Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре
Шрифт:
В тот же день Гайдар побывал на Тарасовой горе. Он стоял перед величественным монументом и вслух читал шевченковские строки, выгравированные на гранитной надмогильной плите.
И меня в семье великой, В семье вольной, новой, Не забудьте — помяните Добрым, тихим словом.Потом, встретив знакомого товарища из редакции дивизионной газеты, Петра Оскамитного, сказал:
— Напиши,
Многое увидел он под Каневом. Вернувшись в Киев, в тринадцатый номер гостиницы «Континенталь», где жили его друзья-корреспонденты, он увлеченно рассказывал о смелых бойцах — о храбром машинисте паровоза, который под обстрелом с воздуха показал дулю чертову мессеру, о пулеметчике, совсем мальчишке, что остался на правом берегу Днепра, возле Канева, и задержал немецких автоматчиков, чтобы успели переправить на понтонах раненых.
— О, они ж, фашисты, не знают еще, что такое советский солдат. Они ж не видели его в ярости. А это будет! Вспомните историю. Кто только Киев не брал, но никто не мог его удержать. Вот и мы с вами еще вернемся в 13-й номер «Континенталя».
В это была его вера, несокрушимая.
А уж кто-кто, а он-то видел фашистские танки, прорвавшиеся к Днепру на широком участке фронта. И он, военный человек, славу богу, знал, что это значит и, конечно же, глупо тешить себя мыслью, что наши долго продержатся на киевском рубеже. Что ж, война есть война. Но в Киев наши обязательно вернутся!
Гайдар передал по телефону в «Комсомолку» очерк о каневском мосте.
Он рассказал о его защитниках — артиллеристах-зенитчиках, о том, как к местам сражений двигались по мосту машины с войсками, оружием и боеприпасами и как тысячи бомб обрушивались на мост, а тот остался жив и невредим. Свой очерк назвал просто и хорошо — «Мост».
Гайдар писал тогда, в июле 1941 года, об озорном, остром на язык связном Федоре Ефимкине, о строгом старшине Дворникове, о смелых часовых Нестеренко и Курбатове и молчаливом туркмене Бекетове.
Не упомянул лишь о себе. В тот день, когда он ездил на могилу Тараса Шевченко, на мосту образовалась пробка — вывозили раненых, а фашисты, заметив скопление машин, открыли бешеный артиллерийский огонь. Тогда Гайдар сам принялся наводить порядок, и за какие-нибудь полчаса пробка была ликвидирована.
Уже переданы в Москву первые военные корреспонденции, уже побывал он в передовых частях и все же недоволен собой. Мысль о том, что здесь, на фронте, он делает слишком мало, не дает покоя.
В августе Гайдара неожиданно вызывают в Москву.
В затемненный город Гайдар приехал без шинели, без ремней и бинокля, который купил перед отъездом на фронт, — все вещи погибли во время бомбежки в дороге.
Около двух недель жил Гайдар в Москве, продолжая работу над киносценарием «Клятва Тимура». Кинокартина уже снималась. Ему сказали, что этот фильм нужен не меньше, чем боевое оружие, и Гайдар обязан его окончательно отработать. Вот почему его и вызвали из Киева.
Гайдар
Борис Сергеевич встретил Гайдара с радостью.
Гайдар рассказал, как погибли его вещи. Бурков протянул ему широкий командирский ремень.
— Вот возьмите мой! — сказал Борис Сергеевич. — Это еще с финской кампании.
Гайдар поблагодарил, и взгляд его остановился на зачехленном финском ноже, что лежал на столе.
— А эта вот штука тоже осталась на память о войне с белофиннами, — объяснил Бурков.
— Борис Сергеевич! Подарите тоже!
— А зачем вам финский нож, Аркадий Петрович?
— Вдруг партизанить придется — пригодится, — ответил Гайдар. На лице его написана была такая мольба, что Борис Сергеевич никак не мог отказать в просьбе.
Домой Гайдар возвращался затемненными улицами Москвы. Мимо неслись грузовые машины. Ехали ребята с вещевыми мешками за плечами, с лопатами в руках. Они бережно поддерживали девушек, нет, еще совсем девчонок в ситцевых платках.
На минуту Гайдару показалось, что увидел очень знакомое лицо девушки. Где-то он встречался с нею! Кажется, в санатории, в Сокольниках, и девушку звали — это он хорошо помнил — Зоей!
Зоя… Это она спрашивала его, что такое счастье, и пожелала ему жить до ста лет. Ведь и года не прошло, а кажется, было все это давным-давно. А может, он ошибся и вовсе это не Зоя?
Гайдар уже хотел окликнуть девушку, но тут из-за поворота с лязгом вышли танки, в их грохоте потонули все звуки. Гайдар только успел махнуть рукой — и грузовик с ребятами и девчатами был уже далеко.
Не знал Гайдар, что Зоя уже давно решила пойти на фронт и сейчас безуспешно ходит по комитетам комсомола, просит, чтобы ее направили на фронт. Не знал, не думал Гайдар, что о подвиге девочки Зои Космодемьянской, с которой он отдыхал в Сокольниках, лепил снежных баб и громко распевал веселые солдатские пески, скоро узнает вся огромная Советская страна, весь мир…
Каждое утро Гайдар слушал очередную сводку. Суровой грустью звучал знакомый голос московского диктора:
— От Советского информбюро… Наши войска вели упорные бои с противником на всех фронтах и особенно ожесточенные на кингисеппском, новгородском, гомельском направлениях…
А вечером снова слышал знакомый голос диктора, который сообщал:
— …После ожесточенных боев наши войска оставили город Гомель…
Гомель… Сколько их, славных советских городов, отдано врагу и сколько будет отдано еще? Враг неумолимо двигается на восток. Но надо быть мужественным и, какие бы новые беды ни ждали страну, надо быть твердым.
Тимур очень обрадовался приезду отца, он то и дело спрашивал про фронт, про бои, про то, как стать храбрым.
Собравшись со старыми друзьями в московской квартире, Гайдар рассказывал: