Жизнь номер два
Шрифт:
— Утром только. С четырех до восьми часов.
— А сколько дней? — деловито поинтересовался Ваня.
— Пока седмицу, а там видно будет, — ответил я. — Рубля хватит?
Ваня насупил брови и принялся, пожевывая губами, что-то про себя подсчитывать.
— На седмицу-то? — уточнил он. Я подтвердил.
— Накинешь копеек двадцать? — спросил Ванька.
— Идет, — согласился я и мы ударили по рукам.
…Монахов было двое. Оба довольно молодые, лет тридцати, подтянутые, ладные, и чем-то похожие друг на друга, разве что у одного русые волосы и борода были посветлее, а у второго потемнее. Меня они оглядели одинаково внимательными и цепкими взглядами, как будто оценивая, чего от этого мальчишки ждать. Честно говоря, было немного не по себе. Встреть я таких в обычной одежде на улице, убегать бы, конечно, не стал, но когда бы они прошли мимо, вздохнул с облегчением, это точно.
— Иеромонах [1]
— Иеромонах Симеон, — назвал себя второй.
Отец Маркел и доктор Штейнгафт тоже были на месте. Ну кто бы сомневался! Начали мы с коротенького, минут на пятнадцать, молебна, затем иеромонах Роман взял меня на правую руку, а иеромонах Симеон положил ладонь мне на голову. Через минуту они меня отпустили, коротко переглянулись, и Симеон попросил начать испытание.
Я снова ловил и отбивал карандаши, ластики и скомканные бумажки, благо, на этот раз было легче — кидались в меня только боярин Левской и доктор, отец Маркел, надо полагать, при коллегах участвовать в этом действе устыдился. Дальше пошло интереснее — иеромонах Роман заставил меня изображать с ним некое подобие бесконтактного кулачного боя. Не знаю, как там у него с силой удара, но вот за счет ловкости и необычной техники он бы того же Мишку Селиванова уделал, это точно. Тем не менее я от обозначаемых им ударов уворачивался без особых проблем, а пару раз даже смог подловить и его, показав, куда бы воткнулся мой кулак, будь все это всерьез. Затем отцу и Рудольфу Карловичу пришлось воздействовать на меня мануалом, не в полную, разумеется, силу, а я должен был их действия предугадывать, а свои, по возможности, комментировать.
Когда мы закончили, иеромонах Симеон взял со стола папку, лист бумаги, карандаш и принялся что-то писать.
— Что я сейчас написал? — спросил он.
— С нами Бог, никто же на ны, — ответил я. Боярин Левской, отец Маркел и доктор Штейнгафт удивленно переглянулись, отец тут же недовольно поджал губы, доктор спрятал глаза в пол, а священник с виноватой улыбкой упорно смотрел куда-то в сторонку. Хех, а вот не надо было в прошлый при мне записочки друг другу писать таинственные…
Монахи, кстати, действовали очень слаженно. Пока один меня тестировал, второй раскрывал Новый Завет и сосредоточенно что-то читал тихим-тихим, почти что неслышным шепотом. Доктор Штейнгафт, если не участвовал в тестировании, внимательно разглядывал меня сквозь голубоватое стекло в серебряной рамке. Снова коротко переглянувшись, монахи решили, что хватит. Меня выставили за дверь и пришлось ждать, пока они там посовещаются. Уж не знаю, что и как там у них происходило, но затянулось все это надолго — когда иеромонах Роман позвал меня обратно в кабинет, я уже замаялся прохаживаться взад-вперед.
— Дар твой дан тебе Господом нашим во благословение, отрок, — провозгласил иеромонах Роман. — Но помни: кому много дано, с того многое спросится.
Уф-ф… Одобрили, стало быть, и дозволили. Это хорошо, очень хорошо. Отец, тоже, судя по виду, испытавший немалое облегчение, на радостях пригласил всех отобедать у нас, монахи с вежливыми извинениями отказались, сославшись на необходимость успеть выполнить еще несколько поручений архимандрита Власия, отец Маркел и доктор Штейнгафт приглашение приняли.
Время до обеда еще оставалось, и я решил скоротать его в библиотеке. Взяв первую попавшуюся книгу, я устроился на диван и раскрыл ее на тот случай, чтобы прикинуться читающим, если кто-то войдет. Мне надо было подумать…
Итак, отец упорно не желает сообщить мне нечто, что кроме него знают и доктор Штейнгафт, и отец Маркел. Ладно, пока что переживу, хотя и не радует меня это. Один хрен, к этой теме я еще вернусь, и так или иначе отцу поделиться со мной придется. Мне, кстати, еще про матушку узнать надо, что с ней на самом деле. Да и кто меня убить хочет, тоже о-очень интересно. И ко всему этому в хороший такой довесок появилась еще одна задача — научиться использовать свое предвидение каким-то более серьезным образом, чем угадывание траектории полета шарика из скомканной бумаги или даже направления движения чьего-то кулака. В самом деле, не всю же жизнь я буду на кулаках биться, да и карандашами недруги вряд ли станут кидаться. С этим пока было плохо — попытки воздействовать на меня мануалом я вроде как успешно гасил, а вот как мне такое удавалось, сам не понимал.
…Единственным отличием от привычного обеденного ритуала стало то, что молитвы перед трапезой и по ее окончании читал отец Маркел, а не боярин Левской. А так все прошло обычным, я бы даже сказал, стандартным образом. Отец, как и всегда, восседал во главе стола, олицетворяя незыблемость заведенных в доме порядков, матушка была все такая же блеклая и отрешенная, боярин Волков излучал жизнерадостность и оптимизм, его
Отец не курил и курение табака в доме, мягко говоря, не приветствовал, поэтому, когда обед закончился, доктору Штейнгафту и боярину Волкову пришлось пускать дымы на балконе. Я воспользовался случаем и сообщил отцу о приглашении к Болховитиным. Отец дозволил, тут же подозвал Ирину и велел ей присоветовать мне выбор подарка. Сестрица сказала, что было бы вполне уместно преподнести имениннице коробку настоящих венских конфет, небольшую, на две дюжины, чтобы подарок не получился неприлично дорогим. Отец покупку такого подарка одобрил и профинансировал, я отправился к себе, и уже на лестнице получил сигнал от Аглаи.
Однако же, скоро сказка сказывается, а передвижение женщины — дело не такое скорое даже в городских условиях. К появлению Аглаи я успел не только запастись съестными припасами, но и изрядно соскучиться, и потому полез к Аглае с настойчивыми ласками, даже не дав ей перевести дух с дороги. Извиняло меня лишь то, что сама она явно ничего против такой нетерпеливости не имела.
…Полюбовавшись задремавшей Аглаей, я сел на кровати и задумался. Впервые за недолгое время наших с ней отношений, если, конечно, можно так назвать то, что происходило между нами, я попытался решить для себя, что именно эта связь для меня значит. Секс или, как тут говорят, заветные утехи — да, конечно. Ощущение собственной значимости, потому что могу ей в какой-то мере покровительствовать, тоже. Да, деньги ей платит отец, но я даю ей хоть немного простой человеческой заботы. К дочке отпустил ее сегодня, и буду отпускать дальше. Поесть вот тоже… Взгляд зацепился за маленькую корзинку, стоявшую на полу у стола. Хм, корзинка-то Аглаина, а я даже не обратил внимания, что она пришла с поклажей. Заглянув в корзинку, я нашел там завернутые в чистую тряпицу небольшие пирожки, судя по запаху, с гречкой и грибами. Дешевая народная еда. Я переставил корзинку с пирожками на стол, не дело это, держать еду на полу. Какой, интересно, у Аглаи заработок? И какую его долю тратит она на то, чтобы иметь, так сказать, товарный вид? Платья, белье, чулки, обувь, все это удовольствие недешевое. Однако же принесла поесть, поучаствовала в устройстве нашего быта, пусть и малой денежкой… Хорошая она. Честное слово, хорошая.
— О чем призадумался, боярич? — Маленькие ладошки легли мне на плечи. Проснулась…
— Да вот, пироги твои на стол поставил, думал, съем их, пока ты спишь, — решил я отшутиться.
Что это шутка, до Аглаи дошло не сразу, но через несколько секунд она мелодично рассмеялась.
— Шутишь! И не побрезгуешь?
— А с чего тут брезговать? — удивился я. — Они у тебя что, несъедобные, что ль?
— Тебя-то такими, небось, не кормят, — пояснила Аглая. — Я себе принесла.
— Вот ты и покормишь, — я повернулся и обнял ее. — Я тебя покормлю, ты меня, и будем с тобой сытые и довольные.
— Ох, боярич, ты со мной прямо как с ровней, — Аглая даже головушкой покачала.
— А ты сейчас и есть ровня, — сказал я и, видя ее недоумение, пояснил: — Ты голая, я голый, кто в каком роду родился, и не видать.
Аглая недоверчиво хихикнула. Нет, ну я ей сейчас покажу, что такое ровня.
— Иди-ка ко мне, — поманил я ее…
[1] Иеромонах — монах, имеющий сан священника.
Глава 16. Гроза
С венскими конфетами в качестве подарка Ирина оказалась более чем права. Удовольствие, прямо скажу, совсем не дешевое, зато и эффект соответствующий. Именинница только что не подпрыгнула от радости, женская половина гостей посверкала глазками, сначала завистливо, а чуть попозже, когда конфеты пошли на общее угощение, то и обрадованно, а мамаша виновницы торжества отметила мое подношение благосклонным кивком. Всего на празднике я насчитал двадцать одного человека — как раз каждому конфету, да три штучки именинница себе оставит на вечер или на утро.