Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование
Шрифт:
Теперь относительно жизни русских писателей в Алма-Ате. Я бывал в гостях у многих, все они живут лучше тебя и меня в сто раз. А этого старого м… Домбровского [314] ты не слушай, он трепач большой. Целый год он мне вопил, чтобы я не связывался с Нурпеисовым, потому что-де тот подонок и т. д. А Нурпеисов оказался чудесным человеком.
Дело твое, конечно, ты можешь поступать, как хочешь, но, я думаю, если ты не поедешь и тебе не дадут квартиру, тебя потом будет грызть мысль, что не поехал и тем самым упустил шанс получить. А если поедешь и не получишь все-таки, то совесть твоя будет спокойна: ты сделал со своей стороны все, что мог.
314
Домбровский.
В Калуге тебе жизни не будет, точно так же, как в Тарусе. Сам знаешь калужские полиграфические возможности. Насчет Федосеева [315] – берись, почему не написать. А аванс они тебе дают? Без аванса, оно, знаешь, плоховато, и даже не в смысле денег, а в том смысле, что у издательства нет к тебе никаких обязательств, не примет рукопись и в ответе не будет.
Вот так, дорогой, надеюсь, у тебя хватит характера собраться и съездить в Алма-Ату. Здесь я работаю над второй книгой «Сев<ерного>дневника». А что с Галей? И в какой она больнице – в Тарусской? Свяжись с Александровым, пусть поконсультирует.
315
Федосеев Григорий Анисимович (1899–1968), писатель, инженер-геодезист. Автор книг: «Мы идем по Восточному Саяну» (1951), «В тисках Джугдыра» (1956), «Смерть меня подождет» (1963) и др.
Ну будь здоров, Гале большой привет, пусть поправляется скорее.
Если захочешь написать, не откладывай надолго, а то я дней через 10 уеду отсюда.
Бывает ли в Тарусе Володя Кобликов? Привет ему передавай, если увидишь.
2 апреля 1970. Абрамцево
Дорогой Алексей Иванович! Знаю твою нелюбовь к письмам и прочей тому подобной ерунде. Но все-таки! Будь благодетелем, отклей от стула свою худую задницу, спустись вниз и отстукай мне телеграмму о дне, когда, по тарусским расчетам, начнется у вас половодье. Не ледоход, а половодье, понимаешь? И я гряду!
Абрамцево всем хорошо, да вот Оки у нас тут, как на грех, нету.
О своих делах и прочих новостях расскажу при встрече, а пока – до свидания!
P. S. Телеграмму, разумеется, следует высылать, когда вода начнет подыматься.
18 апреля 1970. Абрамцево
Любезный Шеметов!
Спасибо тебе большое за телеграмму. Был! Был я на разливе, но в Поленове, рвался душой в Тарусу, но катера не ходили, и я только глядел из Бехова на вас в бинокль и горько плакал.
Я даже выпить с тобой хотел, чего я давно уже не делаю, но – в Тарусе – хотел! Пришлось мне все-таки не пить и, пробывши в Поленове с субботы до среды, убраться восвояси несолоно хлебавши.
Но разлив-то, разлив каков был! Чай ты от пивной к пивной на лодке плавал?
Напиши хоть, каково было, если уж мне не судьба была увидеть самому разлив в Тарусе. Было б мне ехать через Калугу, дураку! Но я рассудил, что как только лед пройдет, то и катера пойдут. Они и пошли с понедельника, но какие-то длинные колымаги с целым фонтаном сзади и в Поленове не останавливались…
Не ленись, дружок, напиши, как у тебя дела и вообще. А я к тебе еще приеду.
Обнимаю.
Напиши свой адрес, а то я тебе все посылаю письма на авось, на Курган. Нехорошо. Ты же не Ст<епан> Разин!
17 декабря 1975.
Здравствуй, милый Алексей Иванович!
Видел, видел я тебя по телевизору: пока перед камерой суесловил Кугультинов [316] , за спиной у него прошел человек со скулой (в полупрофиль), и я тотчас подумал: Шеметов! – а ты, чтобы окончательно уверить меня в том, что это ты, тут же повернулся и прошел по диагонали еще раз, уже полуанфасом, тут я и усы увидел…
316
Кугультинов Давид Никитич (1922–2006), калмыцкий поэт, лауреат Ленинской премии (1976).
Вот, подумал я, бродит человек между людей, не зная, к кому приткнуться…
Как живешь, Алексей Иванович? И чем вдохновил тебя съезд [317] ? Икорки небось поклевал на приеме, а? Выпил небось на дармовщинку?
Что пишешь? Есть ли деньжата? Как здоровье? Приезжают ли в Тарусу писатели с художниками?
Сто лет собираюсь навестить Тарусу, тебя, разумеется, Федю Поленова, Александрова, да как-то меня все мимо несет – то в Новгород, то в Орел, то на Север.
317
Съезд писателей РСФСР состоялся в Москве 15–18 декабря 1975.
Но в январе приеду обязательно дня на два-три. Места в гостинице будут, как ты думаешь? Какой у тебя сейчас адрес? Что-то слышал я, будто ты другую квартиру получил, уже не на Кургане. Поэтому посылаю письмо на авось, в надежде, что тарусская почта знает твой адрес.
Напиши мне. Гале привет. А дочка небось уже невеста? Мой сынок пошел в первый класс. Если мать привезет его на каникулы в Абрамцево, будем с ним на лыжах ходить.
Будь здоров, дорогой, обнимаю!
15 января 1976. Абрамцево
Дорогой мой Шеметов!
Рад, что ты жив-здоров. Ул. Горького – это где? На Кургане, где ты когда-то поселился, или ты опять переехал? А писать просто так не собираешься? Я имею в виду не историческое, а просто как некто пришел к некоей (или ушел) и что из этого получилось.
Эти исторические вещи ведь выматывают автора в смысле сидения по архивам и проч. Я вот тут сдуру решил откликнуться на просьбу Детгиза и сделать им книжку о Т. Вылке [318] . Ну и что? Ездил в Архангельск, сидел в архиве, встречал людей, знавших Вылку, и все это суета. То ли дело написать: «Я из дому вышел, был сильный мороз…» Или: «Хожу на охоту, живется легко!» Вот что-то ты, братец, побрел за Радищевым, а путь у него вон какой! Не только из Петербурга в Москву, но и дальше… Да ладно, дуй, раз взялся.
318
Повесть «Мальчик из снежной ямы».
Слушай, в Тарусе пиво есть? Ведь я приеду, выпить надо? А выпить я не люблю, пиво ж – другой коленкор.
Что не заедешь в Абрамцево?
Насчет затишья в Тарусе – радуйся. Я вот гостям всегда рад, но, понимаешь, когда работаешь, а тут гости – тогда плохо, дом все-таки небольшой, это тебе не Ясная и не Спасское, в которых гости как бы растворялись. И хозяевам глаза не мозолили. И могли жить месяцами.
А что Штейнберг [319] , все с молодой женой?
319
См. письмо 88.