Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
В то время СССР находился в войне с Китаем и военные действия происходили очень близко от границы. В одном месте около Читы фронт находился в трех километрах от полотна железной дороги. Поэтому, мы должны были ехать не через Манчжурию, а по Амурской железной дороге, что удлинило наше путешествие на два дня. На мое счастье погода в Сибири стояла почти что летняя, несмотря на то, что была первая половина октября; на станциях можно было гулять без пальто. Я неустанно любовался замечательными видами нашей необ’ят-ной Сибири, — в особенности, когда мы переезжали величайшие реки — Обь, Енисей, Амур, которые не уступают по своей величине даже американским. В особенности величественную картину представляют берега Амура и знаменитый железнодорожный мост через него. Какие богатства таятся в этой стране, какие мощные пласты великолепных коксовых
Но если природа Сибири, которой только мельком можно было любоваться из окна вагона, производила сильное впечатление и возбуждала желание когда-нибудь поближе познакомиться с ней, то нельзя было того же сказать относительно человеческих существ, которые обитали в этой чудесной стране. На станциях, где только можно было видеть обитателей Сибири, толпился народ, на лицах которых нельзя было прочесть какого-либо радостного или делового выражения. Это были большею частью простолюдины, очень плохо одетые, с аппатичными лицами, нередко обращавшиеся с просьбой дать или кусок хлеба, или заграничную мелкую монету. Сибирское крестьянское население не знало крепостного права и помещиков; оно было богато землей, скотом и свободолюбиво по настроению. Я вспоминаю один факт. Это было вскоре после прихода большевиков. Один из моих шоферов, сибиряк и не большевик, на мой вопрос, доволен ли он приходом большевиков к власти, ответил мне:
«Отчего же быть недовольным? Теперь наша власть; у меня с отцом в Сибири 90 десятин великолепной земли, ее у меня не отнимут, я буду еще богаче».
Не раз я вспоминал моего наивного шоффера, когда сибиряки почувствовали всю тяготу продналога. Через несколько лет владычества большевиков, народонаселение городов и местечек Сибири стало испытывать большую нужду в хлебе. И это в Сибири, которая доставляла колоссальное количество лучшей в мире пшеницы на рынки Европы и продавала датчанам масло на десятки миллионов рублей. На всем пути по
Сибири на станциях в буфетах нельзя было получить ничего Местного; только в некоторых местах женщины выносили на станции для продажи молоко, яйца и иногда жаренных куриц. Но должен сказать, что в вагоне ресторане кормили довольно сносно и мне не надо был ничего приобретать на станциях. Поезд двигался с установленной по расписанию скоростью, и мы даже немного ранее прибыли в Владивосток. Пассажиры были, за исключением меня, только иностранцы, и из них около 40 человек японцев, которые держались все время в стороне и в вагоне-ресторане имели особую пищу.
Во Владивосток мы прибыли около 7 часов утра и железнодорожное начальство не распорядилось встретить, как подобает, издали пришедший экспресс. Всем пассажирам пришлось идти в гостинницы более километра пешком и самим нести багаж. Я с французом отправились в гостинницу «Золотой Якорь», но несмотря на посланную заранее телеграмму об оставлении нам комнаты, от гражданки, которая ведала распорядком гостинницы, я получил ответ, что свободных комнат нет. После долгих разговоров, которые мне пришлось вести, как с этой гражданкой, так и с товарищем, заведующим гостин-ницей, доказывая в мягких выражениях необходимость получения нами комнат хотя бы к вечеру, мне удалось достигнуть просимого и мы были в состоянии после долгого путешествия в вагонах, наконец, отдохнуть на приличных постелях. Гостин-ница в большевистских руках не могла похвалиться порядками и чистотой. В особенности дело плохо обстояло с ванной и уборной. После одиннадцатидневного пребывания в вагоне, понятно первое желание прибывшего в гостинницу взять ванну или душ. Я попросил распорядительницу приготовить мне ванну, предложив заплатить за нее отдельно. Мне она обещала приготовить ее к вечеру. Но когда я вошел в ванную комнату и увидел, в каком состоянии она находится, я не решался ею воспользоваться, а совершил простое обмывание в очень неудобных условиях и при довольно низкой температуре в помещении. Про уборную не приходится и говорить: она была в самом непозволительном состоянии.
Во Владивостоке пришлось прожить двое суток, так как пароход отходил в Японию два раза в неделю. Японский пароход, около 2000 тонн, был не особенно презентабелен и старой постройки; все каюты были переполнены, и мне едва-едва удалось получить место. В течение двух дней я осматривал город, замечательно красиво расположенный, с великолепным видом на море. Но большевистский режим наложил свою печать и на него, и повсюду чувствовалось, что жизнь в городе замерла, и его обитатели влачат жалкое существование. Продовольственное снабжение также находилось в печальном положении, и дороговизна была непомерная, совершенно не соответствующая заработной плате. Я столовался в гостиннице, в которой кухня была отдана в аренду китайцам, и они кормили довольно сносно, — по крайней мере, я не испортил желудок.
Местные учреждения народного хозяйства не преминули использовать меня для разрешения некоторых злободневных вопросов, и мне пришлось участвовать в заседаниях Совета Народного Хозяйства и примирять две враждовавшие партии. Главными вопросами в то время были — добыча иода <из золы морских водорослей и получение особого чая из морской капусты. Что касается получения иода, то один большевик, приехавший из Москвы с целью обревизовать постановку этого производства на Дальнем Востоке, настаивал на продолжении этого дела, между тем, как местные старожилы, знающие очень хорошо климатические условия, утверждали, что это производство будет очень убыточным, так как собирание водорослей возможно в течении сравнительно короткого времени года. Эти заседания тянулись часами. Раньше, чем высказать свое окончательное мнение, я просил дать мне срок, в течении месячного моего путешествия в Японию собрать материалы; на обратном пути в Москву я обещал обсудить вопрос снова и тогда уже решить его в ту или другую сторону.
Другой процесс — превращение собранной морской капусты в чай, сводился к более механическом производству, чем к химическому, но тем не менее мне предложили тоже высказать мое мнение по этому вопросу, слушание которого
было назначено на другой день. По окончании заседания по родному вопросу, ко мне подошел один гражданин и попросил разрешения зайти ко мне вечером на чашку чая и осветить мне вопрос о сборе морской капусты и превращения ее в чай, так как он давно занимается этим делом и выработал очень хороший способ приготовления особого сорта чая. Я согласился его принять и он явился вечером ко мне и принес мне в подарок образец чая из морской капусты.
Пришедший гражданин был лет около 50, малоросс из Полтавской губернии, бритый, нр с большими хохлацкими усами, крепко сложенный мужчина. Его наружность была скорее симпатичной и располагала к разговору. За чашкой чая он рассказал мне сначала, какие шаги были им предприняты, чтобы выработать метод приготовления этого продукта. Свой метод он продал Совету Народного Хозяйства, получив немного денег, но несмотря на то, что его метод используется и ныне, он не получает никакого гонорара. Он заявил мне, что без него СНХ не справится с этой задачей, и просил меня помочь ему или получить концессию, или быть приглашенным на активную ответственную работу по этому процессу. Я ему ответил, что вряд ли я могу помочь ему в этом деле, так как никого здесь не знаю и что я остаюсь здесь такое короткое время, в течении которого вряд-ли что можно сделать. Во всяком случае я на заседании обращу внимание собравшихся на его способ и попрошу высказаться. Наша беседа затянулась до позднего часа, так как я поинтересовался узнать, каким образом он попал с Украйны во Владивосток. Он рассказал мне, что до революции он был богатым человеком, владел хорошим имением, имел великолепных коней, но большевики разорили его до конца и, странствуя по Сибири во время Колчака, он добрался до Владивостока и теперь ему приходится влачить жалкое существование. Про меня он слышал еще во время войны и был удивлен, что я остался работать с большевиками. На мой вопрос, что же я должен был делать, когда воцарилась на Руси советская власть, он без промедления ответил мне:
«Конечно, уехать заграницу, где Вы с Вашим именем всегда могли бы найти роскошное место и жили бы не так, как в этой несчастной стране. Ведь Вы, наверно, не вернетесь из Японии, а поедете далее, вероятно, в Америку», — прибавил он под конец.
Выслушав эту речь, я пристально посмотрел в глаза своему собеседнику и некоторое время не мог дать ему ответа на его не только смелое, а скорее дерзкое предположение. Не агент ли из ГПУ, мелькнуло у меня в голове? Я не успел дать ответа, как мой гость, угадав мои мысли, весело проговорил: