделал великан потом?
— Я хочу есть, — сказала она.
— А кто был в замке? — спросил я, глядя в окно на замок Синдрема.
— В замке была принцесса. И они ели землянику. И там росли розы. Я хочу сладкую булочку, папочка, я хочу. И квашку. И сыру.
«Квашкой» она называла простоквашу, к которой неожиданно пристрастилась последнее время. А канадский сыр ярко-оранжевого цвета она съедала даже с коркой.
— Дай бог здоровья твоему животику, — сказал я.
— Дай бог здоровья и твоему животику, папочка. А что ты будешь есть, папочка?
— Сказать тебе кое-что по секрету? Я страшно голоден.
Я отворил дверь в гостиную и отдернул портьеру. Ночной халатик по-прежнему валялся на полу возле кресла. Я отшвырнул его ногой в угол и опустился на одно колено, чтобы взять портфель с подарком для Барбары.
— Эта голубая штучка — что это такое? — спросила Барбара.
— Это новая половая тряпка, — сказал я.
Я повез Барбару в кухню и усадил на стул. Она высунула мне язык.
— Вовсе это не половая тряпка, — сказала она. — Это халатик. Глупенький папочка. — Она посмотрела на портфель. — Для чего ты его принес сюда, папочка?
— Здесь есть кое-что хорошее для хорошей девочки.
Я открыл портфель.
— Я все время была хорошей девочкой, папочка, я была.
Я протянул ей игрушку, купленную у Хэнли. Это был маленький белый пудель. В ее коллекции мягких игрушек почему-то всегда не хватало собак.
— Какой он хорошенький, папочка! — сказала она и поцеловала меня. — А теперь дай мне мою сладкую булочку, папочка. И мою квашку. И мой сыр. И мой сок со льдом, и соломинку.
Я положил несколько сосисок на сковороду, взял чайник и направился к раковине.
— Сейчас, сейчас, — сказал я.
— Если ты такой голодный, папочка, ты поешь сначала сам.
— Это очень благородно с твоей стороны, — сказал я.
Я включил электрический чайник и поставил сковородку на плиту. Потом открыл холодильник, достал апельсиновый сок и лоток со льдом.
— Не забудь соломинку, папочка.
— Не торопи меня, дружок, — сказал я.
Она спрыгнула со стула и обхватила мои колени.
— Я хочу тебе сказать что-то, — заявила она. — Наклонись ко мне, папочка. — Она потянулась губами к моему уху.
— Когда я вырасту большая… — прошептала она и оглянулась на дверь, не идет ли кто-нибудь. — Когда я вырасту большая, я буду каждое утро кормить тебя завтраком, я буду.
— Ты мое маленькое сокровище, — сказал я.
— Я тебя никогда не брошу, папочка, никогда, никогда.
Я протянул ей стакан с апельсиновым соком. Она улыбнулась мне. Зубы у нее были белые, мелкие, очень ровные.
— Когда-нибудь настанет такой день, когда ты уйдешь от меня, — сказал я.
Я обхватил ее рукой за плечи. Она была очень тоненькая, хотя и упитанная.
— Я буду жить здесь всегда-всегда, — сказала она.
Она взобралась обратно на стул.
— Я хочу есть, папочка.
— Обожди минутку, у меня только одна пара рук, — сказал я хриплым, свистящим шепотом, согнувшись в три погибели и изображая дряхлого старика…
Она звонко расхохоталась.
— Ой, папочка, какой ты смешной! Папочка, сделай опять!
— У меня только три пары рук, — сказал я, ковыляя по кухне. — Я старый старик, у меня только четыре пары рук…
— У тебя только одна пара рук! — взвизгнула Барбара. — Глупый папка!
— Вот это правильно, — сказал я. — У меня только пять пар рук. — Я наполнил ее тарелку жидкой кашицей.
Я был свободен, сосиски поджаривались на сковороде, кухня была полна солнца и смеха Барбары. Я был свободен, Сьюзен дала мне свободу. В этой игре могли участвовать двое; я мог спасти свое самолюбие и вместе с тем поступать, как мне заблагорассудится. Мне казалось, что десяти лет нашего брака как не бывало.
Барбара продолжала хохотать; минутами ее смех едва не переходил в слезы. Я встряхнул ее легонько.
— Ешь свой завтрак, или я отшлепаю тебя всеми шестью парами рук сразу, — сказал я.
— Неправда. Ведь ты не отшлепаешь, папочка? — спросила она.
— Ты еще не знаешь, что я могу сделать, — сказал я. — Твой папочка — самый удивительный человек на свете.
14
— Долго еще будет продолжаться это смертоубийство? — спросил Хьюли. И ударил по столу кулаком. В свое время, когда он так ударял, все подскакивали, но сейчас это означало лишь то, что он подходит к концу своей речи. — Мы неоднократно просили министерство транспорта разрешить нам установить на этом перекрестке светофор. После нашего последнего обращения в министерство произошло уже три несчастных случая…