Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
В 1524 году по случаю восшествия на престол папы Климента VII им было выполнено все убранство для коронации, он же достроил в Сан Пьетро из пеперина фасад главной капеллы, начатой Браманте, а в капелле, где бронзовое надгробие папы Сикста, он написал светотенью апостолов, тех, что в нишах за алтарем, и сделал рисунок табернакля Святых Даров, весьма изящного. Когда же наступил 1527 год, бедный Бальдассаре во время жесточайшего разгрома Рима был взят в плен испанцами, и у него не только отняли все его имущество, но сильно его мучили и пытали, так как по его виду, строгому, благородному и изящному, его приняли не то за какого-нибудь переодетого высокопоставленного прелата, не то за кого-нибудь еще, кто бы мог заплатить очень большой выкуп. Но в конце концов эти безбожнейшие варвары поняли, что он живописец, и один из них, весьма преданный Бурбону, заставил его нарисовать портрет этого преступнейшего военачальника, врага Бога и людей, показав его Бальдассаре то ли мертвым, то ли как-нибудь описав его при помощи рисунков или слов.
Вырвавшись после этого из их рук, Бальдассаре сел на корабль, с тем чтобы отправиться в Порто Эрколе, а оттуда
Когда же война окончилась и Бальдассаре захотелось возвратиться в Рим, кардиналы Сальвиати, Тривульцио и Чезарино, которым всем он неоднократно оказывал много сердечных услуг, вернули ему милость папы и прежнее положение, почему он и смог свободно вернуться в Рим, где не прошло и много дней, как он составил для синьоров Орсини проекты двух красивейших дворцов, которые и были построены по дороге в Витербо, а также несколько других построек для Апулии. Однако он за это время не переставал заниматься астрологией, математикой и другими науками, которыми он очень увлекался, и начал книгу о древностях Рима и толкование Витрувия, делая попутно рисунки для иллюстраций к сочинениям этого автора, часть которых и теперь еще можно видеть у Франческо из Сиены, бывшего его учеником; там есть несколько листов с рисунками древностей и с изображением новых строительных приемов. Проживая в Риме, он выполнил также проект дома Массими, закруглив его по кривой и применив в нем прекрасные новые приемы строительства; на переднем фасаде он поместил очень искусно и пропорционально задуманный вестибюль с дорическими колоннами и очень красиво расчленил двор и расположил лестницы, но увидеть свое произведение законченным ему помешала смерть.
Однако как бы велики ни были доблести и труды этого благородного художника, все же больше другим, чем ему самому, пошли они на пользу, ибо, хотя он работал на пап, кардиналов и других высокопоставленных и весьма богатых лиц, никто из них никогда не вознаградил его по заслугам; и происходило это очень просто не столько от малой щедрости господ, менее всего щедрых там, где им следовало бы быть особенно щедрыми, сколько от робости и излишней скромности и даже, лучше сказать в этом случае, от нескладности самого Бальдассаре. Ведь сказать по правде, если с великодушными и щедрыми князьями и надлежит проявлять скромность, то со скупыми, неблагодарными и невеждами следует быть всегда докучливым и назойливым, ибо если в отношениях с людьми добрыми надоедать и клянчить всегда будет пороком, то со скупыми — это добродетель, и пороком с такими будет скромность. Вот Бальдассаре и пришел к последним годам своей жизни старым, бедным и обремененным семейством, и, в конце концов, прожив жизнь самую что ни на есть безупречную, он тяжело заболел и слег в постель. Папа Павел III, прослышав про это и слишком поздно поняв ущерб, который причинит ему потеря такого мужа, послал ему через Якопо Мелиги, счетовода Сан Пьетро, сто скудо с самыми любезными предложениями. Но Бальдассаре стало еще хуже: либо естественным образом, или же, как предполагается, смерть его ускорил яд (что слишком поздно признавалось и врачами), поднесенный ему одним из его соперников, домогавшимся его места, за которое он получал жалование двести пятьдесят скудо. Скончался он в весьма удрученном состоянии духа не столько из-за самого себя, сколько из-за бедного своего семейства, так как видел, в каком плохом положении оно остается. Горько оплакивали его дети и друзья и все римские живописцы, скульпторы и зодчие сопровождали его с почестями и плачем в Ротонду, где рядом с Рафаэлем Урбинским была воздвигнута почетная гробница со следующей эпитафией:
Balthasari Perutio Senensi, viro at pictura et architecture aliisque ingeniorum artibus adeo excellenti, ut si priscorum occubuisset temporibus, nostra ilium felicius legerent. Vix. Ann. LV. Mens. XI. Dies XX.
Lucretia et lo. Salustius optimo conjugi et parenti, non sine lachrymis Simonis, Honorii, Claudii, Emiliae, ac Sulpitiae minorum filiorum, dolentes posuerunt.
Die IV Januarii MD XXXVI. [98]
Слава и известность Бальдассаре стали после его смерти больше, чем были при жизни, и об его умении вспомнили в особенности тогда, когда папа Павел III решил достроить Сан Пьетро, ибо тогда-то и сообразили, какую помощь мог бы он оказать Антонио да Сангалло, так как, хотя Антонио и сделал то, что мы видим сейчас, ему в сотрудничестве с Бальдассаре тем не менее виднее были бы (как полагают) кое-какие недостатки этого сооружения.
98
Бальтазару Перуцци, сиенцу, мужу и в живописи, и в архитектуре, и в других благородных искусствах столь превосходному, что если только бы умер он в древности, прочитали бы о нем с меньшей горечью в наши времена. Жил он 55 лет. 11 месяцев, 20 дней.
Лукреция и Иоанн
Многое из наследия Бальдассаре осталось у болонца Себастьяно Серлио, составившего третью книгу об архитектуре и четвертую с обмеренными древностями Рима, в которой часть упоминавшихся трудов Бальдассаре была помещена на полях, часть же послужила большой подмогой для автора; большая же часть этих сочинений Бальдассаре осталась в руках Якопо Мелигино, феррарца, который позднее был назначен архитектором построек упоминавшегося папы Павла, и в руках упоминавшегося сиенца Франческо, который был воспитанником и учеником Бальдассаре; этим Франческо был выполнен в Риме на Пьяцца Навона герб кардинала Трани, получивший большое одобрение, а также некоторые другие работы. От него же мы получили портрет Бальдассаре и многочисленные сведения, неизвестные нам при выходе первого издания этой книги.
Учеником Бальдассаре был также римлянин Вирджилио, который в Борго Нуово родного города, на одном из фасадов при помощи сграффито изобразил несколько скованных пленников и сделал много других красивых вещей. Он же обучил первоосновам архитектуры Антонио дель Роццо, гражданина Сиены и превосходнейшего инженера, и его же последователем был и сиенский живописец Риччо, хотя позднее он сильно подражал манере Джованни Антонио Содомы из Верчелли; его воспитанником был также и Джованбаттиста Пелори, сиенский архитектор, много занимавшийся математикой и космографией и собственноручно изготовлявший компасы, квадранты и всякие измерительные приборы и инструменты, а также планы многих крепостей, большая часть которых находится теперь у сиенского золотых дел мастера Джулиано, его ближайшего друга. Этот самый Джованбаттиста сделал для герцога Козимо деи Медичи целиком рельефную и поистине прекрасную модель Сиены и ее окрестностей с долинами и со всем, что ее окружает на расстоянии в полторы мили, со стенами, улицами и укреплениями, словом, модель прекраснейшую во всех отношениях. Но так как он отличался непостоянством, он ушел от этого князя, несмотря на то, что получал у него хорошее жалование, и, надеясь на лучшее, отправился во Францию, где обретался долгое время при дворе без всякого для себя толка и в конце концов умер в Авиньоне. И хотя он и был весьма опытным и понимающим архитектором, построек, выстроенных им или под его руководством, не увидишь нигде, так как он так мало оставался на одном месте, что не успевал решиться ни на что, и потому все свое время тратил на рисунки, фантазии, обмеры и модели. Как знаток наших искусств упоминания он все же заслуживает.
Рисовал Бальдассаре превосходно и по-всякому, с большим толком и тщательностью, но больше всего пером, акварелью и светотенью, как это видно по многочисленным его рисункам, хранящимся у художников, и, в частности, на разных листах нашей Книги, на одном из которых есть вымышленная им история, а именно площадь, заполненная арками, колоссами, театрами, обелисками, пирамидами, храмами, построенными в разных манерах, портиками и другими вещами, причем все — в древнем духе, а на пьедестале стоит Меркурий, к которому сбегаются отовсюду всякого рода алхимики с трубками, мехами, колбами и другими промывательными приспособлениями, чтобы очистить ему желудок; и выдумка эта, и фантазия столь же смешна, сколько прекрасна.
Друзьями и постоянными гостями Бальдассаре (который со всеми был всегда учтив, приветлив и скромен) были превосходный сиенский живописец Доменико Беккафуми, а также Капанна, который помимо многих живописных вещей в Сиене расписал фасад деи Турки и еще один, там же на площади.
Жизнеописания Джованни Франческо, прозванного Фатторе, флорентинца, и Пеллегрино из Модены, живописцев
Джованфранческо Пенни, прозванный Фатторе, флорентийский живописец, был обязан судьбе не менее, чем своим природным качествам, ибо добрый нрав, склонность к живописи и другие его достоинства стали причиной того, что Рафаэль Урбинский взял его к себе в дом и воспитал вместе с Джулио Романо, всегда относясь и к тому, и к другому, как к родным сыновьям, и доказал им после своей смерти, насколько он их ценил, одновременно завещав им и свои качества, и свое имущество. Что же касается Джованфранческо, который с самого детства, когда он впервые попал в дом Рафаэля, был прозван Фатторе и навсегда сохранил это имя, то в своих рисунках он подражал манере Рафаэля и придерживался ее постоянно, о чем свидетельствуют несколько рисунков в нашей Книге. Поэтому и не удивительно, что их сохранилось много и что все они тщательно отделаны, ибо рисовать он любил больше, чем писать красками.
Первые работы Джованфранческо были выполнены им в папских Лоджиях в Риме совместно с Джованни да Удине, Перино дель Вага и другими превосходными мастерами; росписи эти отличаются прекраснейшей грацией, и в них виден мастер, стремившийся к совершенству в своей работе. Он был человек разносторонний и очень любил писать пейзажи и здания. Он хорошо писал и маслом, и фреской, и темперой, и превосходно рисовал с натуры, причем во всем ему много помогала природа, настолько, что, и не учась много, он отлично постигал все вещи, касающиеся искусства. И потому он оказал большую помощь Рафаэлю в подкрашивании почти всех картонов для ковров папской капеллы и консистории, в особенности же их фризов. Он выполнял и многое другое по картонам и по указаниям Рафаэля, как, например, свод у Агостино Киджи в его дворце за Тибром, а также много картин на холсте и на дереве и разных других работ, в которых он так хорошо себя проявил, что Рафаэль по заслугам любил его с каждым днем все сильнее. В Монте Джордано в Риме он расписал фасад светотенью, а в церкви Санта Мариа ди Анима на боковых дверях, выходящих к церкви Паче, он написал фреской св. Христофора высотой в восемь локтей, отличнейшую фигуру, там же в пещере и с фонарем в руке изображен отшельник, в котором сочетаются воедино и грация, и хороший рисунок.