Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
В правительстве Горемыкина министром внутренних дел был назначен бывший Саратовский губернатор П. А. Столыпин, по своим убеждениям примыкавший к партии умеренных либералов, — октябристов. На его плечи выпала очень трудная задача уничтожить революционное движение в стране, которое поддерживалось агитацией социалистов-революционеров и социал-демократов, главным образом, среди крестьян и солдат и матросов. Как в войсках, так и на кораблях вспыхивали бунты, которые требовали энергичных мер со стороны правительства для их ликвидации. После разгона Думы, 9-го июля, министерство Горемыкина было уволено, и председателем Совета Министров царь назначил П. А. Столыпина, которому и поручил составить новое министерство. Столыпин сохранил за собой пост министра внутренних дел; министром земледелия был назначен Кривошеин, финансов — В. Н. Коковцев, а министром иностранных дел — Извольский.
ГЛАВА
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В РОДИТЕЛЬСКИХ КОМИТЕТАХ
После бурных событий последних месяцев 1905 года, высшие учебные заведения мало-по-мало стали приступать к возобновлению прерванных занятий; более или менее нормально функционировать они стали в следующем 1906 году. Но в средних учебных заведениях, — в классических гимназиях и в реальных училищах в ноябре и в декабре 1905 года нормальная учебная жизнь была прервана непристойным поведением учеников и падением школьной дисциплины. Вследствие таких беспорядков, все средне-учебные заведения Петербурга в половине декабря были закрыты. Граф И. И. Толстой, бывший в то время министром народного просвещения, для ликвидации этих беспорядков провел очень разумную меру: он издал приказ об образовании родительских комитетов, которые должны были помогать педагогическим советам в работе по водворению порядка в школах. На основании этого распоряжения в конце декабря в гимназиях должны были состояться родительские собрания для выборов родительских комитетов, в составе по два представителя от родителей каждого класса. Во главе родительского комитета должен был стоять председатель, выбираемый общим собранием родителей. Так как мои два сына учились в 11-ой гимназии, находящейся на Выборгской стороне (в рабочем районе), на Симбирской улице, то я должен был принять участие в родительском собрании, назначенном на 28-е или 29-е декабря. Как сообщил мне впоследствии директор гимназии Барсов, родители наметили двух кандидатов в председатели комитета: меня и одного доктора медицины, довольно красного по своим убеждениям. Из этих двух кандидатов выбран был я, и на мои плечи легла новая обязанность: помочь установлению здоровых отношений между родителями, учениками и педагогами.
К исполнению этих обязанностей я приступил с самого начала 1906-го года. По своей должности я являлся членом педагогического совета гимназии и должен был посещать все его заседания. В первых числах января, до открытия классов гимназии (8-го января), был созван педагогический совет, на котором я ознакомился со всем положением дел в гимназии. Оказалось, что 15 гимназистов старших классов (начиная с 5-го) были исключены за произведенные ими беспорядки; в виду такого постановления педагогического совета ученики всех классов решили объявить забастовку и в первый же день открытия гимназии устроить беспорядки. Ознакомившись со всеми обстоятельствами событий, происшедших в гимназии и выслушав различные мнения педагогов, я предложил следующую меру: пусть педагогический совет даст мне полномочия для переговоров с учениками старших классов до начала уроков, в первый же день открытия гимназии; я пообещаю им убедить педагогический совет принять обратно всех уволенных учеников, если только гимназисты тотчас-же приступят к занятиям, будут вести себя корректно и не позволят себе никаких отклонений от существующих правил, установленных в гимназической жизни. Если в течении 2-х недель в гимназии занятия будут идти нормальным порядком, то я соберу родительский комитет и запасшись его поддержкой, внесу в педагогический совет вопрос об обратном приеме всех уволенных.
Я получил просимые полномочия от педагогического совета и 8-го января, явившись с утра в гимназию, стал обходить все классы, начиная с 5-го, и вести с юношами откровенную беседу, убеждая их прекратить беспорядки и обещая добиться обратного приема уволенных товарищей. Я просил их, ничего не боясь, вполне доверить мне все их недовольства и обиды, которые накопились в их молодых существах и пообещал также внести их разумные пожелания в родительский комитет и педагогический совет для обсуждения. После обхода 4-х старших классов и бесед в течении около 2-х часов, я вынес убеждение, что все юноши, несмотря на мой военный мундир, отнеслись ко мне с полным доверием; они знали, что я был профессором химии в Артиллерийской Академии, а не строевым офицером. Я сказал им мои условия; они все согласились со мною и дали обещание приступить немедленно к учению. Мне надо было быть очень осторожным и находчивым для того, чтобы давать исчерпывающие ответы на задаваемые мне вопросы или на критику распоряжений начальства, не согласных с духом Манифеста 17-го октября, возвещавшего все гражданские свободы. Как курьез я могу привести здесь один подобный случай. Один воспитанник, не помню какого класса, заявил мне, что директор не позволяет петь в классе «Марсельезу» и обещал сильно наказать того, кто ее запоет. «Что Вы, г. председатель, на это скажете?» «Я скажу Вам, что ни «Марсельезы», ни «Боже, Царя Храни» я не позволил бы петь в классе, так как и то, и другое нарушает классный порядок; гимны поются только при соответствующих условиях, а не тогда, когда это кому-либо вздумается».
Занятия в гимназии пошли в полном порядке, и через две недели мне удалось убедить педагогический совет принять обратно всех уволенных. До меня дошли слухи, что в других гимназиях Петербурга не все обстояло благополучно и что там имели место всякие эксцессы. Я полагал, что в столь тревожное переходное время было бы полезно об’единиться всем родительским комитетам, для чего следовало бы созвать всех председателей родительских комитетов и ознакомиться с событиями, происшедшими в каждой гимназии за последние месяцы учебной жизни, чтобы потом выработать общую программу дальнейших действий. Узнав из газет, что в одной из гимназий председателем родительского комитета выбран ген.-майор профессор Военно-Юридической Академии Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев, я написал ему письмо, в котором просил назначить мне время, когда я мог бы поговорить с ним насчет организации родительских комитетов. Он очень любезно пригласил меня к себе, и мы, обсудив вопрос, условились разослать всем председателям родительских комитетов письма за нашими подписями, с приглашением собраться в здании и -ой гимназии для обсуждения однообразной программы действий родительских комитетов.
На наш призыв откликнулись все председатели комитетов гимназий и реальных училищ, и это первое заседание, под председательством В. Д. Кузьмина-Караваева, заслушав отзывы о деятельности всех комитетов, постановило в дальнейшем ежемесячно устраивать совещания всех председателей и об’единить все дальнейшие меры для урегулирования учебной жизни в среднеучебных заведениях гор. Петербурга. Высшее начальство, попечитель петербургского округа граф МусинПушкин, не имел никаких возражений против образования такого совещания: когда я с другим председателем был у него для выяснения цели подобного об’единения председателей, то он, вполне одобрив наше начинание, обещал нам довести об этом до сведения министра народного просвещения.
На следующем же заседании совещания председателей я был выбран постоянным председателем, и в течении б-ти лет почти каждый месяц я исполнял эту трудную и деликатную должность, оставаясь, конечно, в то же время и председателем комитета своей 11-ой гимназии. Председателями родительских комитетов были выбираемы обычно очень уважаемые люди; среди них были профессора, общественные деятели, лица, как, напр., граф А. Д. Оболенский, товарищ министра финансов Н. И. Покровский, П. Н. Некрасов, бывший попечитель округа, и пр.
После того, как совещание выработало программу деятельности родительских комитетов, оно уполномочило меня обратиться к министру народного просвещения, чтобы выяснить его точку зрения и получить его одобрение. Автор родительских комитетов, граф И. И. Толстой (бывш. вицепрезидент Императорской Академии Художеств) к этому времени уже ушел в отставку, и на его место был назначен фон Кауфман, сын известного генерала-завоевателя Туркестана. Министр принял меня и другого председателя родительского комитета в своей частной квартире, очень внимательно выслушал наш доклад и сочувственно отнесся к нашей деятельности. Мне и потом приходилось обращаться к нему по делам совещания, и всегда я получал полное удовлетворение от беседы с этим симпатичным и простым в обращении человеком.
Председателем родительского комитета в 11-ой гимназии, я оставался почти 10 лет, пока не кончили гимназию все три мои сына и насколько мог помогал педагогическому делу. При мне сменились три директора и много учителей, было выстроено новое казенное здание гимназии (прежде она помещалась в наемном здании) на Выборгской стороне, но должен сказать, что за все время моей работы в качестве председателя, у меня были самые лучшие отношения с педагогическим советом, и я был всегда его желанным сотрудником. Мне в значительной степени облегчало работу очень хорошее поведение и успешное учение моих сыновей, что позволяло мне поддерживать дисциплину и быть совершенно беспристрастным в своих мнениях. За мою деятельность в качестве председателя родительского комитета, в 1914 году педагогический совет решил заказать мой портрет и с разрешения попечителя округа он был повешен в актовом зале гимназии.
Был только один случай, когда мне пришлось испытать неприятное чувство: это было, когда я узнал секретное донесение директора 11-ой гимназии П. И. Барсова в министерство народного просвещения о деятельности родительского комитета за 3-хлетний период его существования. Директор Барсов был хорошим человеком, но педагогом старой школы; он преподавал в гимназии в старших классах латинский язык и считал, что последний является главным предметом для каждого воспитанника при прохождении курса гимназии. Гимназисты его уважали, но не особенно любили, ибо считали, что он не всегда бывает искренен в разговорах с ними и побаивается высшего начальства. Когда пост министра народного просвещения был занят Шварцем, бывшим директором 5-ой