Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
Я просидел у него целый час и дал только несколько коротких ответов, а остальное время он говорил сам, как профессор на кафедре, и под конец от его поучении у меня пошла голова кругом и потемнело в глазах. Я понял, что практических указаний от этого великого ученого я не получу, и что мне не надо более затруднять его своим присутствием. Я собирался уходить, но Д. И. задержал еще меня на несколько минут и уже в более ласковом тоне прибавил, что в Артиллерийской Академии имеется выдающийся металлург Д. К. Чернов и что я должен к нему обратиться за советом в будущей моей деятельности. Только тогда я смог сказать, что именно Д. К. Чернов и предлагает мне проблему о химическом исследовании структуры стали. Д. И. вполне одобрил эту тему, — на этом и закончилось мое первое знакомство с этим гениальным ученым.
Выходил от него я в очень подавленном настроении от сознания, что я не должен был обращаться за помощью к такому большому человеку, когда мои познания по химии были
Известно, что Д. И., будучи гениальным ученым, философом химии, во время своей профессорской деятельности в университете, имел только очень небольшое количество лиц, которые вели с ним экспериментальную работу и могли считаться его ассистентами. Этим он отличался от А. М. Бутлерова и других выдающихся профессоров, которые создавали школы экспериментаторов, продолжающих разработку их идей. Несмотря на это, я полагаю, что Менделеев должен быть причислен к числу выдающихся педагогов за его в высокой степени талантливые лекции, слушать которые приходили студенты всех факультетов, а главное за его классическую книгу «Основы Химии», которая химически воспитала не одно поколение русских химиков. Такого руководства по химии не было не только в русской, но и в иностранной химической литературе. Только человек, открывший величайший закон природы, — периодический закон элементов, — и мог написать такую книгу, показав, как надо изучать эту науку. Моим учителем химии была именно эта книга, — «Основы Химии», которую я читал, обдумывал и перечитывал по несколько раз, стараясь вникнуть во всю глубину мыслей великого ученого, и я полагаю, что многие из моих коллег проделывали тоже самое.
Отрицательный результат моего посещения Д. И. я объясняю исключительно тем, что ему было трудно указать мне тот экспериментальный путь, который мог бы способствовать моему усовершенствованию в химии, — в особенности, если принять в соображение, что он уже несколько лет, как ушел из университета и не имел лаборатории.
Мой пыл к изучению химии, конечно, нисколько не уменьшился после моего визита к Д. И., и я приступил к разработке темы «О структуре стали», установив в своей лаборатории методы анализа образцов стали, которые мне были даны проф. Черновым. Они были названы им «гранулями», т. к. представляли из себя неправильно развитые кристаллы, сцепленные по плоскостям спайности. В некоторых образцах можно было механически очень легко отделить их друг от друга. Каждая грануля имела размер до 0,5 сантиметров в длину. Д. К. Чернову удалось их получить из стали, содержащей 0,75% углерода, которая была подвергнута в расплавленном состоянии чрезвычайно медленному охлаждению, — в течении, может быть, нескольких месяцев. Если эти гранули имели кристаллическую решетку, то анализ должен был бы показать распределение углерода, как в центре, так и на периферии. Если же стать на точку зрения французских металлургов Осмонда и Верта, не признававших кристаллического строения стали, а допускавшей нахождение в стали целлюлей (клеток), то приходилось допустить, что стенки должны состоять из особых карбидов, которые таким образом и являются цементом, связующим эти целлюли в одно целое.
Д. К. Чернов полагал, что если химический анализ покажет большее содержание углерода в этих гранулях, чем в центре, то это будет свидетельствовать о правильной теории Осмонда и Верта; в противном случае новое подтверждение получит его теория кристаллического строения стали. Если бы этот вопрос возник теперь, то рентгеновская диаграмма через несколько часов дала бы его решение. Но пятьдесят лет тому назад приходилось прибегать к химическому анализу или, в лучшем случае, к обыкновенному микроскопу. Хотя мною и были сделаны многочисленные анализы углерода и железа различными методами, но при всех опытах я получал при всевозможных обработках кристаллов, как в центре, так и на периферии одинаковое содержание указанных элементов. Мои симпатии, конечно, были на стороне теории кристаллической структуры, но это убеждение было скорее интуитивным, чем основанным на экспериментальных данных. Уже после того, как моя работа была закончена и мною был сделан доклад в Императорском Техническом Обществе (в феврале 1892 г.), я и проф. Чернов пришли к заключению, что при помощи этих анализов нельзя экспериментально отвергнуть целлюлярную теорию стали, а необходимо применить новые методы, чтобы разобраться в вопросе о распределении карбидов железа в стали и в чугуне.
К весне 1891 года мною было составлено и отлитографировано «Руководство для количественного анализа», согласованное с программой Академии; оно принесло большую пользу для работающих в лаборатории, и в течении многих лет слушатели Академии им пользовались для производства анализов.
В старшем классе Академии мы имели значительное количество практических работ по практической механике; несколько проектов по деталям машин и один большой проект подъемного крана. Кроме того, мы имели задачи по баллистике: по проектированию снарядов и по вычислению сопротивления воздуха на снаряд, а также по вычислению траектории снаряда при данной его начальной скорости. Все эти проекты и вычисления требовали громадной работы вне лекционного времени.Хотя мы и должны были все проекты вычертить в стенах Академии, — после того, как профессор просмотрит наши вычисления, тем не менее нам удавалось на праздниках часть чертежной работы выполнять у себя на дому. Так как среди моих товарищей по Академии было много очень хороших математиков, но слабых по химии, то они обращались ко мне за помощью по производству химических анализов, и за эту помощь обещали делать для меня вычисления. Это было мне на руку, так как избавляло меня от рутинной работы, и в то же время давало мне большую практику в количественном анализе. Понятно, я был при этом в курсе всех вычислений, так как должен был объяснить профессору ход расчетов, но черновую работу с меня снимали и освобожденное время я мог тратить на изучение химии. Хотя это и было незаконно, но я полагаю, что это делывалось во всех высших учебных заведениях, что такая тайная специализация была полезна, так как уже в стенах учебного заведения давала возможность вырабатываться специалистам.
Я уже в Академии решил, что мне не надо особенно погружаться в тонкости математических проектов, так как был уверен, что моя будущая деятельность будет базироваться на изучении химических процессов, как с теоретической, так и с практической точек зрения. Поэтому все предметы, связанные с химией, я старался постигнуть в полной мере и знакомился не только с пособиями, принятыми в Академии, но старался достать и другие сочинения по разным химико-техническим вопросам. Изучение технологии порохов и взрывчатых веществ, а равно теории их горения и взрывов было для меня очень интересной задачей; я вспоминаю, что сочинения Бертелло, Сарро и Виеля, Абеля и др. уже в то время были в моих руках, и я почерпнул из них очень много полезного.
Половина экзаменов была выполнена в мае, а другая в сентябре, после практических летних занятий. Эти последние на старшем классе состояли в работе главным образом на Охтенском Пороховом заводе и продолжались б недель. Работы было очень много, и мы должны были описать в общих чертах производства черного пороха и бездымного пороха, выделка которых была там начата. Кроме того, мы должны были изучить во всех деталях какую-нибудь отдельную операцию изготовления черного или бурого пороха, и описать ее с детальными чертежами. На мою долю пришлась очень трудная задача изучить прессование шоколадного пороха для дальнобойных 11и 14-дюймовых пушек; надо было также изучить и описать автоматическое действие прессов, работающих под большим давлением. Эту работу я выполнил блестяще и получил за нее не только высшую отметку, но еще и похвалу. На взрывчатом заводе мы ознакомились с приготовлением различных капсюлей, с изготовлением гремучей ртути и т. п. Все эти работы представляли для меня огромный интерес и были мною выполнены с большой добросовестностью.
Мои уроки русского языка с директором Буше продолжались и летом, но были перенесены на утро, так как по вечерам он уезжал к своей семье на дачу. Мне приходилось вставать в 5 часов, чтобы во время попасть на урок. Преподавание шло удовлетворительно, но должен сознаться, что я преуспевал во французском языке больше, чем мой ученик в русском...
Осенние экзамены в общем прошли благополучно, но я припоминаю два эпизода, которые остались в моей памяти на всю жизнь и часто тревожили меня во время сна.
В первом случае мне повезло. Курс деталей машин, читанный, как я уже сказал ранее, проф. Тахтаревым, заключал в себе около 1200 литографированных страниц; он был весь наполнен эмпирическими формулами, служащими для расчета частей машины. Так как я в течении года не слушал лекций и знакомился во время проектирования крана только с некоторыми частями курса, то мне было очень трудно приготовиться к экзамену. Я осилил лишь две трети, а третью часть не успел даже прочесть. Я рассудил, что если я хорошо отвечу на билет из первых двух частей, то незнание третьяго билета не окажет сильного влияния на отметку. Но случилось то, чего я не ожидал: после очень хорошего ответа на первые два билета, профессор не стал спрашивать третьего и поставил мне полную отметку. В благодарность за эту милость, я дал обещание на дополнительном курсе сесть на первую парту и слушать внимательно курс паровых машин, который читался тем же проф. Тахтаревым; я это исполнил, хотя следить за его лекциями было очень трудно.