Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Посредине залы в поперечном и продольном направлении стояли ряды скамеек для граждан, а в середине и по углам возвышения были проходы с шестью ступенями, чтобы удобно было подниматься к столикам, где собирались записки голосующих. В этой зале, получившей тогда большое одобрение за то, что выстроена она была быстро и многое было в ней хорошо предусмотрено, со временем яснее проявились все ее недостатки, а именно то, что она была низкой, темной, мрачной и неправильной формы. Тем не менее Кронака и другие заслуживают снисхождения, если принять во внимание ту быстроту, с которой зала была выстроена по желанию граждан, спешивших украсить ее живописью, а потолок позолотить, а также и то, что больших размеров зал до него в Италии не было, несмотря на то, что огромнейшие залы были в палаццо Сан Марко в Риме, в Ватикане, сооруженные Пием II и Иннокентием VIII, в неаполитанском замке и во дворцах Милана, Урбино, Венеции и Падуи.
После этого по постановлению тех же Кронака выстроил ведущую в эту залу большую лестницу шириной в шесть локтей, с двумя маршами, богато украшенную пилястрами из мачиньо, с коринфскими капителями и двойными карнизами, а также арками из того же камня, с полуцилиндрическими
И это было созданием названного синьора герцога Козимо, обладающего во всех своих предприятиях, как и в управлении своими народами, счастливейшим талантом и величайшей рассудительностью. Он не щадил ни расходов, ни чего-либо другого, лишь бы все его укрепления и сооружения, общественные и частные, соответствовали величию его духа и были не менее красивыми, чем полезными, не менее полезными, чем красивыми.
И вот его превосходительство обратил внимание на то, что в целом зала эта самая большая, самая богатая и самая красивая во всей Европе, и решил исправить ее недостатки, поручив составление проекта и его выполнение Джорджо Вазари, аретинцу, дабы зала стала наинаряднейшей среди всех построек Италии. И тогда стены были подняты против прежнего на двенадцать локтей, так что высота от пола до потолка составила тридцать два локтя, фермы Кронаки, несущие крышу, были обновлены и расставлены по-новому, старый потолок, слишком простой и обыкновенный и не вполне достойный такой залы, был богато расчленен резными и позолоченными карнизами так, что в круглых и восьмиугольных рамах, большая часть которых по девять локтей, а иные и побольше, размещены тридцать девять картин маслом с фигурами, самые крупные из которых имеют от семи до восьми локтей. Истории эти изображают с самого начала рост, славу, победы и все выдающиеся дела города Флоренции и флорентийского государства и в особенности войну с Пизой и Сиеной, с бесчисленным множеством других вещей, рассказывать о которых было бы слишком долго. На каждой же из боковых стен оставлена подходящая площадь длиной в шестьдесят локтей (длиной, соответствующей на потолке расстоянию, занимаемому с обеих сторон семью картинами) для трех историй, изображающих войны с Пизой и Сиеной. Эти стенные поверхности велики настолько, что большей площади для написания живописных историй не видно было ни в древности, ни в новое время, и обрамлены они огромными камнями, соприкасающимися в торцах залы, где с одной стороны, а именно с северной, по приказу синьора герцога стена была отделана многочисленными колоннами и пилястрами, а также нишами с мраморными стульями, в том же духе, как это начал и достаточно продвинул Баччо Бандинелли. Помещение это предназначается для общественных приемов, как будет рассказано в своем месте. С другой же стороны противоположная стена, которую подобным же образом отделывает скульптор и архитектор Амманати, предназначается для фонтана, который в богатом и очень красивом обрамлении из колонн и мраморных и бронзовых статуй будет в зале метать воду. Не умолчу, что после того, как перекрытие залы было поднято на двенадцать локтей, она стала не только более просторной, но и гораздо более светлой, ибо помимо других верхних окон в каждом торце устроены по три огромнейших окна на уровне галереи, образующей лоджию внутри залы и проходящей с одной стороны над стеной, отделанной Бандинелли, откуда через эти окна открывается прекраснейший вид на всю площадь. Но и об этой зале и о других усовершенствованиях, которые производились и производятся в этом дворце, более пространно будет рассказано в другом месте. Пока же скажу только, что если бы могли воскреснуть Кронака и другие талантливые художники, составлявшие проекты этой залы, они, как я полагаю, не узнали бы ни дворца, ни залы, ни чего бы то ни было, что там находится. Зала эта, а именно прямоугольная ее часть, не считая места, занятого работами Бандинелли и Амманати, имеет девяносто локтей в длину и тридцать восемь локтей в ширину.
Возвратимся, однако, к Кронаке. В последние годы жизни он так забил себе голову проповедями брата Джироламо Савонаролы, что ни о чем другом и слышать не хотел. Живя таким образом, он умер, наконец, в возрасте пятидесяти пяти лет после весьма продолжительной болезни и был с почестями погребен во флорентийской церкви Сан Амброджо в 1509 году. В скором времени была сложена Джованбаттистой Строцци нижеследующая эпитафия:
Кронаке: И проживу я много тысяч лет,
Пока живут мои дворцы и храмы,
Жив Рим и мать моя – Тосканы цвет!
Был у Кронаки брат по имени Маттео, занимавшийся скульптурой и работавший со скульптором Антонио Росселино. И хотя он обладал большими и прекрасными способностями, хорошо рисовал и приобрел большую опытность в обработке мрамора, он ни одной законченной работы не оставил, ибо смерть похитила его из мира в девятнадцатилетнем возрасте и выполнить то, чего от него ждали все, кто только знал его, он не успел.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДОМЕНИКО ПУЛИГО ФЛОРЕНТИЙСКОГО ЖИВОПИСЦА
В искусстве живописи удивляет и даже поражает то, что многие только потому, что они постоянно занимаются и обращаются с красками, доводят свои вещи до совершенства то ли по внушению природы, то ли от привычки к хорошей манере, усвоенной ими без знания рисунка и без какого-либо основания. И зачастую вещи эти оказываются настолько удачными, что, хотя сами эти художники к редкостным и не принадлежат, все же они заставляют людей относиться к ним с величайшим уважением и всячески их хвалят. И много раз было уже видано, в частности у многих наших живописцев, что наибольшей живости и совершенства добиваются в своих произведениях те, кто от природы обладает прекрасной манерой и в то же время упорно
Когда плодовитый живописец Ридольфо, сын Доменико Гирландайо, работал во Флоренции, как об этом будет рассказано дальше, он, следуя обычаю, заведенному отцом, всегда держал в своей мастерской много молодых людей, занятых живописью. Это и было причиной того, что, соревнуясь друг с другом, многие из них стали отличнейшими мастерами, каждый в своей области, причем одни из них писали с натуры портреты, другие работали фреской, иные темперой или же, наконец, бойко расписывали ткани. Ридольфо поручал им картины на дереве и на холсте и в течение недолгих лет с большой для себя пользой очень многих из них отослал в Англию, Германию и Испанию. Так и Баччо Готти и Тото дель Нунциата, его ученики, были отправлены один во Францию к королю Франциску, другой же к английскому королю, которые затребовали их потому, что раньше видели их работы. Два других его ученика остались и провели много лет у Ридольфо, и, несмотря на многочисленные запросы от купцов и других лиц из Испании и Венгрии, ни посулы, ни деньги не могли побудить их отказаться от приятностей родины, где работы у них было больше чем достаточно. Одним из них был флорентинец Антонио дель Черайоло, много лет проведший у Лоренцо ди Креди и научившийся у него в особенности писать портреты с натуры так хорошо, что с величайшей легкостью добивался в них необыкновенного сходства, хотя в другом большого искусства рисунка у него и не проявлялось. Я видел кое-какие головы, написанные им с натуры, и хотя в них нет-нет да и попадается кривой нос, одна губа тонкая, другая толстая и другие тому подобные неправильности, тем не менее с натурой они сходны, так как он хорошо схватывал ее выражение. А ведь, наоборот, у многих превосходных мастеров картины и портреты, вполне совершенные в художественном отношении, ни много ни мало не похожи на тех, с кого они написаны. И, по правде говоря, тот, кто пишет портреты, должен стараться, чтобы они были похожи на тех, с кого пишутся, пусть вопреки тому, что требуется для совершенной человеческой фигуры. Если же они и похожи, и красивы, тогда их можно назвать творениями исключительными, а самих художников превосходнейшими.
Итак, Антонио этот сверх многочисленных портретов написал во Флоренции и много образов; однако краткости ради упомяну лишь о двух: один из них в церкви Сан Якопо тра и Фосси на углу Альберти, на котором он изобразил Распятие со св. Марией Магдалиной и св. Франциском, на другом же, что в церкви Аннунциаты, св. Михаила, взвешивающего души.
Другой из двоих названных выше был Доменико Пулиго, превосходивший всех вышепоименованных в рисунке и обладавший самым прекрасным и изящным колоритом. И вот, сообразил он, что, когда пишет нежно, не черня свои вещи и не придавая им жесткости, а, постепенно удаляя предметы, обволакивает их какой-то дымкой, он придает этим своей живописи и рельефность, и особую прелесть, и что, хотя очертания его фигур терялись так, что, скрывая погрешности, они совсем не были видны на фонах, на которых эти фигуры вырисовывались, тем не менее картины его нравились своим колоритом и красивым выражением лиц, он потому-то всегда и придерживался одних и тех же приемов и одной и той же манеры, за что его при жизни и ценили. Однако, оставляя в стороне и не вспоминая больше о картинах и портретах, написанных во время пребывания его в мастерской Ридольфо, которые частично были отосланы за рубеж, частично же остались в городе, я скажу лишь о тех вещах, которые он написал, когда он был скорее другом и соперником Ридольфо, чем его учеником, а также о тех, которые были им выполнены, когда он был таким другом Андреа дель Сарто, что ничего не было для него дороже, как только видеть этого человека в своей мастерской, чтобы у него поучиться, показать ему свои работы и узнать его мнение, дабы избежать недостатков и ошибок, в которые частенько впадают те, кто никому из собратов по искусству не показывают то, что они делают: такие слишком уж полагаются на собственный вкус и согласятся скорее, чтобы их ругал весь свет, когда работы уже закончены, чем исправить их по указаниям благожелательных друзей.
К ранним вещам Доменико принадлежит прекраснейшая картина с Богоматерью, сделанная им для мессера Аньоло делла Стуфа, который хранит ее в своем аббатстве Каполона в округе Ареццо и очень ею дорожит, так как выполнена она с большой тщательностью и отличается прекраснейшим колоритом. Другую картину с Богоматерью, не менее прекрасную, чем эта, он написал для мессера Аньоло Николини, ныне архиепископа пизанского и кардинала, хранящего ее в своих владениях, что на Канто деи Пацци, во Флоренции, а равным образом еще одну такой же величины и такого же качества, ныне принадлежащую Филиппо дель Антелла во Флоренции. А еще на одной, размерами около трех локтей, Доменико написал Богоматерь во весь рост с младенцем у ее колен, со св. Иоанном-мальчиком и еще одной головой. Картина эта, почитавшаяся одной из лучших его работ за невиданную нежность ее колорита, находится теперь у казначея светлейшего князя Флоренции, мессера Филиппо Спини, великолепного дворянина, большого любителя живописи.
Среди многочисленных портретов, написанных Доменико с натуры (все они прекрасны и очень схожи), прекраснее всех написанный им с монсиньора мессера Пьеро Карнесекки, который тогда был красивейшим юношей. Для него же он написал и несколько других картин, и все они прекрасны и выполнены с большой тщательностью.
Он изобразил также на холсте Барбару-флорентинку, в то время знаменитую и очень красивую куртизанку, которую любили многие не меньше, чем за красоту, за ее хорошее воспитание и в особенности за то, что она была прекраснейшей музыкантшей и пела божественно.