Жизнь среди гималайских йогов
Шрифт:
Несмотря на мои неоднократные протесты в адрес различных официальных лиц, офицер полиции так и не получил приказа пропустить меня. Поэтому по прошествии двух месяцев я решил, что должен тайно проникнуть в Тибет. Я купил у одного из своих охранников длинное пальто (оно было очень старым и грязным) и постарался изменить свою внешность. В одиннадцать часов ночи, когда мои стражники напились и крепко заснули, я вышел из дома и отправился в Педонг, одетый в купленное мной длинное тибетское пальто. Это произошло 15-го июля. Перед уходом я оставил на столе записку, в которой сообщал, что отправляюсь в Дели. Меня не терзали угрызения совести, так как я чувствовал, что действия властей, не пускавших меня в Тибет, были противоправны. Через три дня я добрался до последнего пропускного пункта, который охранялся караулом гуркхских солдат, выставленным здесь властями Сиккима. Солдаты захотели выяснить, кто я такой, и попросили у меня документы, удостоверяющие личность. Однако, так как я
В Тибете меня ждали еще более тяжелые испытания. Я был вегетарианцем, но не мог добыть никакой иной пищи, кроме мясной. За все время своего пребывания в Тибете, я не встретил ни одного вегетарианца, что обусловлено климатическими условиями и высокогорным расположением этой страны. Все жили, питаясь рыбой и мясом. Даже я начал есть яйца. Мне также удалось найти некоторые виды сезонных овощных культур, но я не мог и подумать о том, чтобы есть рыбу и мясо. Из-за перемены в пищевом рационе я страдал от поноса, и мое здоровье расстроилось. Но я твердо решил посетить некоторые монастыри и пещеры, чтобы выполнить цель своего путешествия — встретиться с гуру моего учителя.
Когда я располагался на ночь, ко мне нередко подходили люди, оценивающим взором окидывавшие мои пожитки с явным намерением ограбить. Однако вся моя поклажа состояла из нескольких фунтов сухого печенья, небольшого количества гороха и бутылки воды, отданной мне одним из солдат на посту при переходе границы. У меня было с собой около 2000 рупий, — немного для такого путешествия, — которые я привязал к внутренней стороне своих чулок. Я никогда не обувался в чьем-либо присутствии. В день я обычно проделывал путь в десять-пятнадцать миль, иногда пешком, а иногда на муле. Со своими попутчиками я вел разговоры об астрологии и счастливых приметах. Это несколько угнетало мою совесть, но тибетцы любят говорить о подобных вещах. Стоило им обнаружить, что я что-то знаю на эту тему, как они сразу же становились дружелюбно настроены по отношению ко мне и предлагали своих мулов, чтобы доехать до следующего горного лагеря. Несколько раз мне довелось лицом к лицу сталкиваться с гималайскими медведями и огромными собаками бхотья, которых в тибетских селениях используют для охраны. Несмотря на усталость от борьбы со всеми этими трудностями, я чувствовал некую силу, толкавшую меня вперед на поиски возможностей получения более глубоких знаний о тайных учениях гималайских мудрецов. Я не рассчитывал когда-либо вновь вернуться в Индию, так как был уверен, что британские власти в Индии тут же посадят меня в тюрьму.
Набравшись мужества, я сумел завершить это утомительное путешествие, во время которого пересекал горные реки и перебирался через ледники, продвигаясь вперед без какого-либо заранее разработанного плана, без снаряжения и без проводника. Отдавшись на волю провидения, я вручил свою судьбу в руки моего учителя и его гуру, твердо веря в то, что они помогут мне и защитят меня, если я собьюсь с пути. В те дни я чувствовал себя бесстрашным. Я не боялся смерти. Во мне горело желание увидеть гуру моего учителя. Я считал своим прямым долгом какое-то время пожить у него. То, что он находился в Тибете, объяснялось желанием более полного уединения, а также тем, что здесь он обучал нескольких продвинутых йогов, которые были готовы к этому и которых он захотел взять к себе в ученики. Мое желание встретиться с этим человеком было очень сильным. Со слов моего учителя мне было известно, что многие гималайские мудрецы, и в том числе Хариакхан Баба, восхищались им и много лет учились у него. Хариакхан Баба, пользовавшийся очень широкой известностью в горах Камаюна и считавшийся некоторыми самим вечным Бабаджи из Гималаев, учился у гуру моего учителя. Подобные факты все больше укрепляли во мне желание встречи, которое в конечном итоге и заставило меня пуститься в это рискованное путешествие.
По прошествии двух тяжелых месяцев, проведенных в пути, я достиг Лхасы. Мне встретился католический священник, который жил здесь. Он пригласил меня в свой небольшой дом, одновременно служивший и церковью, который он разделял еще с двумя миссионерами. Эти трое были единственными католическими миссионерами в Лхасе, и их деятельность протекала под пристальным наблюдением властей Тибета. Я прожил у него десять дней, сумев отдохнуть и восстановить свои силы. К этому времени офицер полиции в Сиккиме и полиция в Индии уже знали о том, что нахожусь в Тибете. Мое дело было передано в Центральный отдел разведки при правительстве Индии.
Я познакомился с одним ламой и сумел убедить его в наличии у меня лишь духовных интересов и непричастности к политике. Я прожил у этого ламы пятнадцать дней, и в конечном итоге он убедился в том, что я не имею отношения ни к какому из политических движений в Индии. Он заверил меня в том, что я не буду выдворен из Тибета, и представил меня некоторым высоким правительственным чиновникам. Несмотря на неспособность достаточно свободно изъясняться на их языке, мне все же удалось убедить их в своей искренности. Тот лама, у которого я жил
В этом монастыре обитало более трех сотен лам. В Тибете много монастырей, в которых живут тысячи лам, принадлежащих к различным традициям. Ламаизм показался мне индивидуалистической религией, замешанной на буддизме. У каждого ламы был свой собственный способ исполнения ритуалов, церемоний, песнопений, вращения молитвенного колеса и чтения мантр. Эти мантры чаще всего представляли собой искаженные версии санскритских мантр. Я был хорошо знаком с верованиями и практиками буддизма, так как некогда учился в университете Наланда в Бехаре, древнем буддистском университете в Индии. Я изучал буддизм в том виде, в каком он зародился в Индии, и в том, в каком он существует сейчас в Тибете, Китае, Японии и Южной Азии.
Тысячу лет тому назад некий тибетский монах пришел в Индию, где некоторое время учился, а затем вернулся обратно в Тибет, забрав с собой священные писания. После этого многие просветители из Индии стали прибывать в Тибет и обучать здесь людей существовавшей в Индии буддийской литературе. Я хорошо себе представлял все многообразие буддийских сект в Тибете, в число которых входили и те, которые верили в существование многочисленных богов и демонов и считали Будду одним из богов.
Тибетский буддизм неразрывно связан с тантризмом. До того как я добрался до места, где проживал гуру моего учителя мне довелось посетить один маленький монастырь, где я встретил ламу, считавшегося великим тибетским йогом. Все то, что называется тибетской йогой, на самом деле является искаженной формой тантры, а точнее — ее определенной ветви, называемой вама марга (путь левой руки). Последователи этого пути верят в необходимость использования вина, женщин, мяса, рыбы и мантр в качестве средств своего продвижения вперед. Когда я встретил этого ламу, он сидел в комнате деревянного дома в окружении семи женщин, читавших вместе с ним мантры. Прочтя несколько мантр, они брали по кусочку сырого мяса, приправленного некоторыми специями, в том числе перец, съедали его и вновь принимались читать мантры. Так продолжалось пятнадцать минут, после чего лама перестал читать мантры и спросил о цели моего визита. Я улыбнулся и сказал, что просто пришел повидать его. Однако он возразил мне, сказав, что это не так, назвав мое имя и сообщив о том, что меня разыскивает полиция Сиккима. Все это он произнес сердитым тоном, так как знал, что я презираю его путь, и отправил себе в рот еще один кусок сырого мяса. Он узнал те мысли, которые беспокоили меня. Однако это не было для меня сюрпризом, так как к тому времени я уже несколько раз встречал людей, умеющих читать мысли, и знал в целом, как происходит этот процесс. Не став выражать своего негодования, я смиренно сказал, что прибыл в его страну только для того, чтобы побольше узнать о тантре. Этот йог был тантристом и предложил мне прочесть книгу, которой он руководствовался, но я уже читал этот текст. Тогда он отвел меня к другому ламе, который также был тантристом. Этот человек довольно хорошо знал хинди, потому что долгое время прожил в Индии, в Бодхигайе, том месте, где Будда достиг просветления.
Большая часть той литературы, которую можно обнаружить в Тибете, представляет собой переводы различных историй из индийских пуран. Некоторая ее часть представляет собой тексты по даосизму и конфуцианству, смешанные с буддизмом, но за всем этим нет никакой систематизированной или философской платформы. Я плохо знал тибетский язык, но, поскольку этот лама говорил со мной на хинди, мне было легко обсуждать с ним вопросы духовного характера. Я мог общаться на тибетском языке на тему повседневных нужд, но был не в состоянии разобраться без посторонней помощи в тех грудах рукописных текстов, которые хранились в тибетских монастырях.
В монастыре, где я остановился, ламы считали своим объектом поклонения некий индийский манускрипт. На материи, в которую он был завернут, лежал толстый слой сандаловой пыли. Мне сказали, что всякий, кто прочтет этот текст, сразу же заболеет проказой и умрет.
Ламы приходили поклоняться ему, но никогда не читали. Я испытывал сильное желание посмотреть, что же скрывают в себе эти древние, рукописные страницы, но на все мои просьбы позволить мне сделать это лама неизменно отвечал отказом. Мне вспомнилась поговорка, гласившая: «Священные тексты принадлежат тем, кто их изучает, а не тем, кто владеет ими, но не знает их содержания». В три часа ночи я прошел во внутренние помещения монастыря, освещенные многочисленными светильниками, и открыл этот древний текст, завернутый в семь полотен шелковой материи. Приступив к его чтению, я с удивлением обнаружил, что это ничто иное как часть Линга Пураны, одной из восемнадцати книг, содержащих тысячи духовных историй, методов и практик, основанных на древнеиндийской ведической литературе. Я быстро завернул манускрипт опять в материю и вернулся в свою комнату.