Жизнь после жизни
Шрифт:
— Сегодня морозно.
— Давай я тебя согрею, — предложил он и — нечто невообразимое — взял ее за плечи, притянул к себе и, вынужденно согнувшись в три погибели, накрыл ее губы своим большим ртом.
То, что он сделал дальше, трудно было назвать поцелуем. Он уперся своим огромным, прямо бычьим, языком в преграду ее зубов, и Урсула с изумлением поняла: он ждет, чтобы она раскрыла рот и впустила туда его язык. От этого недолго было задохнуться. Ей на ум непрошено пришел кухонный пресс, которым пользовалась миссис Гловер, когда готовила язык.
Урсула пыталась решить, что
— Хауи! Уезжаем без тебя, дружище!
Рот Урсулы почувствовал свободу, а Хауи, будто забыв обо всем на свете, прокричал в ответ: «Иду!» — да так оглушительно, что у нее чуть не лопнули барабанные перепонки. Он бросился напролом через кусты, а Урсула, застыв на месте, ловила ртом воздух.
Как в тумане, она приплелась домой. Все по-прежнему стояли на подъездной дорожке; на самом деле прошли считаные минуты, которые показались ей часами, как в лучших сказках. На обеденном столе кошка Хетти деликатно лизала руины торта. Рядом валялась книга «Приключения Августа», с жирным пятном на обложке. Сердце Урсулы все еще колотилось после объятий Хауи. В день своего шестнадцатилетия она нежданно-негаданно узнала, что такое настоящий поцелуй, — это ли не достижение? Бесспорно, она сейчас прошла под триумфальной аркой женственности. А будь с нею Бенджамин Коул, все сложилось бы просто идеально!
К ней подбежал не на шутку расстроенный Тедди, «братишка»:
— Они мяч мой потеряли.
— Знаю, — сказала Урсула.
Он открыл книгу на титульном листе, где размашистым почерком Иззи было написано: «Моему племяннику Тедди. Милому Августу».
— Глупость какая-то, — нахмурился Тедди.
Урсула взяла со стола недопитый бокал шампанского со следами ярко-красной помады, отлила половину в стаканчик из-под желе и протянула Тедди:
— Чин-чин.
Они чокнулись и выпили до дна.
— С днем рождения, — сказал Тедди.
Май 1926 года.
В начале мая Памела, которая теперь обходилась без костылей и начала играть в теннис, узнала, что вступительные экзамены в Кембридж она провалила.
— Перенервничала, — сказала она. — Увидела пару незнакомых вопросов — и поплыла, вот и все. Нужно было зубрить получше или хотя бы взять себя в руки, подумать — глядишь, и справилась бы.
— Есть ведь и другие университеты, раз уж тебе так хочется быть синим чулком, — сказала ей Сильви, которая в глубине души считала, что ученость девушкам ни к чему. — Но в конце-то концов, высшее призвание женщины — быть матерью и женой.
— Ты советуешь мне променять горелку Бунзена на кухонную плиту?
— Что наука дала миру, кроме новых средств уничтожения людей? — сказала Сильви.
— Да, жаль, конечно, что с Кембриджем ничего не вышло, — сказал Хью. — Вот Морис явно получит диплом с отличием, а ведь он полный остолоп.
Хью купил ей в утешение велосипед с женской рамой, и Тедди спросил, какой подарок получит он, если провалит экзамен.
— Ну-ну, полегче, — рассмеялся
— Ой, пожалуйста, не начинай.
Тедди содрогался при любом упоминании пресловутой книжки. В пику им всем (и в первую очередь Тедди) «Приключения Августа» пользовались бешеным успехом, «сметались с прилавков» и уже выдержали три переиздания, по словам Иззи, которая «сколотила приличное состояние на авторских гонорарах» и переехала в квартиру на Овингтон-сквер. Помимо всего прочего, в интервью какой-то газете она упомянула «прототип», своего «очаровательного сорванца-племянника».
— Хорошо еще, что без имени, — приговаривал Тедди, цепляясь за последнюю ниточку надежды.
В знак примирения Иззи (через месяц после смерти Трикси, по которой Тедди очень горевал) подарила ему щенка породы вест-хайленд-уайт, как у Августа, — никто из домочадцев не сделал бы такой выбор. Кличку она дала ему сама: естественно, Джок — металлический квадратик с такой гравировкой крепился к дорогому ошейнику.
Сильви предложила переименовать его в Лоцмана.
— Так звали собаку Шарлотты Бронте, — объяснила она Урсуле.
(«Настанет день, — сказала Урсула Памеле, — когда наше с мамой общение будет ограничиваться именами великих писателей прошлого. Все к тому идет».)
Щенок уже откликался на Джока, никому не хотелось сбивать его с толку, и он остался при своем имени, а со временем все домашние привязались к нему сильнее, чем к прежним собакам, и простили ему даже нежелательную историю его появления в доме.
Как-то субботним утром приехал Морис — на этот раз вдвоем с Хауи, потому что Гилберта исключили «за неблаговидный поступок». Когда Памела поинтересовалась, в чем же он заключался, Сильви ответила, что «неблаговидный» как раз и означает «не подлежащий дальнейшему обсуждению».
Урсула нередко обращалась мыслями к Хауи. Не столько к его внешнему облику (оксфордские сумки, рубашка с мягким воротничком, набриолиненные волосы), сколько к тому обстоятельству, что он проявил чуткость, отправившись на поиски принадлежавшего Тедди мяча. Доброта отбрасывала свет на его необычайную, будоражащую инаковость, которая включала три грани: великан, мужчина, американец. Несмотря на свои смешанные чувства, она разволновалась, когда он легко выпрыгнул из открытого автомобиля, припаркованного у входа в Лисью Поляну.
— Привет, — сказал он, завидев Урсулу, и она поняла, что воображаемый поклонник даже не помнит, как ее зовут.
Сильви и Бриджет заварили кофе и на скорую руку напекли целое блюдо оладий.
— Мы ненадолго, — предупредил Морис, и Сильви ответила:
— Вот и хорошо, а то у меня еды не хватит прокормить двух таких здоровяков.
— Нам в Лондон нужно успеть, — продолжал Морис, — там забастовка.
Хью удивился. Кто бы мог подумать, сказал он, что политические симпатии Мориса на стороне бастующих рабочих, а Морис, в свою очередь, удивился, что отец мог такое предположить. Они собирались поработать машинистами поездов, водителями автобусов и вообще сделать все возможное, «чтобы жизнь страны не останавливалась».