Жизнь номер два
Шрифт:
— Нет, — я прислушался к себе и повторил: — Нет. Не видел я его во всем этом. Этих двух… — тут уже словечко пропустил я, — видел, а его нет.
— Да, — согласился отец. — В Петре этой гнили нет. Эх, послушал бы он тогда Анастасию… Она его отговаривала на Ксении жениться. Жаль, не смогла…
— Жаль, — признал я. На словах признал, в душе не очень-то с этим и соглашаясь. История, конечно, не сильно радостная, но и закончилась благополучно, и много чему меня научила. Что ж, будем жить дальше…
Когда родные вернулись и семья собралась за столом, детективную историю пришлось рассказывать
А я разливался соловьем. Не то чтобы прямо уж так откровенно искажал действительность, так, приукрашивал, но слушали меня с раскрытыми ртами. Васька с Митькой, ясное дело, исходили на зависть, матушка и Татьянка все больше охали да ахали.
Честно говоря, вдохновение мне придавал не столько их интерес, сколько вид матушки. Конечно, цветущим я бы его не назвал, но той болезненности уже и близко не замечалось. Лицо боярыни Левской порозовело, глаза поблескивали и даже волосы, не так давно блеклые и терявшие цвет, светились чуть приглушенным темно-золотистым сиянием. Господи, вот же оно, простое человеческое счастье — видеть маму здоровой! Эх, был бы жив тот, прежний Алеша Левской, тоже порадовался бы…
— Иринка злая, она со мной не водилась! — подвела итог моим упражнениям в красноречии Татьянка. При сестренке я, понятное дело, про Аглаю не упоминал, да и Митьке рановато еще, пожалуй, такое знать.
— И это все потому, что ты прочитал Левенгаупта? — восхищенно спросил Митя.
— Не только прочитал, но и сообразил, к чему его слова относятся, — назидательно ответил я. — Ты, Митя, привыкай, что книги не только читать, но и понимать надо! А вообще да, спасибо умному человеку, подсказал…
— Ну, Левенгаупта ты скоро и сам поблагодарить сможешь, — усмехнулся отец. Должно быть, лицо мое выражало полное недоумение, потому что он тут же и пояснил: — Как я выяснил, лучшее преподавание артефакторики сегодня в Мюнхенском Людвиго-Максимилиановском университете, а именно там профессор Левенгаупт состоит членом университетского сената. Вот в Мюнхен ты и отправишься. Так что отдавай-ка свой гимназический выпускной лист на изготовление заверенной копии на немецком языке и готовься к отъезду.
Вот это да… Вот это поворот… А я ведь и правда профессора Левенгаупта лично и поблагодарю, у меня наглости хватит.
Впрочем, еще два дела у меня до отъезда теперь уже не просто в Германию, а конкретно в Мюнхен, у меня оставалось. Нет, даже три. Я сходил в губную управу, поговорил с Шаболдиным и Борис Григорьевич выписал-таки Ваньке Лапину премию аж в пять рублей. На ассигнации, правда. Ничего, к десятке серебром от дяди Андрея прибавка ощутимая. Я зашел к дяде Андрею и получил обратно свою шашку с заверениями, что все с ней в порядке, да с короткой запиской к отставному есаулу Турчанинову, каковой давал уроки владения этим экзотическим оружием. А третье дело…
Процесс
Женщин в Русском Царстве публично не казнили лет уже сорок, но заинтересованные лица на казнь в тюремных стенах допускались. Меня как потерпевшего, дядю как главу рода да отца как главу семьи заинтересованными лицами признали. Не знаю, как у отца и дяди, а у меня интерес был самый что ни на есть прямой — я видел, как умерла Аглая, и я хотел увидеть, как умрут ее убийцы. Обнаружив на тюремном дворе машину, получившую имя своего активного пропагандиста, я даже удивился. Надо же, и здесь гильотина появилась во Франции, и здесь ее рекламным агентом стал доктор Гильотен, [1] да еще и до нас это изделие добралось. Ну да, никакого революционного значения она же здесь не имела за неимением той самой революции, а гуманизму власти в России чужды не были.
С гуманизмом, на мой взгляд, в данном случае наблюдался явный и откровенный перебор. Когда мать с дочерью в одинаковых простых черных платьях и одинаково коротко остриженных, так, что почти невозможно было различить их между собой, вывели во двор, стало видно, что перед казнью обеих опоили, и не алкоголем, а каким-то забористым дурманом. Они, похоже, вообще не понимали, что происходит и что их в самом ближайшем времени ожидает.
Первой машине смерти скормили старшую, потом пришла очередь младшей. Головы продемонстрировали присутствующим, телам дали полежать, чтобы они истекли кровью, затем положили их в простые гробы, туда же отправились и головы, при этом палачу удалось их не перепутать. Гробы закрыли, не забивая, и отнесли в тюремную церковь на отпевание. Боярин Волков хоронить жену и дочь на семейном кладбище не пожелал, где они будут зарыты, меня не интересовало вообще, так что мы с отцом и дядей, не дожидаясь отпевания, отправились к нам. Выпили, посидели, разошлись.
Да, на торжество справедливости произошедшее в тюремном дворе как-то не особо тянуло, да и ладно. Аглая отмщена — а больше тут сделать и невозможно. Эта страница моей новой жизни перевернута, и хватит о ней. Главное — я полностью вжился в свою новую жизнь, я выжил, и будущее мое, пусть и было от меня скрыто, смотрелось куда приятнее, чем в тот день, когда я впервые открыл глаза в жизни номер два. Так что еще поживу, куда ж я теперь денусь-то!..
[1] Да-да, добрый доктор Гильотен не изобретал головорубную машинку, а лишь активно продвигал ее в качестве официального орудия смертной казни. И именно из гуманных побуждений — быстрое и сраванительно безболезненное умерщвление с отпадением надобности в высококвалифицированных палачах.