Жизнь Штефана Великого
Шрифт:
В эти годы, покуда молдавский воевода без устали трудился, желая поставить в Валахии верного себе князя, покуда совершал он быстрые походы, то нападая, то обороняясь, покуда княжили в Валахии либо Цепелуш-Воевода, либо Влад Кэлугэру [116] , покорные то воле господаря, а то турецким ордам Али-бея Михалоглу и Скендер-бея Михалоглу, — княжна Елена обручилась с княжичем Иваном и отбыла на север, в Московию.
Михаиле Плещеев, боярин великого князя московского Ивана Васильевича, прибыл к сучавскому двору осенью 1480 года. Поклонившись знаменитому сподвижнику христианства Штефану Молдавскому, посол представил грамоты и устно посватал княжну Елену за Ивана Васильевича, наследника великого князя.
116
Кэлугэру —
Господарь сватовство принял, собрал приданое и пышный поезд. Княжна отправилась в Московию в сопровождении именитых бояр Сынжера, Герасима и Ласку, подружек, дочерей сих бояр и служителей. В Кракове свадебный поезд сделал привал; сам Казимир-король встречал с вельможными панами молдавскую княжну, приветствуя ее любезными словами и поднося свадебные подарки.
В день Филиппа Заговения, начала рождественского поста, Елена Штефановна прибыла ко двору великого князя Ивана Васильевича. Старая государыня, мать великого князя, встретила ее и до свадьбы определила ей местожительство в Воскресенской обители. А в Крещение отпраздновали свадьбу.
Так и не привелось увидеть господарю Штефану свою дочь Елену в этой жизни. Много пришлось ей выстрадать среди неурядиц и интриг далекого московского двора. И умерла в конце концов от яда в темничном подземелье вместе с сыном Димитрием. В ту весну, когда господарь разлучился с дочерью, повелел он собрать останки храбрецов, павших в Белой долине, и начать над их общей могилой построение святой обители Христа. Место битвы было названо Рэзбоень [117] . Сам князь своей рукой положил первый камень в основание храма. Затем велел он мастерам высечь надпись на плите, оставляя свободное место для года освящения.
117
Рэзбоень — место битвы, сражения.
— В суровые и нищие времена живем, — сказал господарь. — Столько у нас расходов с разными святыми обителями, частью разоренными ворогом, частью воздвигаемыми ныне, что не ведаем, когда наступит день освящения Рэзбоенского храма; сроки жизни тайною покрыты; кто знает, доживем ли мы до того часа, а посему угодно нам прочесть своими глазами надпись; будет на то господня воля, мы установим ее; а не успеем, так это сделает наследник наш. Посвящение Штефана-Воеводы стоит там и поныне, вот что гласит оно: "Во дни княжения благочестивого христолюбца князя Иоанна Штефана-Воеводы, милостью божьей господаря земли молдавской, сына Богдана-Воеводы, в лето 1476, а от начала нашего княжения двадцатое, встал на нас Махмет, турецкий царь, со всей своей восточной ратью; и с ним пришел еще Басараб-Воевода, по прозвищу Лайота, со всей басарабской вотчиной; и пришли они разорения и ограбления ради молдавской земли, и дошли до сего места у Белой речки. И мы, Штефан-воевода и сын наш Александру вышли супротив них и была тут сеча великая в июле 26 дня; и божьим изволением язычники одолели христиан и пало тут многое множество молдавских ратников. Тогда же ударили с другой стороны на Молдавию татары. Того ради изволил Штефан-Воевода возвести сию обитель с храмом архистратега Михаила, молебства ради своего и княгини Марии и сыновей Александра и Богдана и для поминовения души всех православных христиан, павших в этом месте".
Над могилой и основанием обители отслужил пышную службу Романский преосвященный, поминая павших воинов. Стоя на коленях в окружении свиты, господарь пролил скупую слезу, вспоминая, как дрался каждый из его борцов за справедливость и как погиб в тот день; ярче всех припомнился ему молодой спэтар Михаил, который улыбнулся господарю — и тут же пал сраженный.
"Цветет, как полевой цветок".
– вздохнул про себя воевода Штефан, следя как медленно уносятся к опушке леса клубы ладана. На костях павших лежал шестой покров осенних листьев.
Сумрачным и печальным виделось Штефану будущее. А потому отрядил он мастеров в Килию строить новую каменную крепость. Пыркэлабами пожаловал панов Ивашку и Максима, придав им крепкую дружину с пищальным боем. Вскоре он вновь отстроил Романскую крепость. Но обретая в ратном деле, князь нес убытки в семейном. В июле месяце 1479 года умер, сраженный тифом, Богдан, второй сын. Вскоре в ноябре следущего года, угас и Петру, третий княжич.
Стремясь в какой-то мере оградить от бед оставшееся
118
Северин — город на Дунае в Банатской земле.
Когда распространилась весть о смерти Магомета Эль-Фаттыха, многие христианские князья вздохнули с облегчением. Однако Штефан знал, что число, о коем вещает Откровение Богослова, осталось на земле; лишь ослабевшая плоть царя тьмы уходит под землю. И в самом деле, как только завершилась в Азии война между сыновьями Магомета, Джемом и Баязетом, и последний стал султаном, угроза вновь нависла над христианским миром. Одно время ошибочно считали, что новый повелитель оттоманов прельщен утехами сераля. Что ж, он мог на краткий срок отдаться женским ласкам и хмельному делу. Сила ведь была не в нем, — а в ордах лжепророка; и этой стихии надлежало завершить свой путь.
И вот, по настоянию янычар и полководцев, Баязет обратил свой взор на запад. У Порты недолгий мир с Унгарией, учиненный в ту пору, когда Матвею нужен был покой на восточных рубежах, дабы закончить войну с немецким кесарем. Узнав, что Баязет поднимается ратью, западные князья всполошились, стали гадать, на кого ринется ощетинившийся зверь. Штефан поспешил отправить послов на север и на запад, однако оба короля заверили его, что для тревоги нет оснований. Матвей Корвин полагал безопасность своих границ на силу договора с турками. Казимир и в мыслях не допускал, чтоб кто-нибудь нарушил его покой, тем более, чтоб нехристи дерзнули докучать великому и старому королю-католику. Поляки были лучшими, храбрейшими воинами Европы. Доселе турки обходили их. Следовательно, остерегутся и впредь, убоясь крепких и благословенных польских сабель.
Но демон тоже не лишен мудрости и отваги. В начале июля 1484 года цареградские корабли с лучшей судовой ратью и большими пищалями показались в устье Дуная. Янычары высадились на берег. Сражение началось столь стремительно, что, когда килийские гонцы достигли Сучавы, над дунайскими заводями и островами третий день гремели выстрелы.
Молдавские воины крепко сидели в осаде восемь дней, покуда не рухнули ворота и стены. Когда же закованные в латы янычары и черные моряки прорвались в крепость, молдаване откинули прочее оружие и взялись за сабли. Новая весть застала Штефана в Романе. Пыркэлабы Максим и Ивашку пали смертью храбрых. Все воины полегли рядом с ними. Когда последний молдаванин выронил саблю, ага янычар повелел снять с башни знамя с турьей головой.
Воевода спустился со своим двором к Бырладу, затем перешел Прут. По господареву приказу собирались рэзешские дружины. Другие отряды спускались вдоль Днестра в приморские земли. Но султанские войска на галерах не собирались воевать сушу. 20 июля турецкие суда, окутавшись пищальным дымом, уже толпились у Днестровского лимана. На высоких стенах Белгорода бояре, пыркэлабы Оанэ и Герман варили смолу и готовили ручные стрелы. А у бойниц с бомбардами подносчики громоздили чугунные ядра. Воины, смущенные поначалу дурной вестью падения Килии, все же стояли насмерть. В первые два дня штурма они отбросили все лестницы с повисшими на них гроздьями врагов. После двухдневного жестокого обстрела ломовыми пищалями с кораблей, янычары кинулись опять к проломам. Но защитники крепости рубили их жестоко, покуда не заполнили проломы телами врагов. На десятый день осады после третьего предложения о сдаче, молдавские воины сложили оружие. Турки обещали им жизнь. Но стоило им покинуть крепость, как все были тотчас изрублены ятаганами.