Жизнь Шарлотты Бронте

Гаскелл Элизабет

29 декабря 1837 года

Я уверена, ты обвиняешь меня в недобросовестности за то, что я не прислала тебе давно обещанное письмо. Однако на то существует серьезная и весьма грустная причина: с нашей верной Тэбби произошел несчастный случай за несколько дней до моего возвращения домой. Она отправилась в деревню по какому-то делу и там, спускаясь по круто уходящей вниз улице, поскользнулась на льду и упала. Было темно, и рядом не оказалось никого, кто заметил бы случившееся. Только спустя некоторое время ее стоны привлекли внимание одного прохожего. Тэбби подняли и отнесли в аптеку. Осмотр показал, что у нее перелом ноги. К сожалению, помощи не было до шести часов следующего утра, поскольку до этого времени нельзя было доставить врача. Тэбби лежит сейчас у нас в доме в весьма опасном и неопределенном положении. Разумеется, мы все ужасно расстроены случившимся, поскольку давно считаем ее членом семьи. После этого несчастья мы остались почти без помощи. Одна девушка временами приходит к нам, чтобы выполнить самую тяжелую работу, однако постоянной служанки у нас теперь нет. И следовательно, вся работа по дому, равно как и забота о Тэбби, ложится на нас. В таких условиях я не решаюсь пригласить тебя к нам, по крайней мере до тех пор, пока для Тэбби

не минует опасность; иначе это было бы слишком эгоистично с моей стороны. Тетушка хотела, чтобы я сообщила тебе это раньше, но папа и сестры просили подождать, пока все не образуется, и я откладывала письмо к тебе изо дня в день, тем более что мне ужасно не хотелось лишаться радости, о которой я так долго мечтала. Тем не менее, вспоминая твои слова о том, что на все воля Божья и ты всегда готова перед ней склониться, я тоже решила соблюдать свой долг в молчаливой покорности. Возможно, все это и к лучшему. Боюсь, если бы ты оказалась здесь сейчас, когда стоят такие ужасные погоды, тебе совсем не понравилось бы: пустоши занесены снегом, и ты просто не смогла бы выйти из дому. После всех этих разочарований я не смею даже надеяться на возрождение радостных дней. Похоже, некий рок стремится разделить нас с тобой. Я, должно быть, недостаточно хороша для тебя, и тебе не следует вступать со мной в слишком близкое общение. Я бы очень хотела, чтобы ты нас посетила, и я бы умоляла тебя об этом изо всех сил, но меня останавливает мысль: что будет, если Тэбби умрет в то время, когда ты приедешь погостить к нам? Я никогда не простила бы себя за это. О нет! Такого не должно случиться, и я просто не могу думать об этом, подобная мысль подавляет и убивает меня. Не я одна ждала тебя: все в доме так предвкушали твое появление. Папа говорит, что он в высшей степени одобряет нашу дружбу и хотел бы, чтобы она продолжалась всю жизнь.

Неподалеку от пастората жила одна соседка – сообразительная и понятливая йоркширка, державшая в Хауорте аптеку; благодаря своему большому жизненному опыту и исключительному здравому смыслу она считалась едва ли не доктором и сестрой милосердия. Она не раз помогала всем вокруг в постановке диагнозов, лечении и ухаживании за умирающими и рассказала мне историю, связанную с переломом ноги Тэбби. Мистер Бронте – человек очень щедрый и никогда не отказывает тем, кто нуждается в помощи. Тэбби прожила с семейством Бронте десять или двенадцать лет и действительно была, как написала Шарлотта, «членом семьи». Но с другой стороны, она достигла уже того возраста, когда нельзя полноценно работать: в то время ей было ближе к семидесяти, чем к шестидесяти. У Тэбби в Хауорте жила сестра, а кроме того, ей удалось скопить за годы службы сумму, вполне достаточную для скромного проживания. Разумеется, если бы она в чем-то нуждалась во время болезни, то обитатели пастората снабдили бы ее всем необходимым. Так рассуждала мисс Брэнвелл – осторожная, чтобы не сказать боязливая, тетушка, которой к тому же приходилось принимать во внимание весьма ограниченные средства семьи и неопределенное будущее племянниц. Мисс Брэнвелл заботилась о Тэбби, и эти заботы совсем лишили ее праздничного отдыха.

Как только непосредственная угроза жизни старой служанки миновала, мисс Брэнвелл высказала свои соображения мистеру Бронте. Поначалу он отказался даже слушать ее осторожные советы: это противоречило его открытой натуре. Однако мисс Брэнвелл была настойчива, она приводила экономические мотивы, упирала на его любовь к дочерям, и в конце концов он сдался. Тэбби было решено переместить в дом ее сестры, где за ней продолжат ухаживать, а в случае необходимости мистер Бронте будет сам оказывать ей помощь. Об этом решении сообщили сестрам. И вот зимним утром в стенах хауортского пастората возникли признаки тихого, но упорного восстания. Сестры выразили единодушный протест. Тэбби заботилась о них в детстве, и теперь они, а не кто-то другой, должны были позаботиться о ней в ее болезни и старости. Во время чая девушки были грустны и молчаливы, и ни одна из них не притронулась к еде. То же повторилось за завтраком. Сестры не тратили лишних слов, но каждое слово было на вес золота. Они отказывались есть до тех пор, пока решение не отменили и Тэбби не разрешили вернуться и остаться в доме на их полном попечении. Таково было понятие о долге, что превыше всех удовольствий, лежавшее в основе характера Шарлотты. Данный случай показывает это наиболее наглядно, поскольку мы только что видели, с каким нетерпением ждала она приезда подруги, – однако эта радость была достижима только за счет пренебрежения долгом, и на такое Шарлотта пойти не могла, чем бы ей ни пришлось пожертвовать.

Была у нее и другая забота в эти рождественские дни. Я уже упоминала, что Дьюсбери-Мур находился в сырой низине, но Шарлотта едва ли осознавала, насколько жизнь там вредит ее здоровью. Незадолго до праздников Энн почувствовала себя плохо, и Шарлотта следила за состоянием младшей сестры со все возрастающим беспокойством – так смотрит обитательница леса, когда изменения в окружающей природе начинают угрожать ее потомству. Энн покашливала, у нее возникли боли в боку, и ей становилось трудно дышать. Мисс Вулер полагала, что это обычная простуда, однако Шарлотта предчувствовала начало туберкулеза легких, и сердце ее усиленно билось, как только она вспоминала Марию и Элизабет, которые некогда жили в этих краях, но уже никогда больше не появятся здесь.

Охваченная страхом за маленькую сестру, Шарлотта осыпала укорами мисс Вулер за то, что та якобы безразлична к состоянию здоровья Энн. Мисс Вулер приняла эти упреки близко к сердцу и написала о них мистеру Бронте. Тот немедленно послал повозку за своими дочерьми, и на следующий день они покинули Дьюсбери-Мур. Шарлотта решила, что Энн никогда не вернется в эту школу в качестве ученицы, а она сама – в качестве гувернантки. Но перед самым отъездом мисс Вулер использовала последнюю возможность объяснения, и об их встрече можно сказать словами поэта: «Мы расстаемся лишь затем, чтобы сильней любить»¹⁰⁸. Так закончилась ссора – единственная в жизни Шарлотты размолвка с мисс Вулер.

И все же она была потрясена осознанием хрупкости положения Энн. Всю зиму она не оставляла сестру своим вниманием, в котором чувствовался страх, а временами ее охватывала настоящая паника.

Мисс Вулер просила Шарлотту вернуться после праздников, и она согласилась. Тем временем Эмили поступила по-своему, совершенно независимо от поступка Шарлотты: ушла из школы в Галифаксе, где провела полгода в непрерывных тяжких трудах. Это время пагубно отразилось на ее здоровье, которое могли восстановить только бодрящий дух ее любимых пустошей и вольная жизнь в родном доме. Болезнь

Тэбби подточила благополучие семейства Бронте. Очень сомнительно, что Брэнвелл в это время сам добывал себе пропитание. По какой-то непонятной причине он раздумал поступать в Королевскую академию, и его дальнейшие планы на жизнь были крайне неопределенны. Поэтому Шарлотте ничего не оставалось, как покорно взвалить на себя бремя преподавания и вернуться к прежней однообразной жизни.

О, благородное сердце, готовое на тяжкий труд до самой смерти! Она вернулась к работе без единого слова жалобы, надеясь, что слабость, которая все больше охватывала ее, как-нибудь пройдет сама собой. Однако ей становилось совсем нехорошо: она вздрагивала от любого неожиданного звука и в испуге не могла сдержать крика. Раньше Шарлотта превосходно владела собой, и ее нынешнее состояние показывало, что физическое недомогание достигло опасной черты. Врач, к которому ее в конце концов уговорила обратиться мисс Вулер, убеждал Шарлотту возвратиться домой. По его словам, здесь она вела слишком малоподвижный образ жизни и свежий летний воздух, ветры, обдувающие дом в Хауорте, а также милое общество тех, кого она любит, свобода, отсутствие ограничений в родной семье – это то, в чем она нуждалась, чтобы снова обрести вкус к жизни. Что ж, если свыше так суждено и ей необходим отдых, Шарлотта подчинилась и вернулась в Хауорт. После целого лета спокойствия отец посоветовал ей побольше общаться с подругами, чья дружба могла подбодрить и развеселить ее, – Мэри и Мартой Т. Финал приводимого ниже письма позволяет нам бросить взгляд на веселую компанию молодежи. Эта картина, как все картины невозвратимых поступков, в отличие от мыслей или чувств, описанных в письмах, вызывает сейчас грусть в той же мере, в какой прежде казалась веселой.

Хауорт, 9 июня 1838 года

В эту среду я получила целую пачку твоих посланий: их принесли мне Мэри и Марта, которые приехали в Хауорт погостить на несколько дней. Сегодня они нас покидают. Ты удивишься, увидев, откуда отправлено это письмо. Я должна была бы находиться в Дьюсбери-Муре, как ты знаешь, однако провела там столько времени, сколько смогла, и в конце концов, не выдержав, уехала. Мое здоровье, как и настроение, пришло в плачевное состояние, и врач, с которым я советовалась, предписал мне, если я только дорожу жизнью, отправляться домой. Так я и сделала, и эта перемена сразу же воодушевила и успокоила меня. И теперь я, честное слово, уже почти такая же, как раньше.

Ты, с твоим рассудительным и спокойным характером, едва ли можешь почувствовать, насколько пала духом та несчастная, которая теперь пишет тебе, и что значит увидеть наконец, как забрезжила заря спокойствия после многих недель душевных и телесных мучений. Мэри тоже чувствует себя совсем нехорошо. Она дышит отрывисто, чувствует боли в груди, щеки ее часто краснеют, как от лихорадки. Не могу тебе выразить, как мучительно для меня на это смотреть: симптомы живо напоминают мне о двух моих сестрах, которых не сумели спасти доктора. Марта же чувствует себя сейчас очень хорошо. Она постоянно была в прекрасном настроении во все время пребывания у нас в гостях и потому произвела на нас самое приятное впечатление.

Они сейчас так шумят в комнате наверху, что я не могу больше писать. Мэри играет на пианино, Марта болтает – так быстро, как только может двигаться ее язычок, а Брэнвелл стоит напротив и хохочет от ее жизнерадостности.

Шарлотта значительно окрепла в этот спокойный и счастливый период времени. Она иногда посещала двух своих лучших подруг, и они по временам приезжали в Хауорт. В гостях у одной из них Шарлотта, по-видимому, и встретила человека, о котором говорится в приводимом ниже письме. Этот джентльмен имеет определенное сходство с персонажем по имени Сент-Джон в последнем томе «Джейн Эйр» – тот, подобно своему прототипу, был посвящен в духовный сан¹⁰⁹.

12 марта 1839 года

…Я почувствовала искреннюю симпатию к нему, поскольку он показался мне любезным и благожелательным человеком. Однако у меня не возникло той привязанности, от которой захотелось бы умереть ради него. Если я когда-либо выйду замуж, то мной будет двигать чувство восхищения мужем. Ставлю десять к одному, что у меня никогда больше не появится шанса, но n’importe¹¹⁰. Более того, я понимала, что он знает обо мне совсем мало и едва ли понимает, к кому именно пишет. О Боже! Он бы напугался, если бы узнал, какой у меня на самом деле характер: решил бы, что я дикарка и романтическая энтузиастка. Я не смогла бы сидеть весь день с мрачным выражением лица рядом с мужем. Я бы смеялась, шутила над ним и говорила бы первое, что придет в голову. И если бы он только был умный человек и любил меня, то весь мир ничего не значил бы для меня по сравнению с малейшим его желанием.

Итак, первое в жизни Шарлотты предложение выйти замуж было спокойно ею отклонено, а замужество отложено на будущее. Оно не входило в ближайшие ее планы, в отличие от благотворного, тяжелого и кропотливого труда. Однако при этом не был до конца решен вопрос, к чему именно лучше приложить силы. В литературе Шарлотта разочаровалась. Рисуя, она старалась очень тщательно выводить детали, чтобы выразить идею, а этого ей не позволяло зрение. В результате оставалось преподавание: большинству женщин во все времена оно давало единственную возможность независимого заработка. Однако ни Шарлотта, ни ее сестры не были предназначены самой природой для заботы о детях. Детское сознание было для них китайской грамотой, поскольку они никогда не имели дела с теми, кто много моложе их самих. Мне кажется, у сестер отсутствовала счастливая способность делиться сведениями, которую следует отличать от дара их приобретения. Им не хватало некоего инстинктивного знания тех трудностей понимания, с какими сталкивается ребенок, но пока не может выразить словами. Поэтому обучение совсем маленьких детей для трех сестер Бронте было отнюдь не «приятным трудом». С девочками постарше, которые уже входили в подростковый возраст, у них получалось лучше, особенно если те сами желали учиться. Однако образование, полученное дочерями сельского священника, не позволяло им быть хорошими наставницами для успешных учениц. Сестры Бронте слабо знали французский и не были виртуозами в музыке (я сомневаюсь в том, что Шарлотта вообще умела играть). Но в описываемое время они поправили свое здоровье и были готовы – во всяком случае, это касается Шарлоты и Энн – снова тянуть лямку. Одной из сестер следовало остаться дома с мистером Бронте и мисс Брэнвелл: хоть кто-то молодой и энергичный должен был помочь отцу, тетушке и верной Тэбби, чья жизнь уже клонилась к закату. Согласно общему мнению Эмили, больше других страдавшая и падавшая духом вдали от дома, осталась в Хауорте. Энн впервые поступила на работу.