Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

И вот, поставив перед Бальдассаре грунтованный гипсом холст, он велел ему сделать на нем Богоматерь, не дав ему ни картона, ни рисунка. Бальдассаре же взял уголь и в один миг весьма искусно нарисовал то, что собирался написать на картоне. А взявшись затем и за краски, он в несколько дней написал такую прекрасную и законченную картину, что привел в изумление не только хозяина мастерской, но и многих живописцев, ее видевших. Благодаря им, признавшим его талант, ему и была заказана в церкви Санто Онофрио капелла главного алтаря, и он расписал ее фреской в прекраснейшей манере и с большим изяществом. После этого он расписал фресками еще две малые капеллы в церкви Сан Рокко а Рипа. А так как известность его начала расти, он был приглашен в Остию, где в нескольких комнатах главной крепостной башни он написал светотенью прекраснейшие истории и, в частности, рукопашную схватку, наподобие того, как дрались в древности римляне, а рядом — конный отряд, осаждающий крепость, где мы видим, как воины с отвагой, изображенной

прекрасно и живо, прислоняют лестницы к стене, прикрываясь щитами, те же, что внутри, с ужасной яростью дают им отпор. В этой истории он изобразил также много древних осадных орудий, а также всякого рода оружие. А в одной из зал он написал много других историй, которые почитаются чуть ли не лучшими из всего им сделанного; правда, в их росписях ему помогал Чезаре, миланец.

Когда Бальдассаре после этих работ возвратился в Рим, он крепко там сдружился с сиенцем Агостино Киджи, а так как Агостино по природе своей был любителем всех талантов и так как Бальдассаре называл себя сиенцем, он при поддержке столь видного человека и получил возможность проживать в Риме, изучая его памятники и главным образом памятники архитектуры, в которой он, соревнуясь с Браманте, в короткое время сделал удивительные успехи, что впоследствии, как об этом будет сказано, принесло ему величайшую честь и пользу. Занимался он и перспективой и достиг в этой науке такого, что в наше время мало видели людей, равных ему в этом деле, и это ясно видно и во всех его работах.

Между тем, когда папа Юлий II построил во дворце коридор с птичником под самой крышей, Бальдассаре написал там светотенью все месяцы и все действия, которые приурочиваются к каждому из них в течение всего года; в этой вещи мы видим бесчисленное множество зданий, театров, амфитеатров, дворцов и других построек, прекрасно задуманных для этого места. После этого он расписал во дворце Сан Джорджо для кардинала Рафаэля Риарио, епископа Остийского, несколько помещений совместно с другими живописцами. А насупротив он расписал фасад для мессера Улиссе из Фано, а также и еще один для того же мессера Улиссе, на котором он изобразил истории Улисса, чем заслужил величайшую известность и славу.

Однако еще больше того и другого принесла ему модель дворца Агостино Киджи, осуществленного, как мы это видим, с такой прекрасной грацией, что он кажется не руками сотворенным, а поистине рожденным. А снаружи он его украсил одноцветными росписями с очень красивыми, собственноручно написанными им историями. Таким же способом и зала расчленена изображенными в перспективе колоннадами, благодаря видным пролетам которых она кажется больше. Но самое поразительное, что мы там видим, — это чудесная лоджия, выходящая в сад, которую историями Медузы, превращающей людей в камень, Бальдассаре расписал так, что ничего прекраснее вообразить невозможно, а рядом — как Персей отрубает ей голову, а также много других историй в парусах свода; орнамент же, изображенный перспективно при помощи лепнины и цвета, — такой естественный и живой, что даже лучшие художники принимают его за рельефный. И я вспоминаю, как привел кавалера Тициана, превосходнейшего и почитаемого живописца, посмотреть на эту работу и как он нипочем не хотел поверить, что это живопись, ибо даже переменив точку зрения, он все не мог прийти в себя от изумления. Там же есть несколько вещей фра Себастьяно, венецианца, в его первой манере, и рукой божественного Рафаэля там (как уже говорилось) исполнена Галатея, похищаемая морскими божествами.

Бальдассаре расписал также, пройдя Кампо ди Фьоре по направлению к Пьяцца Джудеа, по заказу одного папского кубикулария отменно красиво фасад дома, принадлежащего ныне Якопо Строцци, флорентинцу. Равным образом расписал он одну из капелл церкви Паче, ту, что при входе в церковь по левую руку, для мессера Феррандо Понцетти, позднее ставшего кардиналом, историями небольших размеров из Ветхого Завета, а также несколькими очень крупными фигурами, и вещи эти для работы фреской выписаны очень тщательно. Но еще в большей степени показал он, чего он стоил в живописи и в перспективе, в том же храме, возле главного алтаря, где для мессера Филиппо из Сиены, камерального клирика, изобразил в одной из историй, как Богоматерь поднимается по ступеням во храм, а также много фигур, достойных похвалы; таков, например, благородный всадник в древних доспехах, в то время как его ожидают слуги, спрыгнув с коня, подает милостыню совсем голому несчастнейшему бедняку, и видно, с каким чувством тот ее просит. Там же — различные здания и прекраснейшие украшения. В этой росписи, выполненной также фреской, повсюду изображены лепные рамы, развешанные по стене на больших кольцах, точь-в-точь как настоящие картины, написанные маслом.

А на торжественнейшем празднестве, устроенном римским народом на Капитолии, когда жезл святой церкви вручался герцогу Джулиано Медичи, из шести живописных историй, выполненных шестью разными превосходными живописцами, та история, которая была написана рукой Бальдассаре, имела высоту в семь канн, а ширину в три с половиной, и изображала Юлию Тарпею, предающую римлян, была без всяких колебаний признана лучшей из всех. Но что поразило каждого, так это была перспектива или, вернее, постановка комедии, которая была так хороша, что лучше и вообразить

невозможно; ибо здания и различные лоджии были изображены так разнообразно и в столь хорошей манере, двери и окна так замысловато, другая же архитектура, которую там можно было увидеть, была так хорошо задумана и так необычно придумана, что и тысячной доли всего не перескажешь.

По заказу мессера Франческо из Норчи он сделал для его дома, что на Пьяцца Фарнезе, очень изящную дверь дорического ордера, а для мессера Франческо Буцио рядом с Пьяцца дельи Альтьери расписал очень красиво фасад, на фриз которого он поместил сделанные с натуры портреты всех живших тогда римских кардиналов, на самом же фасаде изобразил истории про Цезаря, принимающего дань со всего света, а выше написал двенадцать императоров, стоящих на консолях и видимых снизу вверх в сокращении, выполнив их с величайшим искусством; за всю эту работу он заслужил величайшее одобрение.

В Банки он написал фреской герб папы Льва с тремя мальчиками, нежнейшее тело которых казалось живым. А для фра Мариано Фетти, хранителя свинцовой печати, он на Монтекавалло, в саду, написал светотенью прекраснейшего святого Бернарда, для сообщества же святой Екатерины Сиенской на Виа Джулиа он помимо чудесных носилок, на которых носят покойников на погребение, сделал и много других вещей, достойных похвалы.

Равным образом и в Сиене он дал рисунок для органа в церкви Кармине и в том же городе выполнил и кое-какие другие вещи, существенного значения не имеющие.

После этого он был вызван в Болонью попечителями собора Сан Петронио для изготовления модели фасада этого храма, для которой он сделал два больших плана и два разреза, один по-новому, другой же в немецком духе, хранящиеся и ныне в ризнице названного собора Сан Петронио (как вещи поистине редкостные, ибо он это здание так в перспективе расчленил и построил, что оно казалось объемным). В том же городе, в доме графа Джованбаттисты Бентивольи, он сделал для названного сооружения несколько рисунков, столь прекрасных, что вдосталь не нахвалишься на прекрасные находки этого человека, придуманные им так, чтобы, не ломая старое, уже построенное, можно было сочетать его в прекрасных пропорциях с новым. Для вышеназванного графа Джованбаттисты он нарисовал светотенью Рождество с волхвами, где чудесное зрелище являют собой кони, повозки и свита трех царей, написанные с необыкновенной легкостью, так же как и стены храмов и другие постройки вокруг яслей; позднее эту вещь граф поручил раскрасить Джироламо Тревиджи, который отлично ее завершил.

Он сделал также рисунок дверей церкви Сан Микеле ин Боско при великолепнейшем монастыре монахов Монте Оливето, что за Болоньей, а также рисунок и модель собора в Карпи, выстроенного очень красиво по правилам и с ордером Витрувия, и там же начал строить церковь Сан Никколо, не законченную в то время потому, что Бальдассаре заставили почти насильно возвратиться в Сиену для составления планов городских укреплений, к сооружению которых впоследствии и приступили, следуя его указаниям.

После того как он вернулся в Рим и построил дом, что насупротив дворца Фарнезе, и несколько других в том же городе, его во многом использовал папа Лев X. А так как первосвященник этот решил завершить строительство Сан Пьетро, начатое Юлием II по проекту Браманте, и считал, что постройка чересчур велика и недостаточно прочна, то Бальдассаре и сделал новую модель, великолепную, поистине хитроумную и настолько толковую, что отдельными ее частями пользовались затем и другие архитекторы. И надо сказать правду, художник этот был таким прилежным и обладал таким редкостным и прекрасным вкусом, что творения были всегда скомпонованы так, что равного себе он в области архитектуры не имел, так как помимо всего прочего занятия архитектурой сочетались у него с прекрасной и хорошей манерой в живописи. Он придумал гробницу Адриана VI и собственноручно ее расписал, а Микеланджело, сиенский скульптор, выполнил эту гробницу из мрамора с помощью самого Бальдассаре. Когда же для названного папы Льва устраивалось представление «Каландры», комедии кардинала Биббиены, Бальдассаре сделал постановку и перспективу, которая была не хуже, а гораздо красивее той, что он сделал в другой раз и о чем говорилось выше. И за такие постановки он заслужил тем большее одобрение, что давно не ставились, так как вместо этого устраивались празднества и зрелища, и не было, следовательно, ни сцен, ни перспектив. И было ли это для первого или последующего представления названной «Каландры», которая была одной из первых поставленных и исполненных на народном языке комедий, достаточно сказать, что во времена Льва X Бальдассаре создал две чудесные постановки, открывшие путь для позднейших постановок нашего времени. Невозможно себе представить, как он на таком тесном пространстве размещал столько улиц, дворцов, всяких причудливых храмов, лоджий и проходов с карнизами, настолько хорошо сделанных, что они казались не изображенными, но самыми настоящими, а площадь вещью, не написанной и маленькой, а настоящей и огромнейшей. Подобным же образом он с большим толком распределил и освещение: внутренние лампы, освещающие сцену, и все остальное необходимое, — несмотря на то, что, как я уже говорил, комедии были почти что совсем забыты. И, по моему мнению, такие постановки, в которых есть все необходимое, превосходят любые другие, как бы великолепны и пышны они ни были.