Жизнь после жизни
Шрифт:
— Вам плохо, мисс?
И она ответила: нет-нет, все в порядке, спасибо.
Мистер Карвер любил прикасаться к девушкам («девочки мои»): легонько трогать за плечо и поглаживать ангору кофточки или кашемир джемпера, как своих домашних питомцев.
С утра у них была машинопись: обучались они на громоздких ундервудах. Иногда мистер Карвер заставлял их упражняться с завязанными глазами — только так, по его мнению, можно было приучиться не смотреть на клавиши и выдерживать темп. Надевая на глаза повязку, Урсула чувствовала себя солдатом,
После обеда — стенография: убаюкивающие диктанты охватывали все разновидности деловых писем. Уважаемые-господа, Ваше-письмо-обсуждалось на-вчерашнем-заседании-совета-директоров; принято-решение отложить-дальнейшее-рассмотрение-вопроса до-следующего-заседания-совета-директоров, которое-состоится-в-последний-вторник… Донельзя скудное содержание этих писем составляло резкий контраст с бешеным расходом чернил, оседавших на страницах блокнотов.
Однажды во второй половине дня, когда мистер Карвер диктовал К-сожалению, мы-не-видим-перспектив для-успешного-сотрудничества-с-теми, кто-возражает-против-этого-назначения… он прошел мимо Урсулы и нежно коснулся ее шеи, которую теперь не закрывали длинные волосы. Урсулу передернуло. Она уставилась на клавиши ундервуда. Неужели ее натура привлекает к себе такого рода внимание? Неужели она — низменная личность?
Июнь 1932 года.
Для себя Памела выбрала белую парчу, а для подружек невесты — желтый атлас. Желтый цвет оказался слегка ядовитым, отчего все подружки невесты приобрели какой-то желтушный вид. Подружек было четыре: Урсула, Винни Шоукросс (ей отдали предпочтение перед Герти) и две самые младшие сестры Гарольда. Гарольд происходил из большой, шумной семьи, жившей на Олд-Кент-роуд. «Люди не нашего круга», говорила Сильви про новых родственников. То обстоятельство, что Гарольд был врачом, не меняло дела (Сильви почему-то с неприязнью относилась к представителям медицинской профессии).
— По-моему, твоя семья тоже была несколько d'eclass'e, разве нет? — заметил Хью.
Ему нравился будущий зять. От него, по мнению Хью, исходили «свежие веяния». Нравилась ему и мать Гарольда, Олив.
— Она говорит то, что думает, — сказал он Сильви. — И думает то, что говорит. В отличие от некоторых.
— Мне показалось, в модном журнале это смотрелось очень симпатично, — неуверенно выговорила Памела, когда Урсула приехала на третью, последнюю, примерку: ателье находилось не где-нибудь, а в Нисдене.{59}
Длинное платье безбожно обтянуло грудь и живот.
— Вы поправились после первой примерки, — отметила закройщица.
— Разве?
— Да-да, — подтвердила Памела.
Урсула тут же вспомнила, когда именно она в последний раз прибавила в весе. Белгравия. Сейчас ничего похожего быть не могло. Она стояла на стуле, а закройщица
— Но выглядишь очень мило, — добавила Памела.
— У меня работа сидячая, — сказала Урсула. — Надо больше двигаться.
Быть ленивой оказалось очень легко. Она жила одна, но этого никто не знал. Хильда — девушка, с которой они сняли квартирку на последнем этаже дома в Бейсуотере, — съехала, но, слава богу, продолжала исправно вносить квартирную плату. Теперь Хильда жила в Илинге с мужчиной по имени Эрнест, у которого был «настоящий дворец наслаждений в миниатюре»; жена не давала ему развода, и Хильде приходилось делать вид перед своими родителями, будто она по-прежнему живет в Бейсуотере добродетельной жизнью.
Урсула беспокоилась, что родители Хильды в один прекрасный день неожиданно появятся на пороге и ей придется плести какую-нибудь небылицу, а то и не одну, чтобы объяснить отсутствие их дочери. Хью и Сильви пришли бы в ужас, узнай они, что Урсула живет в Лондоне в полном одиночестве.
— Бейсуотер? — с сомнением переспросила Сильви, когда Урсула объявила, что уезжает из Лисьей Поляны.
Хью и Сильви приезжали осмотреть квартиру и познакомиться с Хильдой, которая с честью выдержала учиненный Сильви допрос. Однако же Сильви невысоко оценила и жилье, и Хильду.
Ее проживание оплачивал «Эрнест из Илинга» — так Урсула про себя называла жениха соседки («содержанка» — смеялась Хильда); та приезжала раз в две недели, чтобы забрать почту и сделать очередной денежный взнос.
— Может, мне найти другую соседку? — предложила Урсула, хотя даже думать боялась, что Хильда согласится.
— Давай немного подождем, — ответила Хильда, — посмотрим, как у меня сложится. В том-то и прелесть жизни во грехе, что я могу в любой момент развернуться и уйти.
— Так ведь и Эрнест, — (из Илинга), — тоже.
— Мне двадцать один год, а ему сорок два, так что он меня не бросит, уж поверь.
Когда Хильда съехала, Урсула вздохнула полной грудью. Теперь она вечерами расхаживала по дому в халате, накрутив волосы на бигуди, в охотку ела апельсины и шоколад, слушала радио. Дело не в том, что Хильда стала бы возражать, — напротив, она и сама с радостью последовала бы ее примеру, но Сильви всю жизнь заставляла своих детей соблюдать приличия в присутствии посторонних, и от этой привычки не так-то просто было избавиться.
Через две недели одиночества Урсуле пришло в голову, что подруг у нее — наперечет, а те, что есть, не жаждут поддерживать с ней отношения. Милли стала театральной актрисой и все время пропадала на гастролях. Иногда от нее приходили открытки с видами таких мест, куда бы она по доброй воле никогда не поехала (Стаффорд, Гейтсхед, Грэнтем), и смешные шаржи на саму себя в разных ролях («Я — Джульетта, вот умора!»). На самом деле их дружба не выдержала испытания смертью Нэнси. От горя Шоукроссы замкнулись в себе, и, когда жизнь Милли наконец-то вошла в прежнюю колею, Урсула вела уже совсем другую жизнь. Она нередко подумывала рассказать Милли про Белгравию, но боялась разрушить последние остатки хрупкой привязанности.