Жизнь-река
Шрифт:
— Никита Сергеевич Хрущёв.
— Назовите комсомольцев — Героев Советского Союза.
— Зоя и Александр Космодемьянские, Саша Чекалин, Александр Матросов, Юрий Смирнов, Мария Цуканова, Николай Гастелло…
— Достаточно… Кто такой Косыгин?
— Алексей Николаевич Косыгин — член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР.
Этих знаний, видимо, было вполне достаточно, чтобы стать комсомольцем, потому что других вопросов на бюро райкома нам не задавали. Выдали билеты, пожали руки:
— Поздравляем, товарищи комсомольцы со вступлением в ряды молодых строителей коммунизма! Дерзайте! Творите! Помните: «И вечный бой! Покой нам только снится!».
Воодушевлённые таким патетическим напутствием, мы ещё раз отшагали по грязи пару десятков километров из Тогучина в Вассино. Уже не столь весело и задорно, как утром. Голодные, усталые, вразброд, кое–как притащились домой.
Наша двухэтажная школа зеленела железной крышей, синела резными наличниками огромных окон на краю села, вблизи густого березника. В мае из лесу тянуло густым, тягучим ароматом цветущих трав, и всё чаще парты во время уроков пустовали. Мы сбегали в лес всем классом. Рвали букеты белых и жёлтых подснежников, оранжевых огоньков, плели венки и гуляли в них как предки–славяне. Сообща зубрили билеты, готовились к выпускным экзаменам.
Преподаватели английского языка, химии и физики имели на меня «зуб». Сдать экзамены по этим предметам казалось невероятным. «Англичанка» даже не хотела допускать к экзаменам.
В последний месяц на меня нашло рвение к учёбе. Целыми днями старательно штудировал билеты, готовил шпаргалки. Несколько самых трудных тем выучил наизусть. И то ли я такой везучий?! То ли стечение обстоятельств?! Единственный, отлично выученный билет по химии «Свойства ионов и реакции ионного обмена» попал мне. Без запинки выдолбил по физике тему «Колебательный контур» — тоже досталась мне. И последнее везение по английскому языку: билет с топиком «Спорт». Его лишь выучил. Его и вытянул к превеликому своему удовольствию.
По всем проблемным для меня предметам на экзаменах получил четвёрки. И чуть не заплакал от обиды и досады, увидев в аттестате зрелости тройки. «Зачем же тогда экзамены?» — думалось мне.
К выпускному вечеру родители решили пошить мне костюм. Первый в моей жизни. С этой целью отец усадил меня на телегу, и Волга отвезла нас в Тогучин к портному Морозову. Седовласый, пузатый, хромоногий мастер принял степенно, со значением своей исключительной важности. Не спеша обмерил, оценивающе осмотрел отрез тёмно–синего шевиота. Помял ткань в руках.
— Хороший материал, чистая шерсть. Сошью настоящий костюм, а не какой–нибудь там стиляжный.
В конце пятидесятых — начале шестидесятых в моду вошли узкие брюки, однобортные грубые пиджаки, цветастые, в «петухах», рубахи, галстуки с нарисованными на них пальмами и обезьянами, ботинки на толстой каучуковой подошве. Такую одежду называли «стильной», а молодых людей, одетых в неё — «стилягами». Модники отращивали длинные волосы, взбивали над лбом высокий кок, смазанный бриолином, курили сигареты «Лайка», кривлялись и жеманничали:
— Мои предки в субботу в оперный укатят… Мне тачку оставят… Махнём в Кудряши, кайф словим… Оторвём там буги–вуги.
— «Победа» твоя, старик, древнее мамонта… Я у своих «волгаря» экспроприирую…Чувихи будут?
— Обижаешь! Две угарные самочки из «педа» напрашиваются. Уламывать долго не придётся! Ещё из «меда» одного стильного чувака прихватим… Папан у него торговой базой рулит, а маман — декан у нас в НЭТИ.
— Расколем на брючки–дудочки?
— Шепчешь, старик… Не экзотикой любоваться я беру с собой этого импортного охламона, а блатёж с его предками заводить. Ну, поплыли? Держи граблю!
— Чао, маэстро!
Комсомольцы–дружинники вылавливали стиляг в парках и скверах, на бульварах и танцплощадках, стригли наголо, обрезали их кричащие галстуки. Быть «стильным» — считалось позорным нарушением морального облика советского молодого человека. Верный старым портновским традициям мастер Морозов и слушать не захотел хотя бы слегка заузить брюки.
— Ещё чего?! Стиляжничать вздумал? — насуплено, из–под очков, грозно посмотрел на меня. — Клёш! Прямой! Как у матросов Балтики! Сам Леонид Утёсов в таких клёшах ходит.
Сравнение моих будущих костюмных брюк с флотскими, а тем более, со штанами известного артиста, в какой–то мере польстило моему самолюбию и успокоило. А что? Морозов — мастер! Ему виднее. Не походить же мне и в самом деле на стилягу?
На примерку к именитому мастеру я ездил три раза. И здесь я не могу не упомянуть любопытную историю, случившуюся во время одной из таких поездок в Тогучин. Приключение это внесло некоторое разнообразие в застойный уклад нашей зачуханной деревни. Но по порядку…
Жили в Боровлянке в ту пору три известные на всю округу личности: колхозный агроном Мелентик, дурковатый бродяга Миша–лётчик и человек без определённых занятий Толя Козлов по прозвищу Ленин.
Первый, маленький, от горшка два вершка, рыженький, конопатенький, разъезжал по полям и весям в пролётке на рессорах, запряжённой серой, в «яблоках», лошадью. Невзрачный мужичишка прославился тем, что несколько баб родили пацанят, рыжих и хилых, очень похожих на агронома. По этому поводу в Боровлянке стала расхожей поговорка: «От Мелентика мелентик и родится». Что означало: «Каковы семена — таковы и всходы. Крупных плодов не жди». Помимо рыжих суразят, результатом агрономовских разъездов в пролётке являлись колхозные урожаи картофеля. Такого мелкого, что куриные яйца в сравнении с ним просто мутанты.
Другая достопримечательность Боровлянки тех лет — Миша–лётчик. Фамилии его никто не знал. Он летом и зимой ходил в грязной шинели с голубыми петлицами, в затасканной офицерской фуражке с голубым околышем и крылышками на тулье. Миша–лётчик раскидывал руки широко, как аэроплан, и гудел:
— У–у–у…
Мальчишки бежали следом и кричали:
— Миша, прокати на самолёте!
Ночевал Миша–лётчик в кузнице, обтирая пыль за горячим горном. Потом куда–то исчез и больше его никто не видел.