Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [Только текст]
Шрифт:
В карты не играли, отдавали досуг чтению, разговорам, дамскому рукоделью — Мария Александровна, в особенности, была по этой части искусная мастерица. Генеральша Александра Петровна принималась за мемуары, в которых по мере сил пыталась отмести злые наветы, порочившие память Наталии Николаевны.
— Мой долг обелить ее имя! — говорила Александра Петровна.
Охота, рыбная ловля и прочие летние развлечения были вовсе исключены из ежедневного обихода пожилых обитателей Лашмы (страстным охотником в свое время был покойный родитель владельца, Андрей Николаевич, проводивший бывало в „отъезжем поле“ по две-три недели…).
Скромный с виду помещичий дом таил в своих недрах богатую обстановку покоев, наполненных мебелью старинного стиля, бронзой, коврами, фарфором, галереей фамильных портретов, многочисленными реликвиями поэта, записками, рукописями, шутливыми
Намечавшаяся реформа в области русского землеустройства встречала у владельца усадьбы пламенного сторонника.
— Чем скорей наделить землицей мужиков, тем счастливей будет Россия! — говаривал генерал.
Н. Н. Столыпин в этом вопросе от слов перешел к делу, и в короткий срок распродал большую часть своих земельных угодий крестьянам, по низкой цене, по 75 рублей за десятину. Он же редактировал на досуге и вскоре выпустил в свет четырехтомный архив своего прадеда адмирала графа Николая Семеновича Мордвинова, воспетого Пушкиным государственного деятеля екатерининской и последующих эпох…
Усадебная жизнь оживлялась с приездом обоих сыновей молодых офи-церов-кавалергардов, Петра и Андрея Ивановичей. Съезжалась окрестная молодежь, начинались охоты, ружейные и с борзыми, верховые прогулки. А кругом мордовское царство, мирный народ, в живописных мордовских одеждах, убранных у щеголих серебряными монетами… Звучал девичий смех, звенели старинные клавесины, звучали пушкинские романсы, стихи…
Генеральша Александра Петровна надевала нарядное платье, фамильные брильянты и жемчуга, отчего становилась красивее и моложе, вспоминала прежние годы, передавала эпизоды из далекого прошлого. Как, между прочим, суровый царь Николай — она была его крестницей — однажды (когда ей было семь лет. — Авт.) зашел в ее спаленку и как она, растерявшись, отвесила ему придворный поклон в ночной рубашке…
Мария Александровна, сухонькая, но бодрая, выходила к приезжим гостям в неизменном темном костюме без всякого следа украшений, скромно усаживаясь в тени, принимала участие в общей беседе, вносила в споры примиряющее начало.
Между прочим, была она до крайности суеверна, пугалась совиного крика, избегала тринадцатое число, а если выплата пенсии из наровчатского казначейства приходилась на пятницу, задерживала поездку „нарочного с оказией“ на несколько дней»{1105}.
М. А. Гартунг — Г. А. Пушкину из Воскресенской Лашмы.
«…Скажи, пожалуйста, зачем ты разыскиваешь сестру Ташу и меня? Это очень меня интересует. Уж не получил ли ты какое-нибудь наследство?..»{1106}.
Г. А. Пушкин — Г. В. Розену, члену Пушкинского комитета.
«Многоуважаемый Георгий Владимирович. Спешу ответить на Ваше любезное письмо и сообщить Вам, что в принципе я согласен продать село Михайловское целиком, но что назначить самому цену имения я на себя не беру, по тому покорнейше просил бы назначить комиссию для определения на месте стоимости Михайловского.
С глубоким уважением и преданностью остаюсь готовый к услугам Вашим Пушкин»{1107}.
А. П. Арапова — Г. А. Пушкину. Из Петербурга в Михайловское.
«Дорогой Гриша!
Не отвечала ранее на твое письмо, так как необходимо было собрать сведения относительно твоего запроса.
Вчера встретила за большим обедом Д. Мар. Сольского, так как он после Великого Князя первый член Пушкинской Комиссии, то и спросила его, на чем остановилось дело покупки Михайловского. Он ответил, что считает его весьма полезным для Государства, что это не решено в принципе, но будет зависеть от цифры всенародной подписи. Затем добавил, что им неизвестна цена твоя и что если ты воспользуешься случаем, чтобы запросить втридорога, то это превзойдет средства имеющиеся в их распоряжении.
Вследствии нашего вчерашнего разговора, я ему послала поглядеть на портрет Maman (… в берете) и он возвратил мне его с справкой относительно Михайловского, которую посылаю тебе в подлиннике…
Брат снова здесь, уже неделю. Я с ним говорила относительно венка. Твоя мысль мне очень нравится, и я с ним горячо спорила за этот проект. Его оговорка состоит в том, что помещая Ташу и ее потомство, нужно включить Принца и Вел. Князя.
А последний с свойственным ему snobismom мог бы быть недоволен стоять рядом с простыми смертными. Наконец он страшится попрека, что вы лезете в царскую семью. По-моему, это все неосновательно, но чтобы выполнить вопрос, я написала по-русски конфиденциально Таше, полагая все на ее усмотрение и добавив, что мысль Саши возложить серебряный венок с подписью „От семьи“ и с вопросом, желает ли она принять на себя треть расходов. Я просила отвечать немедленно, так как время дорого»{1108}.
Менее месяца спустя — еще одно письмо брату:
«Петербург 26 февраля 1899 года.
Дорогой Гриша!
Только что окончила письмо брату, отправляю ему ответ Таши. Она разделяет его мнение, что нельзя поместить на венке имя пресловутого Миш-Миша, сохраняющего в опале манию величия, и присоединяется к проекту брата — серебряный венок с надписью „от семьи Пушкина“, жертвуя также на этот предмет 200 рублей. Так как время торжества не за горами, то следовало бы приступить к заказу, и я ему советую, не теряя времени списаться с тобой.
Относительно покупки Михайловского нового ничего не знаю, но справлюсь при свидании с Сольским, и когда будет решено, тотчас же уведомлю, но дай только знать, когда снова вернешься в Маркутье (прибалтийское имение жены. — Авт.).
Все это время собиралась тебе сообщить важное событие в моей семейной жизни, но положительно не могла подыскать свободной минуты. 12-го Февраля, в самый день, когда ему стукнуло 28 лет, была объявлена свадьба Пети с Баронессой Александрой Майдель. Ей всего 18 лет, красавицей не назовешь, но очень симпатична и привлекательна. Влюбилась в него по уши ровно год тому назад, чуть ли не с первой встречи на балу: он нашел, что пора настала пристроится, сначала был польщен и тронут ее чувством, а кончилось тем, что сам так крепко полюбил ее, что всех нас озадачил: двух часов без нее провести не может и страшно торопит нас свадьбой, которая состоится на Красную горку (первое воскресенье после Пасхи. — Авт.). Обыкновенно, когда женются по любви, то приходится питаться супчиком из незабудок, что поэтично, но эфирно; но на этот раз тут счастливое исключение. Сандра [225] — единственная дочь, мать ее вторым браком за Бельгийским посланником Бароном Питтерс-Игартс, два года вдовеет и очень богата. Она рожденная Чернышева, так что дочь, несмотря на Остзейское баронство — православная, что для меня и для Пети очень важный пункт. В семье сложилось убеждение, что я никаким браком недовольна, но в этом случае мнение это неприменимо. Остается только пожелать, чтобы в будущем они были бы также счастливы, как теперь.
225
Родителями невесты — Александры Андреевны Майдель (по-домашнему — «Сандры»), были: Мария Федоровна, урожденная Чернышева (29.V.1854–?) и барон Гарри-Густав-Якоб фон Майдель, или Андрей Богданович, как звали его в России (12.V.1848–1917), в 1869 г. с серебряной медалью закончивший Александровский лицей, затем ставший камергером двора Его Императорского Величества, действительным статским советником. Дед «Сандры» по линии отца — Людвиг-Густав-Готтхардт Майдель (1808–1872), а бабушка — Анна-София Клодт фон Юргенсбург (1819–1905). По линии матери «Сандры» ее двоюродным дедом был уже упоминавшийся военный министр А. И. Чернышев (1786–1857), с которым Пушкин неоднократно общался по долгу службы. Фаворит Екатерины II — Александр Дмитриевич Ланской, доводился «Сандре» двоюродным прадедом.
25 мая 1879 г. в Пантелеймоновской церкви Петербурга состоялось венчание Марии Чернышевой и Андрея Майделя. (Прихожанами этой церкви, по всей вероятности, были когда-то Пушкин и Наталья Николаевна, с 1 сентября 1833 г. и до конца 1834 г. жившие напротив, в доме Оливье.)
А год спустя, 20.VII.1880 г., в семье Майдель родилась дочь Александра. Однако брак этот был недолгим и в 1884 г. супруги расстались, хотя официальный развод, согласно Указу Синода за № 3092 состоялся только 14.VIII.1890 г. Вскоре после развода мать «Сандры» вышла замуж за бельгийского посланника и полномочного министра при русском дворе барона Питтерса-Игартса. Но и этот брак был недолговечным: в 1897 г. Мария Федоровна овдовела.