Жизнь ненужного человека
Шрифт:
– Правильно!
– сиплым голосом сказал Пантелеев, коренастый человек в очках и в поддёвке.
– Да, брат, аплодировали!
– с восторгом воскликнул Грохотов, застучал кулаком по своей узкой груди и закашлялся.
– Теперь кончено, - я себя знаю! Артист, вот он - я! Могу сказать - обязан своему искусству жизнью, - а что? Очень просто! Народ шутить не любит...
– Народ стал доверчив, - заметил Пантелеев, раздумчиво и странно, - и очень смягчился сердцем...
– Это верно! Что делают, а?
– тихонько воскликнул Грохотов и уже шёпотом продолжал: -
– Столяру фамилия Зимин?
– спросил Евсей ещё раз.
– Зимин Матвей, по делу о пропаганде на мебельной фабрике Кнопа, ответил Пантелеев внушительно и строго.
– Он должен быть в тюрьме!
– сказал Евсей недовольно.
Грохотов весело свистнул.
– В тюрьме-е? Ты не знаешь, что из тюрьмы всех выпустили?
– Кто?
– Да народ же!..
Евсей молча прошёл несколько шагов, потом спросил:
– Зачем же это?
– Вот и я говорю: не надо было позволять этого!
– Сказал Пантелеев, и очки задвигались на его широком носу.
– Какое у нас положение теперь? Нисколько не думает начальство о людях...
– Всех выпустили?
– спросил Климков.
– Всех...
Пантелеев сипло и строго продолжал, раздувая ноздри:
– И уже было несколько встреч, совершенно неприятных и даже опасных, так что Чашин, например, должен был угрожать револьвером, потому что его ударили в глаз. Он стоит спокойно, как посторонний человек, вдруг подходит дама и оглашает публике: вот - шпион! Так как Чашин подражать животным не умеет, то пришлось обороняться оружием...
– До свиданья!
– сказал Евсей.
– Я домой пойду...
Он пошёл переулками, а когда видел, что встречу идут люди, то переходил на другую сторону улицы и старался спрятаться в тень. У него родилось и упорно росло предчувствие встречи с Яковом, Ольгой или с кем-либо другим из их компании.
"Город велик, людей много..." - увещевал он себя, но каждый раз, когда впереди раздавались шаги, сердце его мучительно замирало и ноги дрожали, теряя силу.
"Выпустили!
– с унылой досадой размышлял он.
– Ничего не сказали и выпустили... Как же мне-то... разве мне всё равно, где они?.."
Было уже темно. Перед воротами полицейской части одиноко горел фонарь. Евсей поравнялся с ним, и вдруг чей-то голос негромко сказал:
– На задний двор...
Он остановился, испуганно глядя во тьму под воротами. Они были закрыты, а у маленькой двери, в одном из тяжёлых створов, стоял тёмный человек и, видимо, ждал его.
– Скорее!
– недовольно приказал он.
Климков согнулся, пролезая в маленькую дверь, и пошёл по тёмному коридору под сводом здания на огонь, слабо мерцавший где-то в глубине двора. Оттуда навстречу подползал шорох ног по камням, негромкие голоса и знакомый, гнусавый, противный звук... Климков остановился, послушал, тихо повернулся и пошёл назад к воротам, приподняв плечи, желая скрыть лицо воротником пальто. Он уже подошёл к двери, хотел постучать в неё, но она отворилась сама, из неё вынырнул
– Чёрт возьми... кто это?
– Климков...
– Ага! Ну, показывайте дорогу...
Климков молча зашагал во двор, где глаза его уже различали много чёрных фигур. Облитые тьмою, они возвышались в ней неровными буграми, медленно передвигаясь с места на место, точно большие неуклюжие рыбы в тёмной холодной воде. Слащаво звучал сытый голос Соловьева:
– Это мне не подобает. Вы поймайте мне девочку, девчонку, - я вам её высеку...
Откуда-то из-за угла непрерывно, точно вода с крыши в дождливый день, и монотонно, как чтение дьячка в церкви, лился, подобный звуку кларнета, голос Саши:
– Каждый раз, как встретятся вам эти с красными флагами, бейте их, бейте прежде тех, которые несут флаги, остальные разбегутся...
– А как нет?
– У вас будут револьверы! Также, если увидите людей:, знакомых вам, тех, за которыми вы следили в свое время и которые сегодня выпущены из тюрем своеволием разнузданной толпы, - уничтожайте...
– Резонно!
– сказал кто-то.
– Одним свободу дали, а других - куда?
– резко крикнул Вяхирев.
Евсей отошёл в угол, прислонился там к поленнице дров и, недоумённо оглядываясь, слушал.
– Тело - тельце - телятинка - мясцо, - расплывались, как густые масляные пятна, нелепые слова Соловьева.
Тёмные стены разной высоты окружали двор, над ним медленно плыли тучи, на стенах разбросанно и тускло светились квадраты окон. В углу на невысоком крыльце стоял Саша в пальто, застёгнутом на все пуговицы, с поднятым воротником, в сдвинутой на затылок шапке. Над его головой покачивался маленький фонарь, дрожал и коптил робкий огонь, как бы стараясь скорее догореть. За спиной Саши чернела дверь, несколько тёмных людей сидели на ступенях крыльца у ног его, а один, высокий и серый, стоял в двери.
– Вы должны понять, что свобода вам дана для борьбы!
– говорил Саша, заложив руки за спину.
Был слышен шорох подошв по камням, сухие, металлические щелчки и порою негромкие, озабоченные возгласы и советы:
– Осторожнее...
– Заряжать не велено!..
Безличные во тьме, странно похожие один на другого, но двору рассыпались какие-то тихие, чёрные люди, они стояли тесными группами и, слушая липкий голос Саши, беззвучно покачивались на ногах, точно под сильными толчками ветра. Речь Саши насыщала грудь Климкова печальным холодом и острою враждою к шпиону.
– Вам дано право выступить против бунтовщиков в открытом бою, на вас возлагается обязанность защищать обманутого царя всеми средствами. Вас ждут щедрые милости. Кто не получил револьвера?..
Раздалось несколько негромких восклицаний:
– Я... Мне... Я...
Люди двинулись к крыльцу, Саша посторонился, серый человек присел на корточки.
– Нельзя ли два?
– спрашивал ноющий голос.
– Зачем?
– Для товарища...
– Пошёл, пошёл...
Знакомые Евсею голоса шпионов звучали громче, более смело и веселее...