Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Возвратимся, однако, к древностям названного сада. Большая часть их погибла в 1494 году, когда Пьеро, сын названного Лоренцо, был изгнан из Флоренции, ибо все они были проданы с молотка. Тем не менее большая часть была возвращена в 1512 году великолепному Джулиано, когда он и другие из дома Медичи возвратились на родину, ныне же большая часть хранится в гардеробной герцога Козимо. И если этому поистине великолепному примеру Лоренцо всегда будут подражать князья и другие высокопоставленные особы, то это принесет им честь и славу на веки вечные, ибо кто помогает и покровительствует в их высоких начинаниях талантам прекрасным и редкостным, от которых мир получает столько красоты, чести, удобства и пользы, тот заслуживает того, чтобы жить в человеческой памяти, со славой и вечно.
В числе других, изучавших искусство рисунка в этом саду, все нижепоименованные достигли высшего превосходства: Микеланджело, сын Лодовико Буонарроти, Джованфранческо Рустичи, Торриджано Торриджани, Франческо Граначчи, Никколо ди Доменико Соджи, Лоренцо ди Креди и Джулиано Буджардини, а из иногородних Баччо из Монтелупо, Андреа Контуччи из Монте Сансовино и другие, о которых будет упомянуто в своем месте.
Торриджано же, жизнь которого мы сейчас описываем и который вместе с перечисленными выше работал в названном саду, был от природы столь надменным и гневливым, не говоря о его крепком сложении и о его нраве, жестоком и смелом, что всех остальных он постоянно обижал и поступками своими, и словами. Главным его занятием было ваяние, но тем не менее он лепил и из глины очень чисто и в очень красивой и хорошей манере. Но не мог он вынести того, чтобы кто-нибудь превзошел его в работе, и своими руками он портил то, что было сделано руками других и что по своему качеству было недостижимо для его таланта. А если другим это не нравилось, то часто прибегал он не только к словам. Особенно ненавидел он Микеланджело, и не за что другое, как только за то, что тот на его глазах прилежно изучал искусство, к тому же ему было известно, что тот тайком рисовал у себя дома и по ночам, и по праздникам, почему в саду ему все удавалось лучше, чем всем остальным, и за что он и был так обласкан Лоренцо Великолепным. Поэтому, движимый жестокой завистью, он постоянно искал случая оскорбить его делами либо словами. И вот когда однажды дело дошло у них до драки, Торриджано ударил Микеланджело кулаком по носу с такой силой, что переломил его так, что тот так и ходил всю свою жизнь с приплюснутым носом. Это стало известным Великолепному, и тот разгневался так, что если бы Торриджано не бежал из Флоренции, то был бы наверняка строго наказан.
И вот отправился он в Рим, где в то время Александр VI отстраивал башню Борджа, в которой Торриджано вместе с другими мастерами выполнил много лепных работ. После чего на деньги герцога Валентино, воевавшего в Романье, несколько молодых флорентинцев подбили Торриджано к тому, что он мгновенно из скульптора превратился в солдата и показал свою храбрость в этой самой войне. Так же вел он себя и в пизанской войне у Паоло Вителли и участвовал с Пьеро деи Медичи в битве при Гарильяно, где захватил знамя и прослыл доблестным офицером. Но в конце концов, поняв, что никогда начальником не станет, хотя бы он это и заслужил и как бы он к этому ни стремился, и что ничего он на войне не приобрел, более того, что он только напрасно потратил на нее время, он возвратился к скульптуре. Исполнив для нескольких флорентийских купцов кое-какие мелкие работы в виде маленьких мраморных и бронзовых фигур, какие можно видеть во Флоренции в домах разных граждан, а также много рисунков в смелой и хорошей манере, о которых можно судить по нескольким его собственноручным листам, хранящимся в нашей Книге наряду с другими его рисунками, сделанными им в соревновании с Микеланджело, он вышеупомянутыми купцами был отвезен в Англию, где на службе у тамошнего короля выполнил множество работ из мрамора, бронзы и дерева, соревнуясь не с одним из тамошних мастеров, и побеждал их всех, за что получил столько и такие награды, что, не будь он по гордости человеком несдержанным и неосторожным, он спокойно дожил бы до наилучшего конца. Случилось, однако, обратное.
Из Англии он переехал в Испанию, где много его работ, высоко ценившихся, рассеяно по разным местам. Между прочим, сделал он такое глиняное Распятие, что более дивного нет во всей Испании. А за городом Севильей, в монастыре братьев св. Иеронима, он сделал еще одно Распятие и кающегося св. Иеронима со своим львом, и под видом святого он изобразил старого приказчика флорентийских купцов Ботти, торговавших в Испании, а также Богоматерь с Сыном, столь прекрасную, что пришлось ему сделать еще одну такую же для герцога Аркоса, который пообещал за нее Торриджано столько, что тот решил, что на всю жизнь станет богатым. Когда работа была закончена, герцог этот дал ему столько тех монет, которые именуются мараведисами и почти что ничего не стоят, что Торриджано, которому два носильщика принесли эти деньги на дом, еще больше утвердился в своем мнении, что станет очень богатым. Но когда он пересчитал монеты и показал их одному своему флорентийскому другу с просьбой перевести на итальянский счет, оказалось, что общая сумма не достигает и тридцати дукатов. И потому, поняв, что его одурачили, охваченный величайшим гневом, он отправился туда, где находилась статуя, сделанная им для герцога, и всю ее изуродовал. После чего испанец, объявивший себя оскорбленным, обвинил Торриджано в ереси. Посадили его в тюрьму и допрашивали ежедневно, отсылая то к одному инквизитору, то к другому, и в конце концов было признано, что он заслуживает самого тяжкого наказания, которое, однако, не было приведено в исполнение, так как Торриджано из-за всего этого впал в такую мрачность, что не ел много дней и, ослабев вследствие этого до крайности, сам постепенно закончил жизнь свою. Так, воздерживаясь от пищи, спас он себя от позора, которым, как ему казалось, его покрыл вынесенный ему смертный приговор.
Работы его относятся примерно к 1515 году Рождества спасения нашего, умер же он в 1522 году.
Жизнеописания Джулиано и Антонио да Сангалло, флорентийских архитекторов
У Франческо, сына Паоло Джамберти, который был дельным архитектором во времена Козимо деи Медичи и много для него работал, было два сына — Джулиано и Антонио, отданных им в обучение искусству резьбы по дереву. Одного из них, Джулиано, названный Франческо устроил у деревообделочника Франчоне, человека способного, занимавшегося и резьбой по дереву, и перспективой, с которым он очень дружил, так как они вместе выполняли много заказов и по резьбе, и по архитектуре для Лоренцо деи Медичи. И Джулиано так хорошо изучил все, чему его обучал Франчоне, что и теперь, когда так много новых перспективных работ, нельзя не удивляться, глядя на резьбу и на перспективы, которые он позднее самостоятельно выполнил для хора пизанского собора.
И вот, когда Джулиано еще только изучал рисунок, а молодая кровь в нем кипела, войско герцога Калабрийского, синьора, ненавидевшего Лоренцо деи Медичи, осадило Кастеллану, чтобы захватить это владение у флорентийской Синьории, а если удастся, добиться осуществления какого-нибудь и более крупного своего замысла. Поэтому, так как Лоренцо Великолепному необходимо было послать в Кастеллану инженера для возведения валов и бастионов, а также для надзора над артиллерией и для управления ею, что в то время мало кто умел делать, он послал туда Джулиано как человека, наиболее к этому способного, ловкого и расторопного, а также и потому, что он знал его как сына Франческо, преданного слуги дома Медичи. Прибыв в Кастеллану, Джулиано укрепил это место изнутри и снаружи прочными стенами и валами и снабдил всем необходимым для обороны. А затем, когда он увидел, как люди сторонятся артиллерии и лишь с опаской ее передвигают и заряжают и из нее стреляют, он с жаром взялся за это дело и усовершенствовал его так, что с тех пор это уже никому вреда не приносило, в то время как раньше были убиты многие, которые по своему недомыслию не сумели при выстреле оградить себя от отдачи. Когда же Джулиано взял артиллерию в свое ведение, он проявил при обращении с ней и при стрельбе такую разумность, что напугал войска герцога до того, что из-за этого и других затруднений они предпочли пойти на соглашение и оттуда убраться, за что Джулиано удостоился во Флоренции немалых милостей от Лоренцо, который неизменно оказывал ему и привет, и ласку.
Между тем, занявшись и архитектурой, он начал первый двор в монастыре Честелло, выстроив ту часть его, которую мы видим и сейчас, в ионическом ордере, с капителями, венчающими колонны волютами, свисающими своими завитками до шейки, которой заканчивается ствол, и сделав под иониками и бусами фриз, высотой в треть диаметра той же колонны. Капители эти воспроизводили очень древнюю мраморную капитель, найденную в Фьезоле мессером Леонардо Салутати, местным епископом, хранившим ее одно время вместе с другими древностями в своем доме и саду, где он проживал, насупротив Санта Агата, по дороге в Сан Галло, а теперь эта капитель находится у мессера Джованбаттисты деи Рикасоли, пистойского епископа, и очень ценится за красоту и разнообразие, ибо среди древностей нет другой ей подобной. Двор же этот так и остался недостроенным, так как в то время у монахов не хватило на него средств.
Между тем Лоренцо задумал строительство в Поджо а Кайано, местности между Флоренцией и Пистойей, и заказал несколько моделей Франчоне и другим, а так как Джулиано пользовался все большим его вниманием, он заказал и ему модель, которая отвечала бы его замыслу. И тот сделал ее настолько иной и отличной по виду от других и настолько близкой к выдумке Лоренцо, что тот тотчас же приступил к ее осуществлению, признав ее лучшей из всех, а так как она нравилась ему всех больше, он и средства на нее отпускал ему без задержек. Лоренцо пожелал перекрыть большую залу этого дворца сводом, именуемым нами цилиндрическим, но не верил, что его можно вывести над пролетом такой ширины, и тогда Джулиано, строивший во Флоренции свой собственный дом, устроил в его зале точно такой же свод, чтобы показать, что может выполнить волю Лоренцо Великолепного, после чего он благополучно вывел свод и в Поджо.
Между тем слава его возросла настолько, что по просьбе герцога Калабрийского и при посредничестве Лоренцо Великолепного он сделал модель дворца, который должен был быть выстроен в Неаполе, на что потратил много времени. И когда он над этим работал, начальник замка в Остии, который тогда был епископом делла Ровере, а с течением времени стал папой Юлием II, пожелал достроить и привести в добрый порядок эту крепость, а так как слава Джулиано дошла и до него, он послал за ним во Флоренцию и, назначив ему хорошее содержание, продержал его у себя два года, чтобы он устроил там все необходимые удобства, на какие только способно было его искусство. А для того чтобы модель Калабрийского герцога от этого не пострадала и вовремя была закончена, Джулиано оставил указания брату Антонио, как ее закончить, и тот старательно продолжал работу и завершил ее, так как и он был достаточно и не менее, чем Джулиано, силен в этом искусстве. Но Лоренцо-старший посоветовал Джулиано самому поднести свою модель и рассказать о всех трудностях, которые он в ней преодолел. Поэтому Джулиано отправился в Неаполь и поднес там свою работу и принят он там был с почестями, так как все были не менее поражены отменной вежливостью пославшего его Лоренцо Великолепного, чем удивлены мастерством, с каким была сделана модель, понравившаяся настолько, что спешно приступили к строительству возле Кастельнуово.
Пробыв некоторое время в Неаполе, Джулиано испросил у герцога разрешения возвратиться во Флоренцию, а от короля он получил в подарок коней и одежду и в числе прочего серебряную чашу, наполненную несколькими сотнями дукатов, от которых, однако, он отказался, говоря, что служит господину, не нуждающемуся ни в золоте, ни в серебре, и что если его все же хотят одарить или как-нибудь вознаградить в знак того, что он там побывал, пусть король подарит ему что-нибудь из своих древностей по собственному выбору. На что король из-за любви к Лоренцо Великолепному и за заслуги Джулиано, проявив большую щедрость, соблаговолил на это согласиться и подарил ему голову императора Адриана, ту, что ныне над воротами сада дома Медичи, и следующие круглые мраморы: обнаженную женщину больше натуры и спящего Купидона. Джулиано же отослал их в подарок Лоренцо Великолепному, доставив ему этим безмерную радость, и тот никогда не переставал расхваливать поступок щедрого художника, отказавшегося от золота и серебра ради искусства, на что пошли бы немногие. Ныне Купидон этот находится в гардеробной герцога Козимо.