Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
Полицейские и воинские части, после попыток уговорить рабочих разойтись, в разных частях города пускали в ход оружие, — и притом так безобразно, что в результате побоища было насчитано более 1000 убитых. Так закончилась попытка сближения рабочих с царем, — попытка, которая привела как раз к обратному результату: к еще большему их озлоблению и против царя, и против правительства. Если бы царь вышел на терассу Зимнего Дворца*) и принял бы депутацию, то его престиж поднялся бы высоко, и народ почувствовал бы, что единение царя с народом существует реально, а не на бумаге.
Революционные настроения в стране после этого события стали охватывать все большие круги населения; они росли с тем большей быстротой, что политика правительства отличалась полной неопределенностью и менялась иногда очень резко в зависимости от случайных событий.
Когда в середине 1904 года всесильный и реакционный министр внутренних дел фон Плеве, главный вдохновитель царя, толкнувший его на войну
Хотя Святополк-Мирский после событий 9-го января был смещен и на его место был назначен консерватор Булыгин, тем не менее революционное настроение продолжало наростать. В Москве в двадцатых числах апреля состоялся съезд земских деятелей в особняке Ю. Н. Новосильцева, на Большой Никитской. Большинство на этом совещании приняло резолюцию о необходимости продолжать борьбу с правительством и домогаться разрешения всех острых политических вопросов, как то: всеобщее избирательное право (четыреххвостка), однопалатная или двупалатная система, одностепенные или двустепенные выборы и созыва Учредительного Собрания с целью изменения основных законов.
Два больших поражения на войне, — на суше, под Мукденом, и на море, под Цусимой, где погиб весь наш флот, посланный из Петербурга под командой адм. Рождественского, еще более усилили недовольство против царя, и люди, не стесняясь, возлагали на правительство ответственность за эти поражения, нанесенные нам маленькой Японией, которые совершенно подорвали наш боевой престиж заграницей. Конечно, о недовольстве народа было известно и во дворце, и там решили в помощь правительству образовать совещательный парламент, — Государственную Думу из представителей всех классов. В комиссии, которая обсуждала функции этого совещательного учреждения, председательствовал сам Государь, а всю исполнительную работу вел граф Сольский; большое участие в составлении проекта и редактировании резолюций принимал известный чиновник Крыжановский, который после большевистской революции выпустил воспоминания о своей деятельности во время царского режима. Было потрачено много труда для составления наказа этой Думы, которая потом была названа «Булыгинской»; в августе 1905 года об ее созыве было объявлено в особом Высочайшем манифесте, так как события властно потребовали коренного изменения нашего государственного строя.
Летом на манчжурском фронте под командой нового главнокомандующего ген. Линевича была сосредоточена миллионная армия, и все было готово для наступления, но в это время президент Соед. Штатов предложил свое посредничество для заключения мира между Россией и Японией. Государь, — вероятно, под влиянием своих умных советников, — согласился вступить в мирные переговоры и с этой целью послал С. Ю. Витте в Америку, дав ему соответствующие полномочия.
Большинство русских людей находили, что заключение мира при таких условиях совершенно недопустимо и что надо было сначало выиграть хотя бы одно сражение, чтобы потом приступать к мирным переговорам. Японцы в то время находились в весьма тяжелых условиях и очень опасались, что мы будем продолжать военные действия. Благодаря умелому ведению переговоров, С. Ю. Витте удалось заключить в Портсмуте мир на довольно благоприятных для России условиях, — особенно, если принять во внимание, что мы не имелц никакого успеха в военных действиях. Говорили, что половина Сахалина была уступлена японцам по вине Государя, который кому-то сказал, что ничего не имеет против этой уступки; это дошло до ушей японских дипломатов, и Витте ничего не оставалось, как сделать эту уступку. За свою миссию Витте получил графское достоинство.
Летом я, жена и мой старший сын Димитрий (ему тогда было 12 лет), поехали в Калужскую губернию на станцию Полотняный Завод, чтобы навестить дядю моей жены — художника-декоратора императорских театров Анатолия Федоровича Гельцера, который в то время совсем переселился в ту местность ввиду того, что его старшая дочь Надежда поступила в женский монастырь, — Герасимовскую общину. Мне очень понравилась живописная местность Калужской губернии Совершенно случайно я узнал, что недалеко от монастыря, на берегу большой реки Угры, около села Рождества, можно купить землю. Моей давней мечтой было приобресть небольшой кусок земли по близости Москвы, где было бы можно построить зимний дом и развести небольшое хозяйство, чтобы под старость жить большую часть года в сельской тишине. Помимо всего прочего, имея трех сыновей, я хотел приучить их к сельскому хозяйству, чтобы в свободное летнее время они могли бы научиться всем полевым работам.
Я приобрел необходимый участок земли, и тотчас же приступил к постройке большого дома, сторожки и надворных построек, попросив А. Ф. Гельцера присматривать за постройкой. К зиме дом вчерне был готов; закончить постройку я предполагал к весне, чтобы можно было моей семье следующее лето провести уже на новом хуторе.
После заключения мира с Японией, на министерства путей сообщения и военное, легла тяжелая задача перевести в Европейскую Россию по одноколейному Сибирскому пути миллионную армию. Неудачным окончанием войны и ее непопулярностью воспользовались революционные агитаторы, которые так сумели распропагандировать солдатскую массу, что вскоре по всей Сибири, по железнодорожной линии, начались беспорядки и восстания. Правильное жел.-дорожное движение совершенно прекратилось, а в некоторых местах, — напр., в Чите, были образованы самостоятельные республики. До центра доходили только отрывочные сведения, так как печатать о событиях, в Сибири было запрещено. Только приходящие с фронта эшелоны и частные люди приносили вести о начавшейся революции, о разгроме станций и о человеческих жертвах. Это, конечно, не могло не действовать на массы, и в столицах, а в особенности в Петербурге, началось сильное оппозиционное движение, как среди рабочих, так и в интеллигентных кругах.
Нам, военным людям, было странно видеть, что во многих общественных учреждениях, а в особенности в высших учебных заведениях стали устраиваться собрания, митинги, на которых совершенно безнаказенно произносились речи революционными ораторами, предлагавшими вполне выработанную программу для борьбы с царской властью. Народ в громадном количестве наполнял эти аудитории, и полиция не препятствовала желающим посетить такие собрания. На них ходили и должностные лица, военные и пр., которые потом распространяли среди своих друзей и знакомых сведения о принятых на этих собраниях революционных резолюциях. Я сам не был ни на одном из подобных митингов, но знал, что на них происходит, так как мои некоторые сослуживцы, их посетившие, рассказывали мне, что там происходило. Как-то раз, возвращаясь в 8-ом часу вечера с прогулки, я заметил, что большое число народа направлялось в аудиторию Военно-Медицинской Академии, находящейся на Выборгской стороне, у Литейного моста, — как раз напротив нашей Артиллерийской Академии. Я подошел к городовому, стоявшему на мосту, и спросил его, зачем идет этот народ в Военно-Медицинскую Академию. «Так что на митинг, Ваше Высокоблагородие», — ответил он мне. «А разве может такой митинг происходить в стенах Военной Академии?» — поинтересовался я. «С разрешения начальства», — последовал ответ. Наш лаборант по физике, военный чиновник Николаев, переодевшись в штатское платье, побывал на митинге в Военно-Медицинской Академии и потом рассказал нам о том, что там происходило. Он сообщил нам, что ему, как человеку, получившему военное воспитание, было жутко выслушать столь резкие обвинительные речи, направленные против царя и его правительства и содержавшие требования немедленного его свержения с престола и учреждения Российской республики. Он сообщил нам, что дерзость агитаторов дошла до того, что они устроили сбор денег на покупку сабли, которая должна была отрубить голову Николая 2-го...
Подобные революционные собрания продолжались весь сентябрь и, кажется, только в начале октября правительство поняло, какую нелепую пропаганду оно допустило, и к како-
му результату должны привести подобные митинги, — но было уже поздно, и никакие меры не могли остановить революционного движения, которое охватило почти все слои населения. Студенческая молодежь, этот барометр политических настроений, вынесла за это время тоже революционные резолюции, и потому в начале октября в Петербурге были закрыты все высшие учебные заведения. Для того, чтобы воспрепятствовать студентам проникать в здания последних в виду недостатка полиции, были наряжены войска, дежурившие в течении целого дня около зданий Университета и Институтов.
–
Так как незадолго перед этим был издан закон, что гражданские высшие учебные заведения получают автономию и выбирают директоров, то в закрытии Институтов, последовавшем по распоряжению министра внутренних дел, студенты и профессора увидали нарушение их прав, а потому советы профессоров и преподавателей стали выносить постановления, выражающие резкий протест против такого произвола. Я и полк. A. J1. Корольков, профессор физики Артиллерийской Академии, были приглашены в Совет профессоров Института Гражданских Инженеров, где мы состояли преподавателями, для обсуждения вопроса о том, что мы должны делать при создавшихся условиях. Нам, как военным чинам, надо было быть очень осмотрительными, так как каждое неосторожное слово, подпись под протоколом, содержащим постановление, не допустимое с военной точки зрения, могло сильно отразиться на дальнейшей нашей карьере, — вплоть до удаления со службы. Но в то время настроение у всех сознательных людей было настолько возбуждено, что большинство не думало о последствиях и откровенно высказывало очень резкие суждения.