Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
В заключительной речи при закрытии с’езда Комитета Химизации Н. П. Горбунов, подводя итоги работам С’езда, отметил важность сделанных за последнее время работ в исследовательских институтах и университетах, подчеркнув особое значение моих работ по катализу и прибавил, что советское правительство намерено в настоящее время создать особый Научный Институт, обставить его таким образом, чтобы там могли бы производиться самые точные работы. Тогда не будет никакой надобности акад. Ипатьеву ездить для выполнения его работ заграницу, а к нему будут из заграницы приезжать молодые химики учиться катализу и методу высоких давлений. Он сказал, что уже ищет место в окрестностях Москвы, где можно было бы в ближайшее время создать такой Научный Институт. Слушая эти речи и лестный отзыв о значении моих работ, я, однако, ни на одну минуту не верил, что эта идея Горбунова может быть осуществлена; большевики всегда много обещают и в начале кое-что исполняют, а потом все идет на смарку. Так оно и случилось: Научный Институт, в котором предполагалось сосредоточить работу
Химики провинциальных университетов выступавшие на этом С’езде, указывали на печальное положение многих лабораторий, в которых нельзя организовать научные работы, вследствии недостатка средств и невозможности получить реактивы и аппараты, как с отечественных складов, так и из заграницы. Проф. Зелинский жаловался на недостаток оборудования даже в Московском Университете. А из лабораторий многих провинциальных университетов до революции выходили великолепные работы, обращавшие внимание всего химического мира; достаточно указать на университеты Казанский, Киевский и Томский; в последнем, далеком от центра России, проф. Кижнер сделал с своими учениками такие исследования, которым мог позавидовать любой заграничный университет. В общем, однако, надо заметить, что первый с’езд по химизации прошел с большим под’емом, и у многих явилась надежда, что Комитет поможет в будущем развитию химии и химической промышленности в СССР.
Одно пленарное заседание с’езда было посвящено обсуждению первого пятилетнего плана, который к тому времени (первая пятилетка уже началась) все еще не был утвержден. Докладчиком по пятилетнему плану выступил молодой рабочий, председатель ЦК химиков, совершенно необразованный в химическом смысле человек и не с’умевший, конечно, передать собранию в главных чертах сущность составленного плана. Председателем на этом заседании был Рудзутак, заместитель Председателя Совнаркома; он очень хорошо вел заседание и умел подмечать и высмеивать слабые места речей, как защитников плана, так и критиков. В особенности хорошо досталось Пекину, члену коллегии Главхима, который должен был участвовать в составлении плана и нести полную ответственность за его целесообразность. Вместо того, чтобы защищать план, Пекин стал делать критические замечания и был высмеян собранием после колких замечаний Рудзутака. С резкой критикой плана выступил начальник Военно-
Химического Управления Фишман, который доказывал, что вообще план никуда не годится, так как все показанные цифры производства основных химических продуктов совершенно недостаточны для удовлетворения военной промышленности. В заключение собрание вынесло обычное трафаретное заключение: поручить Главхиму пересмотреть план, приняв во внимание все замечания, сделанные на с’езде.
На одном заседании с’езда с очень резкой речью выступил Гольцман, заместитель председателя РКИ, С. Орджоникидзе, по поводу разных предложений, которые были высказаны в печати проф. Рамзиным, директором Тепло-Технического Института, с целью улучшить вопрос о снабжении страны наилучшими видами топлива. Когда я слышал речь Гольцмана, я был крайне поражен его нападками на проф. Рамзина, который до тех пор пользовался большим доверием и уважением со стороны верхов советской власти. Нельзя было не понять, что Гольцман считает Рамзина вредным работником, который может не улучшить, а скорее испортить дело снабжения топливом. Проф. Рамзина не было на заседании, и потому выступление Гольцмана не было подвергнуто обсуждению. Тогда никому не приходило в голову, что над головой Рамзина собираются грозовые тучи и его скоро об’явят вредителем.
Вскоре в Москве была собрана конференция по исследованию различных проблем, связанных с топливными рессурсами страны. Эту конференцию возглавлял Гольцман, а в президиум были приглашены С. Д. Шейн, акад. Лазарев, я и другие. Мне было предложено сделать доклад по поводу деструктивной фдрогенизации, которая была исследована в лаборатории Академии Наук над различными углями и смолами. Я поручил сделать этот доклад моему ассистенту Н. А. Орлову, и с согласия президиума предложил ему прочитать его на конференции. В первый же день конференции был заслушан доклад Стадникова о классификации минеральных углей, а затем выступил Орлов. В своей речи он не только ни разу не помянул моего имени, но ни одним словом не обмолвился, где эти работы были сделаны, какой метод был употреблен и по чьей инициативе эти работы были начаты. На всех присутствующих и на президиум доклад Орлова произвел очень неприятное впечатление. Два члена Президиума во время дискуссии очень ясно дали ему понять, какое значение имели работы Ипатьева в этом вопросе; некоторые из присутствующих на конференции сделали тоже самое. После заседания конференции Гольцман высказал мне свое возмущение по поводу нахальства Орлова и сказал, что в конце конференции мы еще вернемся к этому инциденту. Он исполнил свое обещание, и в заключительном заседании президиума поставил этот вопрос на повестку и настоял, чтобы я также присутствовал при дискуссии. Гольцман заявил, что он и все члены Президиума конференции возмущены поступком Орлова и высказывают ему свое порицание; что-же касается заслуг акад. Ипатьева в деле деструктивной гидрогенизации под давлением и в установлении им метода высоких давлений, который ныне применяется в химической промышленности всех стран, то наша конференция должна довести до сведения советского правительства о значении работ Ипатьева и выпустить особую брошюру на русском и иностранных языках, в которой указать на его приоритет в этой новой области химии и промышленности. Это предложение было принято единогласно и было внесено в официальный протокол. Так как Гольцман занимал высокий пост в РКИ, то можно было надеяться, что это постановление будет приведено в исполнение. Но мой от’езд навсегда заграницу помешал выполнению этого очень благоприятного для меня решения.
Тотчас-же после этой конференции я предложил члену Президиума ВСНХ А. Н. Долгову собрать особое совещание для проведения в жизнь постановления конференции о постройке опытной установки для переработки некоторых сортов каменного угля и смол в газолин, применяя мой метод высоких давлений. Я настаивал на созыве такого совещания, чтобы снять с себя всякие нарекания, что я не хочу использовать свой авторитет для введения этого процесса в СССР. На собранном совещании наиболее ответственных работников я сделал обстоятельный доклад, в котором доказывал необходимость у нас в
СССР разрабатывать оба метода получения газолина, несмотря на то, что мы богаты нефтью. Я указывал, что метод высоких давлений, несмотря на свою не-экономичность, может быть применен, напр., в Сибири, где мы имеем громадные залежи сапра-пелей, для получения газолина из смолы добытой при сухой перегонке сапрапелей. Я просил занести в протокол мое мнение, как отдельное, если бы совещание и высказлаось бы против моих предложений. Но совещание большинством мнений присоединилось к моему предложению! и А. Н. Долгов должен был внести наше постановление в Президиум ВСНХ для дальнейшего продвижения. Дальнейшая судьба этого вопроса мне неизвестна.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
РАБОТЫ И НЕПРИЯТНОСТИ В ИНСТИТУТЕ ВЫСОКИХ ДАВЛЕНИЙ
1930 год вообще изобиловал всякими заседаниями, и во всех них мне приходилось принимать самое деятельное участие.
Научно-Техническое Управление по примеру прошлых лет назначило собрание директоров всех Институтов для ознакомления с результатами наиболее важных научно-технических работ и Для выработки программы работ в будущем. На конференции все время председательствовал акад. Н. И. Бухарин, недавно назначенный НТО; он с большим вниманием выслушивал доклады и задавал много вопросов. В числе докладчиков был и я, так как о результатах работ Института Высоких Давлений до тех пор еще не докладывалось. Я хорошо подготовился и в часовой речи ярко охарактеризовал те проблемы, которые являются предметом наших теперешних и будущих исследований. Между прочим, я демонстрировал новое приспособление к моей бомбе высоких давлений, которое сделал мой сын, Владимир, для изучения растворимости газов в жидкостях под давлением, а также для изучения скорости диффузии газов. Этот аппарат, крайне простой по своему замыслу, долгое время был крайне необходимым для работ под высокими давлениями, и моему сыну бесспорно принадлежит первенство в его постройке; впоследствии он сделал очень интересные работы по растворимости газов под давлением в различных жидкостях и твердых телах при разных температурах; эти работы были опубликованы в американских журналах. Я указал, что в Институте Высоких Давлений устанавливаются все новейшие физико-химические методы для изучения химических каталитических процессов, — в особенности катализаторов. Рентгеновская установка заказана в СССР, а спектроскоп — в Англии; я предполагаю командировать одного сотрудника Института, В. Фроста, к проф. Noddack для изучения спектроскопического метода определения нахождения разных элементов в данном веществе. После моего доклада помощник директора Института имени Карпова Фрумкин, отметив интерес доклада, прибавил, что мое намерение установить в лабораториях новых физико-химических методов для исследования каталитических реакций несомненно принесет громадную пользу в раз’яснении явлений происходящих при катализе.
Из других докладчиков я отмечу рочь, произнесенную акад. Иоффе, которая произвела очень плохое впечатление. Он сравнивал условия для научной работы в прежнее время и при советской власти, а также заграницей, и утверждал, что большевики дали возможность приобщаться к научной работе многочисленному классу рабочих и крестьян, и потому при таких либеральных и благоприятных условиях мы должны ожидать расцвета научной мысли в СССР и больших достижений, как в науке, так и в технике. При царском режиме, а равно заграницей среда, которая поставляла ученых людей, представляла из себя тонкую прослойку интеллигенции в толще масс и потому прогресс в науке естественно должен был происходить более замедленным темпом, чем теперь, когда высшее образование доступно всем классам народа...
Эта речь А. Ф. Иоффе не очень понравилась многим присутствующим, в том числе и коммунистам, — и секретарь НТО Зискинд после заседания высказал мне свое неодобрительное мнение; наоборот, Зискинд передал мне, что члены коллегии НТО и Бухарин остались очень довольны моим докладом и теми работами, которые делаются в Институте Высоких Давлений. Он прибавил мне, что когда я вернусь из заграницы, то буду представлен к ордену Ленина за мою плодотворную для СССР работу. Об этой награде для меня он слышал в соответствующих инстанциях (он ранее служил в ГПУ). Я поблагодарил Зискинда за такое отношение ко мне и сказал ему, что я подготовил себе хорошую смену в лице моих учеников, в особенности Разуваева, Петрова и сына Владимира и лично я всем доволен и желаю одного только — продолжать свою научную работу. Это было мое последнее посещение НТО.