Жизнь во время войны
Шрифт:
Глава двенадцатая
Рэй Баррос – плохой человек. В Ливингстоне это вам подтвердит кто угодно. Посудите сами, говорят люди, он сплошь и рядом вешает на себя часы и цепочки, которые раньше видели на его пассажирах. Посудите сами: когда его жена была на сносях, она как-то раз отправилась вместе с ним в путь, а вернулась без живота и без младенца. Не потому ли, что Рэй, которому вечно не хватает терпения на слабых и немощных, счел ребенка досадной помехой и выкинул его вон? И не потому ли вскоре после этого жена бросила его и перебралась к родным в Пуэрто-Барриос?
А посмотрите на бабу, с которой он с тех пор путается, – она же шлюха, вместо
Предостерегавшие Минголлу мужчины и женщины были карибцами, обитали в белых каситах, купались в многоярусном водопаде, что сбегал с зеленого холма неподалеку от города, и их мирная жизнь в столь тесной близости от зоны боев лучше всего доказывала искусственность этой войны. С их слов Минголла нарисовал себе портрет пирата Рэя Барроса – седоватого человека с золотыми зубами, покрытого шрамами и татуировкой, а ветхое рыбачье корыто «Энсорселита» неплохо подходило именно такому персонажу: сорокафутовая, с темно-зеленым корпусом лодка, под палубу втиснуты четыре каюты, в корме охлажденный трюм. Ходовую рубку, перекошенную больше, чем надо, градусов на пять, не красили уже много лет, но из-за остатков желтых пятен она казалась издали покрытой веселым горошком. На палубе валялись тряпки, масляные железяки, мотки веревки, дырявые бензиновые канистры, а доски были усыпаны пятнами сухой гнили. Однако с неряшливым видом лодки сочетался характер Рэя, но никак не внешность. В этом долговязом узкогрудом человеке немногим моложе тридцати лет, с модно подстриженными черными волосами, плоско ложившимися на затылок, и длинным лошадиным лицом чувствовалась, несмотря на простоватость, порода и что-то очень для Минголлы знакомое. Возможно, думал он, довольно привлекательное лицо напоминает ему придворные портреты Гойи – длинноносых, тонкогубых герцогов и маркизов.
В лодку они погрузились утром, – холодным пасмурным утром, когда по морю ползли клочья тумана; Рэй встретил их у причала изысканным поклоном, но тут же все испортил ворчливым приветствием.
– Я же сказал – в семь, – ругнулся он. – Ты что себе думаешь, мужик? У меня что, такси? Пассажир, блядь, вас уже битый час дожидается.
Не успел Минголла спросить, что еще за пассажир, как из-за рубки с довольным видом показался черный великан. Седые прожилки в курчавых волосах, красная бейсбольная кепка, джинсы и футболка, плотно обтягивавшая мускулы на груди и руках. Над глазом розовый крючковатый шрам. Минголла сперва не поверил, что это действительно Тулли, но в следующий миг выхватил из-под рубашки пистолет
– А ну убери это сучье говно! – Рэй попятился.
Тулли и бровью не повел.
– Суров ты, Дэви. Да и с нутра силен. А это, как я погляжу, – он окинул взглядом Дебору, – Чифуэнтес и есть, ага? С виду ничего, друг.
– Что ты тут делаешь? – спросил Минголла.
– То же, что и ты, друг. Панама! – В устах Тулли это слово отозвалось окликом судьбы и великими подвигами в самом ближайшем будущем. – Прибавил два и два, и вышла Панама.
Рэй тем временем допятился до рубки и уже собирался проскользнуть внутрь, но Минголла приказал ему стоять на месте.
– Кто это? – спросила Дебора, в ее руке тоже был пистолет.
– Неужто Дэви не говорил тебе про Тулли Эбанкса?
Он шагнул вперед, и Минголла сунул пистолет за пояс, решив, что оружие не понадобится.
– Не дури, Тулли, – сказал он. – Я с тобой справлюсь.
– А то я не знаю, Дэви. Кто говорил, что из тебя выйдет толк? Знаешь, сколько я ждал этой минуты? Я за тебя, друг.
– Угу, само собой.
Рэй снова полез в рубку, но Минголла опять его остановил.
– Пора запускать эту херовину, – сказал Рэй. – Если вам, козлам, охота друг друга перестрелять, перестреливайте. Меня сейчас больше туман заботит.
Он нырнул в дверь, и через минуту послышалось урчание, корпус затрясся, а труба изрыгнула черный дым.
– Будешь в меня стрелять, Дэви? – спросил Тулли и ухмыльнулся.
– Могу, – ответил Минголла. – Зачем тебе в Панаму?
– А куда ж еще? Дурак был, что сразу не допер.
– До чего?
– До того, про что слыхал. Мало, что ль, Исагирре болтал, да и все остальные тоже. А потом вдруг сложилось.
Пробравшись сквозь завалы на палубе, Минголла остановился на расстоянии вытянутой руки от Тулли. Тот усмехался ему сверху вниз, морщинистое лицо казалось тяжелым, как у идола. Улыбка растаяла, когда Минголла надавил на его сознание и, пробив защиту, настроил на честность. Снова спросил, зачем Тулли понадобилась Панама, и тот выдал ему обрывки историй, догадок, намеков и подслушанных разговоров – всего того, что привело его туда же, куда и Минголлу с Деборой.
– Охуеть! – воскликнул в конце концов Тулли и с благоговением уставился на Минголлу. – Где это ты так насобачился?
– Тренировка, – ответил Минголла.
Из частокола Туллиного сознания он вычленил жадность и волю, а под ними – незамутненное добродушие, ослабленное, правда, препаратами и силой. Он решил, что Тулли можно доверять, но в своих чувствах к нему разобраться не мог: тонкий слой дружбы прикрывал вражду.
– Слушай, Дэви, – заговорщицки произнес Тулли, – нам бы потолковать, а? Прикинуть, как быть с Панамой. Думается мне, там несладко. Пожалуй, мы друг другу пригодимся.
– Поговорим, только после. – Он повернулся к Деборе. – Все в порядке, это мой бывший тренер.
Опустив пистолет в сумку, Дебора одарила Тулли подозрительным взглядом и шагнула вперед. Оставляя за кормой Ливингстон, «Энсорселита» тряслась и раскачивалась на серой зяби.
– Ненавижу это гребаное море. – Тулли вгляделся в горизонт. – Ненавижу! – Он подвинулся к Минголле и обнял его за плечи. – Давненько не видались, а, Дэви?
Минголла буркнул что-то согласительное, но руку убрал.
– О чем ты хотел говорить?
– Ну... – Тулли оперся на поручни и сурово произнес: – Для начала, может, растолкуешь, что ты натворил с моей Лизабет?
Минголла не сразу вспомнил это имя.
– А, да... Не знаю, старик. Совсем тогда был в раздрае. Извини.
– Бля, девка месяц по тебе ревела.
– Я же сказал, извини, – разозлился Минголла. – Что мне теперь делать – переться на остров и вправлять ей мозги?
– Это я и сам могу. Но решил пока не трогать... другие мудаки зато не полезут, все польза. Любопытно просто – совесть не мучает?
– Не особо, – ответил Минголла. – Других забот хватает.
– Тебя еще тогда тянуло на крутняк, – сказал Тулли. – А теперь смотрю, ты и вправду крут. Но кой-чего доброго в тебе есть, друг. Я-то вижу.
– Оставь в покое мою душу, старик. Скажи лучше, что у тебя на уме... что-то ведь задумал, а?
Из рубки вышел Рэй и встал рядом с Деборой, которая смотрела сейчас назад, на удалявшийся город.
– Кой-чего есть, – согласился Тулли. – Мне довелось пару месяцев пробыть в Панаме, когда еще рыбачил. Маленько я эту страну знаю. Ежели припечет, есть у меня в Дарьенах местечко. В самый раз, чтобы схорониться.