Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
Шрифт:
Появлялась Зейнаб, успокаивала как могла. Она говорила:
– Не надо, Федор. Воины дадут власть князю Андрею. Он расширит свой удел, чему противился великий князь Дмитрий.
И ярославский князь мысленно соглашался с Зейнаб.
Ударили тулумбасы, и орда двинулась. Тронулась, казалось бы, нестройной массой. Но это для неискушенного: орда повиновалась своим тысячникам и сотникам…
Из дальнего дозора скакал во Владимир гридин великокняжеской дружины. Конь пластался в беге, а гридин, припав к гриве, приговаривал:
– Выдержи, Воронко, доскачи!
Застучали копыта по наплавному мосту через Клязьму. Провел гридин коня, выбрался на кручу и поскакал через посад к городским воротам, выкрикивая на ходу:
– Орда степь перешла! Скоро орда на Русь навалится!
Тревожно зазвонили колокола владимирских церквей, народ покидал торжище. Собирались люди. Семьями уходили под прикрытие городских укреплений.
Гнев охватил великого князя, лицо исказилось:
– Почто он зла отечеству ищет, почто разор затеял?
Во дворце, собрав бояр и воевод, Дмитрий наставлял Ростислава:
– Уводи, воевода, полки на Переяславль-Залесский. Жен своих и церковь будут оборонять засадный полк и люд владимирский. С ними и я буду.
– Нет, князь Дмитрий, тебе надобно уходить с дружиной, удельных князей звать, - глядишь, отобьемся.
– А гоже ли мне, Ростислав, город покидать на радость недругам?
– На севере, князь, ты ополчением обрастешь и Русь отстоишь. Так всегда было. А мне позволь, пока татары не подступили, город к защите изготовить…
Удалился воевода Ростислав, ушли с ним бояре из старшей дружины, а Дмитрий перешел в домовую церковь. Молился истово, у Бога просил помощи против врагов. Сам себя спрашивал: кто же они, враги? Ордынцы, да! Но отчего недругами сделались князь Федор Ярославский, князь Городецкий?
Мягко ступая, вошел епископ Петр, остановился рядом.
– Отец мой духовный, сказанное тобой о драконе, преследовавшем жену, родившую младенца, о разрушенном храме разве не истина? И Русь наша как тот храм, какой иноверцы порушили… Но отчего наши князья их на нашу землю наводят?
– Молись, сыне, и кайся, - тихо ответил епископ.
– Не в ярости Господней кара Божья. Господь велик, и он с нами. Помни о том, князь Дмитрий.
Не успел великий князь вывести дружину из Владимира, как пришло еще одно тревожное известие. Оно было из сторожи, что на Оке. Темник Абдул через реку переправился, в землю Рязанскую ринулся.
Великий князь теперь уже не стал собирать воевод, только и сказал Ростиславу:
– Пошлю гонца к Даниилу, чтоб Москву крепил да, ежели сумеет, князю Рязанскому подмог.
– Малочисленна дружина у князя Московского. Вот кабы ему Андрей Городецкий подсобил…
– Кабы, да откуда время брать?
– То так. Однако ты, великий князь, поторопись. Может, еще соберешь силы в один кулак.
Дмитрий усмехнулся, ответил с горечью:
– Аль мне не знать князей удельных? Поди, каждый норовит за своими стенами отсидеться. Мнят, минует их гроза, поозоруют ордынцы да и уйдут к себе в степи.
– В том-то и беда, - согласился Ростислав.
– И так, сколь помню, князья наши врозь тянут.
– Потому и биты бываем.
По-прежнему беспокойно звонили колокола всех владимирских церквей. Ростислав повел рукой:
– Владимирцы ополчение скликают. Попрощаемся, великий князь, пора уходить тебе.
Подобно стреле, пущенной из тугого лука, ринулась орда в набег. Гоном проходила она по княжествам. Никого не миновала. Осадила Владимир.
Под самые стены выехали сотни полторы ногайцев, заорали:
– Эгей, владимирцы, открывай ворота! Не то пожжем!
И, подняв луки, пустили на город горящие стрелы. Запылала солома на избах. Люд кинулся тушить пожары, а ордынцам весело:
– Эгей, урусы, жарко? А им в ответ:
– Сунься-ка, орда ненасытная!
Дерзко вел себя воевода Ростислав, ночами вылазки делал. Распахнутся ворота, выпустят гридней, они возьмут ногайцев в сабли и снова укроются за городскими стенами. Видел воевода, нет у татар тарана. А когда они полезли на стены, засадный полк и люд отбили их.
Устремились ногайцы в обход Владимира, на удельные княжества, заполыхали городки. Появились ордынцы там, где их не ждали…
Засунув топор за поясок, Будый сказал Аксинье:
– Поищу борть, жить-то надобно!
И ушел. Лес уже зазеленел, пахло прошлогодними грибами, потрескивал под ногами сухой валежник.
Идет Будый, а мысли о бедах, кои навалились, жизнь ломают. Горем полнится земля русская. От сотворения Руси нет ей покоя. Будый уже со счета сбился, сколько раз бегал то от ордынцев, то от тиуна. А спросить бы Будыя, легок ли хлеб, какой смерд собирает? Тяжел труд землепашца. Зерно надо высеять и сжать, в суслоны поставить и под навес перетащить, цепом обмолотить.
А время подходит, боярину за землю дань плати, тиун свое берет, и от ордынских счетчиков не схоронишься…
Возвращался Будый довольный: хоть не отыскал борть, зато наткнулся на поляну. Ежели зимой ее очистить, кустарник вырубить и пожечь, можно рожью засеять.
Неожиданно с той стороны, где его изба, заржал конь. Бросился Будый, бежит, а мысль одна, тревожная: ужели татарин озорует? Вот и изба, дверь нараспашку. И ни коня, ни Аксиньи. Увез проклятый ордынец! Кинулся Будый по конскому следу, но где там…