Жизнь взаймы
Шрифт:
Сулим, возьмешь Давида и Богдана, завтра к полудню станешь в дозор возле Змеиной балки. Так стойте, чтобы вас ни одна живая душа не заприметила. Если татары пройдут, дождетесь Остапа, с ним вернетесь, если нет – еще день постоите. Потом обратно вертайтесь: дальше смысла ждать нет.
– Так мы с Остапом и поедем, чтобы лишнего не следить. Он нас на своих заводных довезет. Дальше мы на снегоступах в сторону от тропы уйдем. Пока место для лагеря найдем, пока пристроимся – как раз время придет на дозор вставать. – Сулим сразу сообразил, что с лошадьми нам в таком дозоре
– Добро, с Богом, казаки. Пусть помогут нам святые заступники. Чует мое сердце, в этом деле нам их подмога лишней не будет.
Все было оговорено, и казаки вновь обратили внимание на большое колесо, которое не уставал крутить Андрей, отгоняя Лавора, пытающегося занять его место. Производительность лесопилки была слабенькой, проход – где-то полтора погонных метра в час. Зато будет пилить из одного бревна десять и больше досок.
– Хитрую штуку вы смастерили. Вроде забава, а дерево пилит. Сам придумал аль святой Илья помог? – задумчиво разглядывая вращающиеся части, спросил атаман.
– То, батьку, еще древние латиняне придумали. Меня сын боярский, погодок мой, с собой брал на занятия, ему одному скучно было, – в книге старой такой рисунок был. Еще тогда такое строили. Вот я и запомнил, а теперь смастерил. Ладьи строить – много досок надо будет.
– В книге старой, говоришь… А что ж такого никто не строит? Один ты старые те книжки читал?
– А кто будет строить, батьку? Боярину то не в голове – ему бы вина попить, саблей помахать да девок драть. Монахи только Богу молятся да милостыню у бояр просят. Так и выходит, что некому.
– Сказывают, ты всем за так разрешаешь тут доски пилить?
– Брешут, батьку. Половину досок что напилят, тут оставляют, да еще день работы мне должны будут. У меня тут Михайло работать будет, так что баш на баш выходит.
– А казаки если досок напилить захотят? Тоже на тебя день работать будут?
– Договоримся, батьку, в обиде не останутся. Не хотят работать – значит, два медяка дадут или две чешуйки: я Михайле так за день работы плачу.
– Много платишь – в Киеве по медяку в день на работу сговариваются.
– Другому и медяка много, а Михайле я б и три платил. В Киеве медяк с харчами дают, а он дома харчуется. Да и пила серебряных монет стоит. Чуть сильнее бревно нажмешь – и нету монет. А Михайло – тот и мне не даст бревно криво подать, не то что чужому.
– Теперь любой поглядит на твою чудасию и себе такую заделает доски пилить. Не жалко будет, что другой твоей задумкой пользует и себе мошну набивает?
– Не моя то задумка, батьку, другие то придумали. А что мошну он себе набивать будет, так то твоя забота – чтоб и другой для товарищества поработал, а не только на свой кошель. Чай, лес не его, а всему товариществу служить должен.
– Вот почему, Богдан, от всех твоих чудасий у меня голова болеть должна? Иди в дорогу собирайся. Шкуру медвежью найди. Я свою Давиду дам, у Сулима есть, а ты у Керима попроси. Раз он тебя каждый день лупит, пусть шкуру дает, а то околеешь.
– Батьку, ты нам меду дай, греться будем.
– А мать что, не даст?
– Нет, она меня теперь туда, где мед делает, на порог не пускает. Говорит, раз мне атаман сказал никого не пускать, то и тебя не пускаю.
– Все у тебя, Богдан, не как у людей.
Наказав Михайле завтра с утра жердяные стены и ворота мастерить – пусть дядька Опанас со Степаном сами пилят или помощников ищут, у них еще на два дня запасу бревен, – сам побежал к Кериму пострелять из лука, медвежью шкуру одолжить и получить палкой по плечам.
Рано утром, взобравшись на заводных, мы с Остаповым десятком рысью направились к Змеиной балке. Утоптанные тропинки в окрестностях села быстро закончились, и мы шагом двинулись по целине. Снега было около полуметра, но даже в лесу он лежал неравномерно, и кое-где лошадки грудью пробивали дорогу в пушистом покрове. Задняя лошадь волочила за собой ветки, кое-как маскируя следы лошадей, но следы веток были отчетливо видны и скроются, скорее всего, через сутки. Легкий ветерок рано или поздно выровняет снежную поверхность, пусть не полностью, но след уже будет неразличим на белоснежной поверхности.
Так что если татары засекут отряд, у них будет две возможности – либо попытаться сразу пройти по следу, либо идти следом за отрядом и выйти на тропу, когда он будет возвращаться. Вторая возможность скорее гипотетическая, поскольку неизвестно, когда это произойдет, пойдет ли отряд обратно по этой тропе или свернет на другую, а следом все время идти… нереально: рано или поздно тебя засекут. Так что если нам повезет и татары заметят отряд, то в гости они пожалуют еще сегодня, намерзнуться не успеем.
Возле Змеиной балки Сулим выбрал подходящее дерево и прямо с коня залез на нижнюю ветку. Передав ему наши переметные сумки, мы последовали за ним, а Остап с казаками вскоре скрылся за поворотом и крутым спуском в балку. Перебрались еще на несколько деревьев по смыкающимся веткам, но через три дерева пришлось спускаться на землю и дальше передвигаться на снегоступах. Сулим, пустив нас вперед, сзади аккуратно заметал веничком следы. Когда склоны пологого овражка скрыли от нас тропу, Сулим велел разбить лагерь.
Расчистив от снега небольшую площадку и укрыв ее толстым слоем лапника, всухомятку перекусив, мы запили пироги моим ликером и довольные повалились спать, закутавшись в медвежьи шкуры. Проснулся я первым – видно, молодой организм работал интенсивней, чем у моих товарищей, и первым сжег алкоголь, оставив себе избыток, скажем так, воды. С неохотой поднявшись на ноги, надел снегоступы и взял с собой топор: решил заодно с решением неотложных задач оборудовать наблюдательный пункт.
Солнце перевалило за полдень, Остап с казаками уже наверняка добрались до дороги. Если нам повезет, через пару часов надо ждать в гости татарских дозорцев. Лежку оборудовал сразу на вершине склона за деревом, метрах в пятидесяти от тропы: оттуда тропа хорошо просматривалась, «мертвых зон» не было. Нам ведь нужно только установить факт, что рыбка наживку попробовала, по нашей тропе прошла, село издали увидела. Потом будем ждать дорогих гостей.