Жизнь Шаляпина. Триумф
Шрифт:
Федор Иванович с компанией русских воспользовался услугами представительного турка Мустафы, который превосходно говорил по-русски, согласился быть гидом и показать все достопримечательности Константинополя.
В продолжение трех суток Федор Иванович осмотрел решительно все достопримечательности Царьграда, как-то: Ая-Софию, Ах-медиэ, монастырь ревущих и вертящихся дервишей, Чирчи-Базар, Галатскую башню, Долма-Бахче, Бебэк, Цистерну Феодосия, Ать-Мейдан, Сераль, мечеть Баязидэ, Сулей-Маниэ и даже присутствовал на церемонии Селямлика в качестве «иностранца, занимающего высокое общественное положение».
Большею частью Фед. Ив. днем любил ходить пешком по Константинополю. Его высокая, крупная фигура в русской поддевке, широкополой шляпе, с толстой суковатой палкой в руке резко выделялась на улице. Все проходящие турки и даже европейцы останавливали на нем свое внимание, и, когда он проходил мимо, они, повернувшись назад, долго провожали его глазами.
– Это, должно быть, русский казак? – спросил как-то один турок у Мустафы. Тот перевел вопрос нам.
– Да! – ответила, улыбаясь, компания.
– Какой большой! – удивленно проговорил турок.
– Это еще у нас из казаков самый маленький! – сострил кто-то из компании.
Мустафа перевел турку. Тот в ответ только покачал головой и долго удивленно провожал глазами Ф.Ив.».
Федор Иванович побывал в Русском агентстве, познакомился с его заведующим И.И. Чайковским, родным братом знаменитого композитора.
Ходили мужской компанией в кафешантан «Конкордию»: «Деревянное здание вроде балагана, с прогнившими потолками, с ложами, обитыми грязным ситцем, сцена с рваными декорациями, на сцене в жалких костюмах поют и ломаются какие-то жалкие отбросы кафешантанного мира» – все это, конечно, оставило тяжелое впечатление у Шаляпина и у всех, кто был вместе с ним. «У нас такое не увидишь даже в самом глухом уголке глухой провинции», – подумал Федор Иванович.
В таком кафешантане долго не просидишь, и Федор Иванович попросил проводника свезти всю компанию в самую лучшую баню.
– А то были в Константинополе, а в турецких банях, о которых так много говорят, и не парились.
Баня, по словам И. Соколова, оказалась «порядочной дрянью», запомнились лишь сами банщики, их умение, мастерство. «Банщики-турки, между прочим, замечательные массажисты. Они ломают вам члены, вытягивают суставы, бьют кулаком, и вы не чувствуете ни малейшей боли, только облегчение. Иногда приходят в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят по ногам, по бедрам и пляшут по спине вприсядку. После мытья закутали нас в какие-то ткани, надели на головы чалмы, отправили в «салон», принесли кофе и кальяны». После такого, можно сказать, восторженного описания трудно поверить в то, что турецкие бани – «порядочная дрянь». Может, с этими словами не согласился и Федор Иванович, читая эту книжку, а потом рассказывая своему сыну о давнем впечатлении от прочитанного.
Вечером, по приглашению русских в Константинополе, Шаляпин побывал в доме какого-то богача, где собралось разноплеменное светское общество: турки, греки, итальянцы, французы, англичане и конечно же русские. И когда его попросили спеть, а вместе с ним был и неразлучный в эти дни Михаил Слонов, то Федор Иванович не стал отнекиваться – в этот вечер он пел русские народные песни и песни Слонова.
Пароход взял курс на Смирну 12 марта. Дарданеллы, Мраморное море… Шаляпин много гулял по палубе, играл в винт, а во время ужина увидел лежавшую книжку – «На дне» Горького. Взял ее, удивленно посматривая на окружающих, – кого ж могла заинтересовать эта пьеса. Владелица книжки тут же обнаружилась и попросила Федора Ивановича почитать ее в кают-компании первого класса. Слух об этом разнесся по кораблю, и вскоре кают-компания была заполнена не только пассажирами первого класса, но и второго, с разрешения капитана. Сколько уж раз в различных аудиториях читал Шаляпин эту драму, а сейчас, среди этих богачей, преуспевающих дельцов и прожигающих жизнь купцов с мятущейся душой, среди дам, которые никогда не знали, что такое голод и вообще бедность, он читал с особым чувством, желая подчеркнуть, что есть другая жизнь, которую присутствующие не знают. И вот его друг, Максим Горький, устами своих персонажей бросает вызов всем властителям, виновным в устройстве такого общества, где есть такие, как Лука, Барон, Настя, Сатин… «Когда Ф.И. своим мощным голосом запел «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно», публика пришла в неописуемый восторг. По настойчивому требованию публики Ф.И. пришлось повторить пение несколько раз», – рассказывает И. Соколов.
Приближались к Смирне. На побережье Измирского залива пассажиры увидели много руин античных построек, остатки храма VII века до нашей эры, гробницы Тангала, театра и стадиона эллинов.
В Смирне Шаляпин и его друзья посмотрели Базар Безестейн, Невольничий рынок и конечно же побывали на Караванном мосту, перекинутом через ручей, на берегу которого стоял, по преданию, дом, в котором родился Гомер, и здесь же стоял храм, в его честь названный Гомерейон.
В одном из кафе на набережной Смирны к Шаляпину подошел корреспондент газеты «Фигаро» и спросил, на каких условиях он может согласиться петь в Париже в «Гранд-опера». Шаляпин продиктовал…
14 марта пароход прибыл в Пирей. «Сначала по железной дороге, потом в экипажах отправились в Афины. Нас собралась компания 19 человек, – писала в дневнике очаровательная дама, свидетельница этого путешествия. – Поехали в пяти роскошных экипажах, и в центре Шаляпин – в высоких лакированных сапогах, в полуподдевке и широкополой фетровой итальянской шляпе… В 3 часа дня вернулись на пароход. Вечером вся компания сошлась в салоне первого класса. Федор Иванович нам пел, и как пел!»
И. Соколов тоже вспоминал эту поездку и пение на пароходе, но у него описания более подробные и красочные, что ли. Шаляпина поразили картины бедности, которые он увидел по дороге в Афины, а в Афинах восхищался знаменитым Акрополем и видом, открывающимся с холма, на котором он стоит. Посмотрели Пропилеи, развалины храма Юпитера Олимпийского, ворота Адриана, храм Тезея, Парфенон… После этой увлекательной поездки вся русская компания так сблизилась, что, вернувшись к обеду, уселись все вместе и заказали шампанское. Вино лилось рекой, все осмелели, разговорились, светская чопорность первых дней на пароходе как-то незаметно развеялась, и дамы, чувствуя, что момент самый подходящий, стали упрашивать Шаляпина спеть.
«– Хорошо! Мне и самому так захотелось петь, но вот иностранцев много село только что… Может, им не понравится?
Действительно, на пароходе прибавилось англичан и американцев, полюбивших путешествовать в Африку за последние годы. Но они согласно закивали, как только к ним обратились с этим предложением. Шаляпин расстегнул ворот русской рубахи. Слонов был уже за роялем, репертуар они тут же согласовали. «Два гренадера», по словам Соколова, Шаляпин исполнил с такой мощью и силой, что «публика была положительно загипнотизирована. Молчание длилось несколько секунд. Потом все, как один человек, разразились громом аплодисментов и криками «Браво!». Дамы, как уколотые булавками, с какими-то истерическими криками повскакали со своих мест, окружили со всех сторон Шаляпина и начали его целовать. Пароходный доктор до того растрогался, что со слезами на глазах подошел к Ф. И-чу.
– Голубчик, Федор Иванович! Родной мой! Я человек маленький, вы великий артист. Вы наша гордость, наша слава. Да что тут…
– В чем же дело? – нетерпеливо перебил оратора Ф.И.
– Сделайте одолжение для маленького человека, уважьте его просьбу. Дайте слово!
– Скажите, в чем дело? Если могу, с удовольствием.
– Не курите, голубчик, так много. Вы знаете, что табак так страшно влияет на горло и на голос. Что будет с нами, с Россией, с Европой, наконец, со всем миром, если вы потеряете голос?
– Этого я не могу, голубчик, для вас сделать. Я слишком привык курить, – сказал, смеясь, Ф.И.».
Вполне правдивая, реальная сцена после выпитого шампанского: и истерические крики дам, и просьба доктора, ударившая по нервам Шаляпина, совсем недавно перенесшего такие страхи за собственную судьбу оперного певца, что напоминание о возможности потерять голос покоробило его.
Верится и в то, что Шаляпин пошел к вахтенным матросам и офицерам во главе с капитаном парохода и, услышав просьбу с ними немножко «повахтить», тут же поднялся по трапу и долго любовался природой: действительно – море, шум волн и парохода, звезды, черное небо и черное море – есть чем залюбоваться, к тому же приподнятое настроение от только что выпитого шампанского и восторженных криков слушателей. И совершенно понятно, почему Шаляпин вспомнил партию Демона: