Жизнь ни во что (Лбовщина)
Шрифт:
На берегу Камы он легонько свистнул и замолчал. Прошло минут пять никого не было.
– Ты зачем свистишь?
– спросил его Симка.
– Увидишь, - коротко ответил Лбов, - я даром никогда не свищу.
Послышался плеск, из темноты вынырнула лодка и причалила к берегу. Все семеро сели молча, и лодка темным пятном заскользила по Каме. Слезли на том берегу. На опушке, пока ребята закуривали, Лбов подошел к еврейке, молча усевшись в стороне на срубленном дереве, и спросил:
– Чего же ты молчишь и откуда ты на нашу голову
А ночь была такая звездная. И вечер был такой мягкий. Женщина встала, скинула платок и вдруг неожиданно обняла его за шею.
– Милый, - сказала она шепотом, - милый, возьми меня с собой.
Лбов никак не ожидал этого.
– Вот дура-то, и как это ты скоро... Да на что ты мне нужна!
– Он хотел было оттолкнуть ее, но она еще крепче зажала руки на его шее и, прижимаясь к нему всем телом, прошептала:
– А может, на что-нибудь?
А ночь была такая звездная, и вечер был такой весенний. И Лбов вспомнил, что собственная его жена теперь отгорожена барьером казачьих шашек, и Лбов уже мягче разжал ее руки.
– Ты дура, - сказал он ей.
И Симке-сормовцу, который стоял недалеко, показалось, что он улыбнулся, а может быть, и нет - разглядеть было трудно, потому что ночь была весенняя, говорливая, но темная.
Но то, что женщина улыбнулась и блеснула черными глазами, - это Симка-сормовец разглядел хорошо.
6. Встреча
Это было на берегу речонки Гайвы, узенькой мутной полоской прорезавшей закамский лес.
Лбов лежал на берегу речки, а Симка-сормовец запекал в углях картошку, когда невдалеке послышался вдруг резкий свист.
– Бекмешев пришел, - не поворачивая головы проговорил Лбов.
– Давно я уже его жду, дьявола. А ну-ка, свистни ему в ответ.
Но это был не Бекмешев, а паренек лет шестнадцати. Он вынырнул из-за кустов и сказал, чуть-чуть задыхаясь от быстрого бега:
– Ишь куда запрятались, а я искал, искал... Тебе, Лбов, записка от Степана. А сам он не может, занят чем-то.
– "Занят"!
– хмуро передразнил Лбов.
– Чем он там занят? А ну, дай сюда!
Он взял записку, распечатал ее, повертел перед глазами и сунул ее Симке.
– На, читай!
Симка прочел. Там было несколько бессвязных и непонятных слов: "Приходи как под луну, в девятый, четыре патрона есть".
Но смысл этих слов был, очевидно, понятен Лбову. Он улыбнулся, привстал с земли, потом сжал губы и задумался.
До сих пор он действовал на свой риск и совершенно один. Сормовских ребят считать было нельзя, они были пришлыми и непостоянными, а Стольников за последнее время ни в какие дела не вмешивался, он стал каким-то странным, все ходил, часто хватался за голову и бормотал какие-то несуразные слова. А теперь - кто они, эти четыре, с которыми придется рыскать, нападать и, если нужно, то умирать? Кто они?
Весь день он был задумчив. В девять вечера был на обычном
Но никто не видел и не знал, как нервничал тогда Лбов.
И едва только захрустели ветки под чьими-то ногами, едва только фальшивым криком откликнулась кукушка, и не кукушка, а ястреб, выпрямился Лбов и провел спокойной рукой по маузеру.
Их было четверо, четыре человека без имен.
Демон - черный и тонкий, с лицом художника, Гром - невысокий, молчаливый и задумчивый, Змей - с бесцветными волосами, бесцветным лицом и медленно-осторожным поворотом головы, и Фома - низкий, полный, с подслеповатыми, добродушными глазами, над которыми крепко засели круги очков.
И в первую минуту все промолчали - посмотрели друг на друга, а на вторую - крепко пожали друг другу руки, и в третью - Змей повернул голову и спросил так, как будто продолжал давно прерванный разговор:
– Итак, с чего мы начинать будем?
– Найдем, с чего, - ответил Лбов.
– Садитесь здесь, - он неопределенно показал рукой вокруг, - садитесь и слушайте. Я все наперед скажу. Я рад, что вы приехали, но только при условии, чтобы никакого вихлянья, никакого шатанья, чтобы что сказано - то сделано, а что сделано - о том не заплакано, и, в общем... Револьверы у вас есть? И потом, нужны винтовки, и потом мы скоро разобьем Хохловскую винную лавку, а потом - надо убить пристава Косовского и надо больше бить полицию и наводить на нее террор, чтобы они боялись и дрожали, собаки...
Он остановился, переводя дух, внимательно посмотрел на окружающих и начал снова, но уже другим, каким-то отчеканенно-металлическим голосом:
– А кто на все это по разным причинам, в смысле партийных убеждений или в смысле чего другого, не согласен, так пусть он ничего не отвечает, а встанет сейчас и уйдет, чтобы потом не было поздно.
Он остановился, и сквозь его голос проскользнула угрожающая, резкая нотка. Он не сказал больше ничего.
– Всю программу изложил, - заметил Бекмешев, стараясь сгладить слегка резкость, с которой встретил вновь прибывших Лбов.
Демон удивленно стянул брови. Гром молчал. Змей выставил одно ухо вперед и слушал, чуть-чуть улыбаясь, и улыбка у него была вкрадчивая, непонятная, так что каждый мог ее понять по-своему.
Только Фома снял очки, вытер спокойно стекла и сказал отдуваясь, но совершенно просто:
– Уф... ну, милый, и завернул же ты... Только надо же все как-нибудь согласовать, чтобы все это не слишком уж разбойно выходило.
Но что и с чем согласовать, он не договорил, потому что невдалеке заревела сирена проходящего парохода, и шальное эхо долго и неугомонно неслось по лесу.